— Агрегат? — спросил Джитендра, сияя, как ребенок, получивший все свои подарки сразу. — Вы сталкивались с ним?
— У Гриба была своя доля стычек с этим, не так ли? — спросила Доркас.
— Стараюсь не попадаться ему на пути, насколько это в моих силах.
Доркас понимающе кивнула. — Разумный человек.
— Что это? — спросила Санди.
— Что происходит, когда группа машин собирается вместе и решает действовать в унисон, а не бороться за объедки, — сказал Джитендра. — Своего рода зарождающаяся протоцивилизация. Квазиавтономный подвижный город-государство, состоящий из сотен взаимодействующих машинных элементов.
— Для некоторых это помеха, — сказала Доркас. — Для других — зарождающийся марсианский бог. Не так ли, Гриб? Или это что-то такое, о чем ты не любишь говорить в наши дни?
— Все в прошлом, как вам хорошо известно.
Доркас улыбнулась. — Он рассказал вам о татуировках? Наверное, нет.
— Если бы меня беспокоили татуировки, я бы их удалил.
— Что будет стоить денег, которые ты скорее потратишь на шлюх, наркотики или запчасти для грузовика. — Доркас слегка кашлянула, прочищая горло, теперь, когда она привлекла их внимание. — Тридцать-сорок лет назад Грибелин столкнулся с небольшой группой душевнобольных недалеко от Эволюариума. Что-то в пейзаже, пустоте, выворачивающем наизнанку запустении проникает внутрь и нажимает на кнопку "бог", которая все еще есть у некоторых из нас внутри. Как звали этих людей, Гриб?
— Сторонники объединения, — коротко сказал он. — Теперь мы можем двигаться дальше?
— Теперь они все умерли. Ходят слухи, что их лидер, псих, стоящий за всем этим, проснулся однажды утром и понял, что его окружают сумасшедшие. И не только они, но и заискивающие лунатики, которым он помогал в их сумасшествии. Они называют его Отступником. Он убрался и оставил их заниматься этим делом. Ты встречался с ним, не так ли, Гриб?
— Наши пути пересеклись.
Доркас налила еще немного чая своим гостям. — Что бы ни случилось с Отступником, Агрегат неплохо справляется сам по себе. Насколько мы можем судить, он полностью самодостаточен, поэтому ему не нужно иметь дело с просеивателями. Он также достаточно силен, чтобы быть в состоянии сдерживать большинство угроз среднего уровня, и достаточно проворен, чтобы держаться подальше от чего-либо достаточно крупного, чтобы запугать его. Если первоначальной конструкцией было национальное государство, то это город-крепость.
— Следующий вопрос таков... есть ли какой-нибудь способ заработать на этом деньги? — спросил Джитендра.
— Если и есть, то об этом еще никто не думал, — сказала Доркас, похоже, не обратив внимания на прямоту его вопроса. — Агрегат не теряет частичек самого себя, и пока он не умрет, мы не сможем разобрать его на части и заглянуть внутрь. Но кто-нибудь в конце концов доберется туда. Наши... соперники не прекратят попыток, и мы тоже. До сих пор это препятствовало нашим усилиям по ведению переговоров о торговле. Но у всего есть своя цена, не так ли?
— Будьте осторожны, чтобы в конечном итоге не изобрести что-нибудь слишком умное, — сказала Санди. — Мы все знаем, к чему это ведет.
Доркас натянуто улыбнулась. — У нас достаточно подрывных зарядов только на этом корабле, чтобы превратить весь Эволюариум в радиоактивную яму, если бы мы того пожелали. Никто не относится к этому легкомысленно. — Она бросила острый взгляд на Санди. — Конечно, вы бы предпочли, чтобы мы не делали этого в ближайшее время, не так ли? Не сейчас, когда этот ваш секрет еще предстоит раскрыть.
— Даже не знаю, есть ли здесь какой-то секрет, — сказала Санди.
— Вы зашли так далеко, что у вас не может быть слишком много сомнений. И у Панов тоже, учитывая уровень их заинтересованности. Как вы думаете, что она могла оставить после себя?
— Насколько я знаю, это просто еще одна загадочная подсказка, ведущая куда-то еще.
Доркас приподняла тонко выщипанную бровь. — На Марсе?
— Куда угодно.
— А если в конце этого ничего не останется, никакого ведра с золотом, что тогда?
— Мы все возвращаемся домой и к нашей жизни, — сказала Санди.
Подошел другой помощник, чтобы что-то прошептать Доркас. Она выслушала, один раз кивнула.
— Другая машина пересекла периметр, — сказала она. — Ее точка входа была очень близка к вашей собственной, и она следует примерно тем же курсом, которым вы следовали до того, как мы вас подобрали. Говорите, в этой штуке голем?
Санди кивнула. — Это довольно вероятно.
— Тогда к настоящему времени он, должно быть, действует почти автономно. Известно ли ему точно, где могло быть захоронено то, что ты ищешь?
— Люди, стоящие за големом, — осторожно сказала Санди, не желая выдавать больше информации о своей семье, чем ей было нужно, — достаточно умны, чтобы соединить те же точки, что и я.
— Мы мало что можем с этим поделать, — сказала Доркас. Она поставила чашку и поднялась с колен, разглаживая складки на своем длинном черном пальто. — Неважно: у нас есть добрых два часа для марсохода, и мы очень близки к нужному месту.
— Вы же не рассчитываете что-нибудь найти, не так ли? — сказала Санди.
— Машины работают тщательно, но если что-то было закопано достаточно глубоко... что ж, есть вероятность, что это все еще там, хотя и отдаленно.
— Вот только Юнис не увидела бы никакой причины хоронить что-то так глубоко, — сказал Джитендра.
— Давайте ошибемся в сторону оптимизма, — сказала Доркас.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ
От русской метеостанции, от свидетельств возвращения Юнис спустя десятилетия, теперь ничего не осталось. Все следы были стерты ветром и временем; все артефакты и мусор давным-давно поглощены и переработаны машинами Эволюариума. Но местоположение было известно с точностью до нескольких метров, и поскольку "Леди Презрение" настроила свои двигатели так, чтобы зависнуть над ним, не могло быть никаких сомнений в том, что они находились точно над нужным участком земли.
— Если бы прямо под пылью находилось что-то большое и магнитное, мы бы уже знали об этом, — сказала Доркас. — Боюсь, сейчас это выглядит не очень хорошо. То же самое касается гравитационных аномалий. Если прямо под нами, в паре метров от поверхности, что-то погребено, оно должно иметь ту же плотность, что и скала, в пределах наших датчиков массы. — Она стояла за пультом, похожим на трибуну, раскинув руки по обе стороны от наклонного дисплея. — Однако есть еще несколько вещей, которые нужно попробовать, прежде чем мы подумаем о том, чтобы заглянуть глубже.
— Наземный радар? — спросил Грибелин.
— Уже смотрит на глубину трех метров, на площади пятьдесят на пятьдесят. Конечно, мы можем расширить поисковую систему, но это займет время.
Грибелин скрестил руки на груди. — А как насчет сейсморазведки?
— Что касается дела — опять же, сбор данных займет некоторое время.
Из окон гондолы, обращенных вниз, Санди наблюдала, как щупальца подхватывали свободно лежащие валуны, поднимали их высоко в воздух, а затем швыряли обратно на землю. Другие щупальца, раскинувшиеся как можно дальше от дирижабля, касались своими кончиками поверхности, чтобы уловить вибрации, передаваемые через лежащую под ними географию. Время прихода импульсов позволило бы Доркас составить сейсмографический профиль местного рельефа, проникая гораздо глубже, чем это было возможно с помощью радара. Однако это было медленно и бессистемно — дирижабль, очевидно, не был оснащен специализированными сейсмическими зондами или программами для быстрой обработки данных, — и Санди задалась вопросом, какой эффект весь этот грохот оказывает на коренных обитателей Эволюариума. Если они хотели подойти к этому поиску незаметно, не привлекая внимания к своей деятельности, то это показалось ей совершенно неправильным способом.
— Юнис, Юнис, Юнис, — бормотала она себе под нос. — Почему ты не могла сделать это проще для нас?
Теперь, когда она лишилась конструкта, она скучала по тому, когда он был рядом. Юнис могла быть иллюзией, салонным трюком, который только выглядел и говорил как мыслящее человеческое существо. Но ее глаза не были глазами Санди. И она видела то, чего Санди никогда бы не увидела.
— Это было не совсем то, на что я надеялся, — сказал Грибелин, и его затхлый аромат возвестил о его появлении рядом с ней за мгновение до того, как он заговорил, — но считаю, что мы можем доверять Доркас.
Санди теперь была фактически одна, остальные Плавающие были заняты своими приборами и техническими системами, в то время как Джитендра углубился в краткие сведения об истории Эволюариума из первых рук. — Вы думаете или знаете? — спросила она.
— Там, где замешана Доркас, нет ничего стопроцентного, малыш. — Его голос был низким, доверительным. — Нам просто нужно принимать вещи такими, какие они есть, и... быть гибкими. Она может быть скользкой, это факт. Но и мы тоже. — Он что-то покрутил у себя в горле, какой-то рыхлый комок мокроты, который, очевидно, чувствовал себя как дома. — Мое поведение там... когда я впервые подобрал вас... — Он умолк, как будто нуждался в каком-то приглашении продолжить.
— Продолжай, — попросила Санди.
— При такой работе приходится встречаться с самыми разными людьми. Особенно богатыми детьми. Любителями острых ощущений. Я знал, что за вами стоят деньги, но... на самом деле вы здесь не ради острых ощущений, не так ли?
— У меня была хорошая жизнь на Луне. Я не хотела ничего этого. Это пришло за мной, а не наоборот. — Санди на мгновение замолчала. — Вы ведь не станете извиняться, Грибелин?
— За то, что доставил вам неприятности? — Он пожал плечами, как будто это было все, что нужно было сказать по этому вопросу. — Но с этого момента... что бы ни случилось, когда я берусь за работу, я не подвожу своих клиентов.
— А если у нашей хозяйки будут другие идеи?
— Мы будем действовать на слух. И если ситуация станет... напряженной, вы с вашей жердиной будете делать в точности то, что я вам скажу, хорошо? Не сомневайтесь в старине Грибелине. Потому что, если начнется заваруха, у нас не будет времени мило поболтать о наших вариантах.
— Мы послушаемся, — сказала Санди. — Не то чтобы мы были избалованы выбором здешних гидов. — Она тихо добавила: — Спасибо вам, Грибелин.
Он хотел отвернуться — она подумала, что он закончил с ней, — но что-то заставило его остановиться. Помолчав, он сказал: — Вы спрашивали об отметинах на моем черепе, когда мы ехали. Доркас упомянула о моей стычке с Отступником. Я подумал, что после этого вам станет еще любопытнее.
— Насколько я понимаю, это не мое дело.
— Я тоже так это вижу. Но не все с этим согласятся. — Грибелин опустил глаза, прежде чем продолжить: — Я там немного сошел с ума. Они вложили идеи в мою голову. Маленькие танцующие человечки, фигурки, выцарапанные на камне. Отступник сам однажды сошел с ума, но я думаю, что ему стало лучше. Это заняло у меня больше времени, и, возможно, что-то из этого все еще сидит во мне. Но это касается только меня и бога, в которого я не верю.
Тени удлинились, и с северных низин начал завывать вечерний ветер, когда Доркас оторвала взгляд от накрытого капюшоном окуляра. — Я не совсем понимаю, что с этим делать, — сказала она, перебирая пальцами кнопки точной настройки, расположенные сбоку от экрана.
— Не знаете, как объяснить мне, что здесь ничего нет? — спросила Санди.
— Нет. — Доркас откинула волосы за ухо, чтобы убрать их с глаз. — Как сообщить вам, что мы кое-что нашли. Там, внизу, есть какой-то предмет. Это металл, и он находится не слишком далеко от поверхности. Что, честно говоря, невозможно.
Но с раскопками пришлось подождать до рассвета. Ночью похолодало, и от холода все стало еще труднее, но не это было причиной их задержки. Ночью, когда наступали холод и темнота, касты, питающиеся внизу пирамиды, становились гораздо менее активными, обычно предпочитая экономить энергию и как можно точнее охлаждать свои внешние оболочки до температуры окружающей среды, чтобы их было труднее обнаружить. Хищники, наоборот, стали более активными. Убивать по-прежнему было трудно, но вероятность успеха, после того как было начато преследование или нанесен удар, теперь была намного выше. Доркас объяснила, что никогда не было подходящего времени для того, чтобы спускаться на поверхность, но ночь была хуже дня, даже для тех, кто плавает над поверхностью, и они не рискнули бы бурить до восхода солнца.
— А голем? Мы получили такое преимущество в этом вопросе — какой смысл сейчас все это бросать?
— Твой голем на земле, — сказала Доркас. — Это значит, что он тоже никуда не денется до восхода солнца. Нет, если он знает все о Эволюариуме и хочет добраться до места целым и невредимым. Так что поспите немного. Будьте нашими гостями.
Но Санди не могла долго спать, по крайней мере, пока эта тварь была внизу, в скале, и звала ее. Итак, в ту ночь, пока один Плавающий занимал пост, а остальная команда работала в ночную смену, она стояла в темноте на борту гондолы и наблюдала. Радары и инфракрасные датчики обследовали выжженное, покрытое пылью плато. Очень редко, на полпути к горизонту или дальше, что-то прорывало укрытие. Мимолетное и стремительное, оно проскользнуло бы по контурам земли. Хищники, устроившие засаду, были экспертами по маскировке, от вариантов типа "домкрат в коробке", которые зарывались в каменные норы и естественные трещины, сжимаясь подобно пружинам, до изменяющих строение форм, которые могли втиснуть свои тела в самый верхний слой пыли, чтобы скрываться незамеченными. Там были такие твари, как камбала, и такие твари, как змеи. Были также преследующие, крадущиеся ужасы, которые проводили ночь в бесконечном патрулировании, выискивая слабых, искалеченных или мертвых. Она увидела, как одно из этих скачущих, похожих на шакалов существ пересекло линию горизонта: у него было так много сочлененных ног, что казалось, оно движется помимо своей воли, перебирая независимыми конечностями. Было также что-то вроде колонны скорпионов, следующих один за другим, которые могли (что ужасно) быть единым целым, и существо с плоской вершиной, похожее на расческу размером с дом, опирающееся на бесчисленные щетинистые ножки сороконожки, которое могло быть травоядным или убийцей.
По-своему, это было чудесно, предположила она. В Эволюариуме было поразительное разнообразие, ошеломляющее разнообразие эволюционных стратегий, планов организма, механизмов выживания. Жизни на Земле потребовалось три с половиной миллиарда лет, чтобы достичь нынешнего разнообразия, которое эти быстрые, бесконечно изменчивые машины создали за считанные десятилетия. Искусственно навязанное давление отбора превратило часы жизни в визжащий маховик. Гонка вооружений, направленная на выживание, была использована для целей разработки продуктов, обеспечивая бесконечный приток новых технологий, новых материалов и концепций на общесистемный рынок. В этом смысле это было почти чудом: что-то ни за что, снова и снова.
Но это было не бесплатно, не так ли? Эволюариум был смертью и страхом, террором и голодом, бесконечно повторяющимися. Возможно, у машин и не было достаточного когнитивного потенциала, чтобы беспокоить умные головы, но это не делало их безмозглыми, что бы там ни думал Джитендра. Она подумала о просеивателе, о котором им рассказывал Грибелин, о машине, которая просила пощады. Возможно, он преувеличивал. Возможно, он навязывал человеческие ценности процессу, который был фундаментально чужд, за гранью концептуализации, которую никогда нельзя было пересечь.
