В марте позвонил герр Фишер и известил, что собирается подать иск против нашего Министерства Культуры, за нарушение моих авторских прав. Вероятность решения в мою пользу больше девяноста процентов, потому, что наши настолько нагло нарушают патентные законы, что состав преступления налицо и однозначен. Честно сказать, я как-то исходно смирился, что у нас песни перепоют и мне даже спасибо не скажут. Но выбесила меня наша местная Прима — Александра Васильчикова — эта молодящаяся тётка, которая начинала ещё в СССР, в моём понимании, что-то типа Ротару из того мира. Мало того, что она совершенно бездарно спела "Надежду", хотя у нас её так безобразно испортить ни у кого и не получилось, а вот Васильчикова сумела. Так она после этого ещё вылезла на экран и стала рассуждать, что песня очень слабая, текст скучный, мелодия примитивная... Так какого хрена, тогда ты её петь взялась? Дура — это не диагноз, это приговор. Поэтому после такого откровенного и прямого выпада я просто обязан ответить. И пока я думал, Карл всё решил за меня. И я решил не возражать. На фиг, ибо не фиг!...
И вполне ожидаемо меня через три дня вызвали в филармонию, честно сказать, я думал, что дольше будут собираться. В кабинете директора он сам сидел в своём кресле как затаившаяся мышка, а за столом расположились двое самого официального чиновного вида.
— Здравствуйте. Вы меня приглашали?
— Да, да! Здравствуй! Садись. Хочу представить тебе... — И представил мне начальника какого-то отдела минкульта и заместителя начальника юридического отдела. Которые тут же взяли меня в оборот, вернее, думали, что возьмут. Юрист подвинул ко мне стопку бумаги толщиной с том "Войны и мира".
— Вот бумаги, которые ты должна немедленно подписать. Ручка есть?
— Простите. А что это за бумаги? И почему я должна их подписывать?
— Потому, что из-за твоих песенок у нас проблемы в Европе.
— Вы же сами говорите, что проблемы у вас. Почему я должна что-то подписывать? И что вы предлагаете мне подтвердить своей подписью?
— Что ты полностью отказываешься от своих авторских прав в пользу правительства России и не имеешь по этому поводу никаких, в том числе финансовых претензий. — Они, правда, идиоты?
— Раздевайтесь!
— В каком смысле?
— В самом прямом. Вы, все трое, сейчас снимете всю свою одежду, включая трусы и носки. Я её решила забрать. Она мне пригодится полы мыть...
— Ты, что себе позволяешь? Это наша одежда!
— Не нравится? А почему я должна вам просто так отдавать результаты своего личного творчества? Это даже больше моё, чем для вас ваша одежда.
— Но ты должна!
— Простите. А кому и что я должна?
— Мы тебя вырастили и дали образование!
— Я прекрасно знаю, кто меня вырастил, и кто давал образование. Вас там не было. А их я здесь не вижу. Да и им я не много должна. Не особенно они на меня тратили свои силы и время. Я была послушным и старательным ребёнком и почти всему училась сама. Ночей не спать из-за меня им точно не приходилось...
— Вот значит, какая ты неблагодарная...
— Отнюдь. Я вполне благодарна. Если вы не в курсе, то все деньги, которые мне начисляет бухгалтерия филармонии, я распорядилась переводить в мой детдом. За инструмент, который мне отремонтировали, я расплатилась деньгами и устроила для всего коллектива и их друзей концерт. А вот от вас, в лице филармонии я кроме выговора и запрета выступлений ничего не получила. Так и кому я, и что должна?
— Стране, России. Ты же патриотка.
— Я патриотка и люблю свою страну. Вот только она меня почему-то не любит...
— В каком смысле?
— В самом прямом. За фильм "Кундоз" правительство другой страны отметило меня почётным званием Народного артиста. А вот МОЯ страна мне даже грамотки вшивой не дала, хотя фильм был отмечен на всех уровнях и награждена почти вся съёмочная группа и даже актёры второго плана, а я сыграла там главную роль. Вот так интересно меня любит моя Родина. Да и против России я совершенно ничего не имею, и к ней претензий никто не выдвигает...
— Но наше министерство — это часть правительства России...
— Даже в правительстве вы лишь малая не самая важная часть, а в масштабе всего народа — совершенно незаметный ошмёток. Поэтому, мне кажется, вы не имеете права выступать от имени России. Говорите за себя, и станет гораздо проще. А ваше министерство пальцем не пошевелило, чтобы у меня не воровали мои произведения и не исполняли на каждом углу... Не думаю, что вы не в курсе, что госпожа Васильчикова украла и спела мою песню и вместо благодарности при этом поливает меня помоями по телевизору. Понять я её могу, не с её голосом пытаться спеть лучше меня, но это не значит, что надо вести себя по-свински...
— Ладно. Тогда следующий вопрос. На каком основании ты вступила в отношения с иностранными юристами? От нашего гражданства ты не отказывалась, даже отказалась от гражданства республики Казахстан. А двойное гражданство за пределами бывшего СССР запрещено, ты преступница с двойным гражданством?
— Нет. Я гражданка России была и остаюсь. Никакого другого гражданства у меня нет.
— Но по европейским законам адвокаты могут представлять интересы только лиц своего государства.
— А ещё официально зарегистрированных резидентов, у которых есть коммерческие интересы в стране.
— И у тебя есть коммерческие интересы в Германии? — И столько ехидства и недоверия...
— Конечно. Я там занимаюсь изданием своих книг на английском и других языках, которые у нас издавать не имеет смысла, и нет никакой выгоды, даже если весь тираж вывезти за границу, чтобы продавать там.
— То есть, ты сама признала, что имеешь второе немецкое гражданство?
— Вы меня внимательно слушаете? В Германии я — коммерческий резидент, иностранный коммерческий резидент. Fersteen?
* * *
— Ну, это мы ещё проверим...
— Не смею мешать. Я на ваши вопросы ответила, надеюсь, я могу вас покинуть?...
И как я не старался изображать спокойствие, но разговор меня вымотал. Сел в не успевший сильно остыть салон Самурайчика и прежде, чем тронуться, минут десять просто сидел и слушал какую-то музыку по радио. Потом подумал и поехал попить кофе. Из кафе позвонил Аленьке, чтобы забрать её с работы, но оказалось, что она уже дома. Уже успокоившись, поехал домой. И не гнал. Март — это такое коварное время. Днём на дороге лужи, а стоит солнцу склониться к горизонту, как они замерзают почти идеальными гладкими наледями. А шипы — это не панацея, а только очень слабенькое подспорье способное немного помочь на льду. Я выехал на сто раз езженую дорогу в сторону нашего посёлка, всего пара километров и ворота с будкой охраны. Скорость примерно шестьдесят, я только проехал поворот, вернее, даже просто изгиб дороги, навстречу одинокая фура. Скорее всего, фура была полностью загружена, а водитель чуть притормозил перед изгибом, и вдруг прицеп повело вперёд. Когда задний конец длиннющего полуприцепа пошёл на меня, перекрыв почти всю проезжую часть, чтобы избежать удара мне пришлось уходить вправо... Обочины не хватило и я хорошо видел кривую старую берёзу с подтаявшим вокруг ствола снегом, вставшую у меня на пути... Удар... Брызнувшие стёкла... И всё...
* — Правда дурацкий анекдот, но многим нравится. Пришивает доктор Айболит зайчику ножку и приговаривает: — Вот сейчас пришью ножку, и поскачет зайчик по дорожке... Вот сейчас пришью ножку, и поскачет зайчик по дорожке... — А зайчик отбивается и плачет: — Не надо! Доктор! Вы и так мне уже двенадцатую ножку пришиваете...
** — В этом мире один из самых престижных кинофестивалей проходит не в Каннах, а недалеко от Марселя, но награждают похожей "Пальмовой ветвью", а позолоченную фигурку "гномика" вручают победителям Берлинского кинофестиваля. По традиции, на первом больше развлекательного кино, на втором больше ценятся серьёзные, даже философские картины.
* * *
— Искажённое немецкое "Понятно?".
