— Гибель мужа, летчика, тоже с этим связана?
— Мы пытаемся выяснить. Это все, что пока мы можем вам сказать...
"Спортсмены" пришли, когда уже погасили свет. Спиртным от них совершенно не пахло.
14. Левый груз.
— А он мне и говорит — это было наказание за грех! Ну, то, что немцы нас окружили, что столько людей положено, что деревни жгут. И понес про богоотступничество, про попрание святынь, надругательство над верой и прочее. Мать моя женщина! Я-то сначала рот открыл, а как дошло — за винтовку. Я тебя, говорю, суку фашистскую — извиняюсь, товарищ — я тебя сейчас к твоему богу отправлю и депешу пошлю — либо помогает нам фрицев давить, либо, как с ейным фюрером покончим — за бороду, с облака и в военный трибунал. Вот не поверите, я, при рождении сам крещеный, а тут не выдержал.
Попутчик Виктора, сидевший впереди на черном, жестком диванчике вахтовки — старого, серо-зеленого вездехода, спереди напоминавшего армейские "доджи", но с угловатой коробкой кузова над задней осью — был по виду лет под пятьдесят, крепкий на вид, в кепке и немного мешковатом черном пальто, которое он носил, наверное, со времен запуска первого спутника и кирзачах. Типичный колхозный бригадир или заведующий фермой. Сидевший рядом собеседник, наоборот, являл собой образ вредителя из довоенных фильмов — хрущевская шляпа на круглой лысине, упитанное лицо с чуть брезгливым взглядом и усики "плюгавочка".
— И чего дальше? — спросил собеседник вредительской внешности.
— Чего-чего... Дальше Гитлер застрелился, вот чего. Супротив нашего народа нельзя идти. Бога, ученые говорят, и тогда не было. А придурка того, я больше никогда не видел. Видать, напугался, и сидит тихо где-нибудь, злобу на власть копит и на наш Первый Украинский. Вы, кстати, где воевали?
— Мне нечего рассказать. Служил в авиации. За всю войну ни одного врага не уничтожил.
— В транспортной авиации? Да это ж герои. В тыл врага к партизана летали.
— Товарищ, вы не поняли. Служил на аэродроме, в воздух не подымался. У нас американские самолеты перегоняли. Ленд-лиз.
— У, так американцев видали? И как они? Правда, что у них у всех часы небьющиеся были?
— Я не видел американцев. Промежуточный аэродром. Летчики — да, герои. Бились часто. От переутомления.
— Да... — протянул "бригадир". — А вы, случаем, не с Первого Украинского? — он повернулся к Виктору.
— Я вообще тыловая крыса, — флегматично протянул Виктор. — На патефонном заводе работал.
— Знаем мы эти коломенские патефоны, — подмигнул "бригадир", — раз сам чуть не подорвался...
Утром все шло по плану. Почти.
Санузел оказался тесноватой кабинкой без окна, с миниатюрной раковиной у двери-ширмы, но чистый и, главное, — без очередей: в вагон их втиснули четыре вместо двух. Главный прокол оказался с освежителем воздуха: в кабинках стоял такой густой духан корицы, что Виктор невольно подумал: "Лучше бы тут нагадили".
Проводница принесла кофе и завтрак с бутербродами, мощно и соблазнительно благоухавшие краковской колбасой. Кофе был молотый и тоже натурально благоухал.
Столица встретила Виктора легким сухим холодком, красными флагами на домах и транспарантами "Четвертая часть ученых мира находится в СССР", "Учитесь экономить", "Развивайте марксизм", "Мир-народам Европы", ну и, конечно, "Слава Октябрю". С фасада дома по Второму Брянскому глядел в будущее целеустремленный Ильич.
Не успел Виктор сделать и пары шагов по площади, как перед ним вырос незнакомец в коричневой кожаной куртке и квадратных очках и направил на него микрофон. На боку незнакомца болталась репортерская "Награ". Справа в лицо Виктора нацелился кинокамерой какой-то хиппарь в короткой расстегнутой "болонье", а слева круглолицая брюнетка в красном пальто, с улыбкой хипесницы, моргала длинными ресницами и заглядывала ему в глаза.
— Иржи Карпентер, телеканал "Эн-Би-Си Ньюс", — отрекомендовался незнакомец хорошо поставленным, слегка нахальным голосом. — Могу ли я задать вам пару вопросов для миллионов телезрителей нашей страны?
"Провокация?" Виктор огляделся по сторонам. Буквально в паре шагов стоял милиционер и безразлично взирал на происходящее. Похоже, что в этом Союзе американских журналистов особо не стесняли. На помощь Виктору никто не бросался.
"Если это не обычный папарацци, его цель — проверить, не сопровождает ли меня УГБ. И чего делать?"
— Good morning, ladies and gentlemen, — ответил Виктор, растянув на лице голливудскую улыбку. — Good morning, America. My name is Victor, I'm Russian engineer, and I just arrived in Moscow on a business trip. Our nations must live in peace and friendship. I'm sorry, I have things to do. Have a good one!
Продолжая улыбаться, Виктор решительно двинулся к переходу. Мистер Карпентер замешкался; через секунду он овладел собой и непринужденно затарабанил что-то в свой микрофон. Виктор разобрал только "The New Soviet person!".
"Он еще и чех к тому же..."
Угловатый павильончик "Киевской" в углу сквера, соединивший в себе аскетизм и древнеримскую торжественность, чем-то напомнил Виктору Берлин пятьдесят восьмого; павильон был снесен непонятно почему через четыре года в нашем времени.
Вокруг павильона шлялись типы с автомобильными ключами на пальцах. Пару раз Виктору предложили транспорт не в его направлении; наконец, его маршрутизировали к типу в потертой летчиковской кожаной курке с "молнией", и тот отвел его на Брянскую улицу, где и была припаркована пресловутая вахтовка, в которой уже сидел "бригадир". "Вредитель" напросился уже перед самым отъездом.
Кутузовский проспект полыхал флагами. У развязки на окружной мелькнул фанерный щит с Лениным; вахтовка свернула на север. На бензоколонках тоже висели флаги, и лишь когда они свернули на какое-то однополосное шоссе, наглядная агитация стала встречаться реже, в основном на школах, клубах и магазинах. Было похоже, что все это буйство алых полотнищ было выставлено на показ иностранных гостей, не заглядывающих в глубинку.
Виктор вновь осторожно скосил глаза на попутчиков.
"Один из них наверняка из УГБ. Иначе зачем затевать весь этот спектакль. Но тогда в машине должен быть и зритель оттуда."
Вахтовка тормознула перед переездом. Застонал гудок, и перед машиной лениво прокатилось полдюжины мазутных цистерн с пыхтящим "эшаком". Стелющийся белый пар повис за окнами, отгородил посадку молоденьких сосен перед насыпью. Промышленная ветка, подумал Виктор. Паровозы передают на подъездные пути.
"Сажать агента в эту машину — значит посылать его прямо на провал. Не, на такое ЦРУ не пойдет. Хотя... Они уже на потери не смотрят. Ставка больше, чем куча жизней."
— Ново-Знаменка! Кто садился? — крикнул водитель в приоткрытый самодельный "глазок" между кабиной и кузовом.
Вахтовка тормознула. За окном виднелись сосны и придорожные кусты. Вслед за Виктором к двери потянулся "вредитель".
— Так вам же дальше, — заметил ему "бригадир".
— Мутит чего-то, отговорился тот, — тут уже рядом.
Виктор задержался у "глазка", роясь в карманах, протянул несколько бумажек, но шофер отвел руку.
— Да ладно, отец!
— Ну, чтоб обиды не было, берите...
— Не. Не возьму. Тут, значит, дело такое — до шлагбаума народ не раз подвозил, а от шлагбаума — ни одного. Так что ладно! Вот назад поедете, тогда рассчитаемся!
"Странный разговор... Что он хотел сказать? Предупреждает? Бояться попутчика?"
Спрыгнув с крутой лесенки из двери вахтовки в придорожную пыль, Виктор огляделся. Дорога шла по сосновому лесу; напротив, через влажную от росы асфальтовую полосу, от нее ответвлялась еще одна, перегороженная шлагбаумом, и уходила в чащу. У шлагбаума стояла на кирпичах полинялая будка из старого армейского кунга, с решетками на окнах, а за ней — гаишный мотоцикл, никем не охраняемый; похоже, здесь никому не приходило в голову, что у милиции можно что-то украсть.
Вахтовка зафырчала и откатилось в глубь шоссе. Бессознательно накатило чувство тревоги. Виктор оглянулся по сторонам: он был один. Вылезший попутчик словно растворился где-то в придорожных кустах. То ли он знал тропу, ведущую к месту своего назначения, то ли просто уединился, потому что прихватило, то ли решил следить.
Виктор пересек сырую, потемневшую полосу асфальта и подошел к шлагбауму. Отсюда было видно, что дорога, чуть углубившись в лес, делится надвое; взгляд упирался в рыжие стволы и придорожный подлесок.
Стекла будки были грязными и немытыми; за ними ничего не было видно. После недолгих колебаний Виктор поднялся на крыльцо и потянул дверь.
За потертым, "беушным" столом сидел молоденький, светловолосый сержант с наивным деревенским выражением лица. Приветствие Виктора его сразу оживило, и улыбка на его лице растянулась до слегка оттопыренных ушей.
— Здравствуйте... товарищ! Вы это... Обращайтесь! Этсамое, слушаю вас.
— Извините, не подскажете, как пройти в Ново-Знаменку?
— А вам, этсамое, поселок, или, обратно, в институт?
— В институт, наверное, сначала. Я командировочный.
— А это направо, этсамое. Идете туда и выйдете. Пешком здесь рядом... этсамое.
Виктор поблагодарил, и отправился к двери. Взявшись за ручку, он неожиданно для себя обернулся назад.
— Этсамое... еще хотите вопрос, или, этсамое, заявление сделать, а тогда я ручку и бумагу дам.
— Нет, то-есть, да. Скажите, как отсюда обратно до Москвы?
— Этсамое, здесь служебным с поселка ездют. Утром и вечером. Столб с расписанием, этсамое, стоит, он к столбу и приходит. Нормальный автобус, этсамое, потому как тут же наука живет и работает, этсамое. Давки нету.
Виктор зашагал вправо по обочине — на всякий случай, опасаясь встречных. "Интересно, насколько Стругацкие были знакомы с реальными наукогородками?" — думал он.
Не успел он прошагать и двухсот метров, как дорога свернула, и Виктор уперся прямо в проходные, похожие то ли на большой киоск Союзпечати, то ли на маленькую кафе — стекляшку, но со звездами на воротах, как на военной части. Вывеска под фонарем гласила:
ГКНТ СМ СССР и АН СССР
НИПТЦ "ИНТЕРПРОЕКТ"
Чуть пониже висело:
ЭКОНОМЬТЕ ВРЕМЯ РАБОТНИКОВ ВАХТЫ
ПРЕДЪЯВИТЕ ПРОПУСК В РАЗВЕРНУТОМ ВИДЕ
Работница вахты в синей форме дремала у никелированного турникета. Виктор постучал в окошко пропускного бюро, за которым, словно портрет в раме, грустил профиль полненькой брюнетки с начесом и ямочками на щеках. Профиль ожил, внимательно рассмотрел документы, и с дежурной улыбкой предложил сперва пройти в камеру хранения. У Виктора возникло ощущение какой-то старой компьютерной игры: вот от толкнет ручку, и...
Улыбаясь, из-за барьера на Виктора глядел его недавний попутчик из вахтовки. Тот, который "вредитель".
15. "Про Буратино не надо".
— Капитан Ивашов, Егор Семенович, — сказал "вредитель", предъявив удостоверение. — Давайте ваши вещи. Обстановка накаляется. Похоже, у нас не более двух дней.
— Красный день календаря?
— Да. Народ настроен праздновать, советское правительство на трибуне Мавзолея, войска к параду готовятся. Держите паспорт, пропуск, талоны на питание, направление в ведомственную гостиницу. Вещи в номер отнесут младшие научные сотрудники. Вы завтракали?
— В фирменном поезде утром дают что-то вроде завтрака.
— В буфете на первом этаже вас накормят горячим, я договорился. Потом проведут в лабораторию психов, то-есть, психофеноменов, побеседуете с товарищами, некоторые из них будут вам знакомы, не удивляйтесь. Через полминуты подойдет товарищ Лехтонен, Павел Ойвович, он вас проведет и все покажет. С вашей стороны — честно отвечайте на вопросы в лаборатории и как-нибудь аккуратно попадитесь в ловушку за ее пределами. У зарубежной агентуры ради вас чуть ли не горячая линия. Такого еще никто не видел. Все понятно?
— Ничего не понятно. А если у меня в лаборатории что-то спросят, что я не должен в своей реальности разглашать?
— Не спросят. Сообщайте то, что считаете возможным. Не первый раз попадаете, сами разберетесь, что наш мир должен знать, что не должен. А то еще развалите своими знаниями нашу планету к чертовой бабушке, нам это тоже ни к чему. Ученые говорят, человечество до некоторых знаний дозреть должно, вот и соображайте. Понятно?
— С этим понятно. Неясно с ловушкой.
— Если бы кто-то знал и инструкцию написал... Я бы с удовольствием сыграл эту роль вместо вас. Сами понимаете, невозможно. Надеюсь на вас. Человечество надеется.
— Хорошо... Ваш собеседник в вахтовке — шпион?
— На такие вопросы обычно не отвечают. Но учитывая ситуацию... Сведения о вашем прибытии в Ново-Знаменку уже в американском посольстве.
...Территория института напоминала парк, во глубине которого виднелось здание, которое словно составили из двух коробок — горизонтальной, лабораторного трехэтажного корпуса с огромными окнами, и белой административной башни с девятью стеклянными лентами окон. По углам здания торчали темно-зеленые коробки телекамер. Чуть поодаль, из-за деревьев виднелись округлые то ли склады, то ли цеха и серая приземистая полоса ведомственного гаража. Сходство с парком придавали скамеечки и несколько бетонных скульптур в стиле Эрнста Неизвестного. Врочем, это мог быть и сам Эрнст Неизвестный. Из наглядной агитации встретился щит с надписями "Ученые за мир" на двадцати языках. Административный корпус венчал лозунг по-латыни. "Cogitations poenam nemo patitur" — "Никто не несет наказания за мысли".
Павел Ойвович был человеком молчаливым. Они вместе прошли по коридорам с цветами на окнах и жесткими пластиковыми стульями для посетителей, поднялись на лифте и остановились у одной из дверей с кнопками кодового замка. Немногословный спутник Виктора нажал на кнопку вызова: за дверью щелкнуло и створка чуть отошла. Жестом руки Виктор был приглашен внутрь.
— ...Скажите, а это действительно ваша одежда? В смысле, у вас там в будущем так ходят?
На Виктора смотрел круглолицый низкорослый человек с детской прямой челочкой на лбу и любопытным взглядом за толстыми стеклами сильных очков. Этим вопросом он огорошил Виктора прямо с порога. Помимо спрашивавшего, в комнате было человек пять — сорокалетняя дама с выходящим из моды высоким начесом на затылке, высокий седой курчавый мужчина в тройке с галстуком в синюю полоску, два парня в черных свитерах и круглолицая юная шатенка в брюках и с хвостом на затылке. Сама комната была похожа на телестудию: на три кресла перед матерчатым задником нацелились софиты и объективы двух серебристых коробок на высоких треногах, а на длинном столе в глубине комнаты мерцали экраны телевизоров и замерли в тревожном ожидании алюминиевые катушки видеомагнитофонов.
Человек с челочкой показался сильно знакомым. Физик? Конструктор ракет? Компьютерщик?
— Да, — несколько растерянно ответил Виктор. — В России так ходят... и в Китае тоже.
— Странно, — знакомый незнакомец продолжал оглядывать Виктора со всех сторон, словно Тарас Бульба сыновей, — кошмарное отставание от прогресса науки и техники. Все те же природные материалы, нет легкости... Она, одежа то-есть, не безразмерна?
