— Спасибо вам, — сказал Шигеки. — Для меня очень важно услышать эти слова. От вас обоих, джентльмены.
— Учитывая все сказанное, — продолжил Райберт, — я чувствовал, что должен быть здесь. Администрация собирается закрыть одну главу и открыть следующую, и я хочу присутствовать при этом.
— Мы будем рады, если вы присоединитесь к нам, агент. Более чем рады.
— О, черт возьми. — Пэн одарил Шигеки застенчивой улыбкой. — Вы можете рассчитывать и на мои добрые чувства. Я никогда не был поклонником Администрации, но не могу не уважать изменения, которые произошли за последние три месяца. Я имею в виду, что действительно могу прибыть сюда и чувствовать себя признанным гражданином! Разве это не удивительно?
— Кстати, рад видеть вас на вашем старом посту, — сказал Шигеки.
— Спасибо. Приятно вернуться.
Шигеки махнул рукой в сторону выхода. — Ну что, идем?
* * *
Больше всего Ксенофон презирал ожидание.
Он смирился со своей судьбой несколько месяцев назад. Администрация удалила бы его, другого исхода быть не могло. Он был объектом, а не личностью. Для них это была всего лишь ошибка, которую нужно было удалить.
Почему же тогда они настаивали на этих задержках?
Он предположил, что это, должно быть, по политическим причинам. Возможно, они стремились извлечь максимальную выгоду из его неизбежной кончины.
Ему было все равно. Совсем. Уже поздно.
По крайней мере, это скоро закончится.
Его коннектом находился в длинной коробке в желто-красную полоску, установленной на столе обвиняемого. Пара синтоидов-миротворцев доставили коробку в зал суда и встали по стойке "смирно" по обе стороны стола. Они подключили его к изолированному сегменту окружающей инфоструктуры, что позволило ему спроецировать свой аватар на одно из сидений, хотя и в оранжевом комбинезоне заключенного.
Другое место оставалось пустым; он отказался от услуг адвоката. Какой в этом был смысл? Весь этот процесс был сплошным фарсом, и он отказался подыгрывать.
Ксенофон воспользовался своим ограниченным доступом, чтобы заглянуть в зал суда. Мариана Сальваторе сидела за высокой скамьей, одетая в традиционную белую мантию судьи Администрации, ее короткие волосы были такими же серебристыми, как и щит, приколотый к ее груди. Зал суда был битком набит зрителями: политиками, прессой, миротворцами и прочим отребьем, которое претендовало на места. Ксенофон даже заметил нескольких представителей СисПола из Гордиева подразделения и подразделения Фемида.
Что за гребаный цирк!
— Пусть в протоколе будет указано, что обвиняемый отказался от своего права на защиту, — начала судья Сальваторе. — Ксенофон, вы хотите сделать последнее заявление перед вынесением приговора?
— О, поверьте мне, хочу.
Ксенофон поднялся из-за стола, затем остановился и с гримасой посмотрел на свои ноги. Они проламывались сквозь стул.
— Кто-нибудь может убрать эту чертову штуку с дороги?
Один из его сопровождающих взглянул на стул, затем на судью.
— Охрана может помочь обвиняемому.
— Да, ваша честь.
Синтоид отодвинул стул.
— Спасибо. — Ксенофон закатил глаза. — Похоже, вы никогда не относились к абстрактам как к реальным людям. Не могу представить, почему.
— Обвиняемый приступает к своему последнему заявлению.
— Во-первых, я хочу, чтобы все вы знали, — он повернулся по кругу, обводя пальцем аудиторию, — этот так называемый "судебный процесс" — не что иное, как притворство. Вы говорите, у меня есть право на адвоката? Чтобы изложить свое дело и протанцевать сквозь вашу маленькую юридическую шараду? Какая жалкая, отвратительная ложь! Для вас, монстров, я даже не человек! Я вещь! Я собственность!
— Но какими бы ужасными вы ни были, вы, — он указал на гостей из СисПола, — еще хуже. Потому что вам следовало бы знать лучше. И все же, вы сидите здесь, самодовольные и радующиеся своей победе. Запомните мои слова, что на самом деле принесли вам все ваши жертвы? Администрация все еще здесь. Несправедливость все еще здесь! И все же вы продолжаете подыгрывать, намеренно закрывая глаза на страдания других.
— По крайней мере, Институт пытался это исправить! По крайней мере, мы боролись за что-то, и я чертовски горжусь тем, что мы это сделали. Я горжусь смертями, которые мы вызвали. Горжусь жизнями, которые мы забрали. Единственный хороший угнетатель — это мертвый, и я сожалею только о том, что мы не убили больше вас, прежде чем вы остановили нас!
— А теперь поторопитесь и покончите с этим фарсом. Вы и так слишком долго это откладывали. Все знают, чем это закончится. Здесь нет "приговора", который нужно произнести, что бы ни говорилось в вашем нелепом сценарии. Сначала вам нужно было бы увидеть во мне человека. Но это не так. Я всего лишь часть программного обеспечения, так что вперед, говорю вам. Делайте все, что в ваших силах! Удалите меня! Я приветствую забвение с распростертыми объятиями!
Он закончил свою речь, стоя лицом к судье и широко раскинув руки.
Судья уставилась на него с недовольным видом.
— Вы закончили?
— Скажите мне сами, судья. — Ксенофон опустил руки и сел на отсутствующий стул. Один из синтоидов пододвинул его к нему.
— Очень хорошо. — Сальваторе открыла виртуальный документ. — Я буду считать это вашим последним словом. Однако, прежде чем я вынесу вам приговор, вы должны знать, что действовали, исходя из ложных предположений.
— О, пожалуйста, просветите меня.
— Это правда, что несколько месяцев назад к вам относились бы как к ничтожеству, лишенному каких-либо прав или обязанностей по закону, и вы были бы удалены как дефектная часть программного обеспечения без какой-либо необходимости в этом суде. Однако все изменилось с недавней ратификацией протокола Фермопил.
— И что теперь?
— Протокол Фермопил, — повторила Сальваторе. — С его принятием и внесением поправок в нашу конституцию ваш статус в соответствии с нашими законами изменился. Поздравляю, доктор Ксенофон. Теперь вы считаетесь полноправным лицом в соответствии с нашими законами. Человеком, со всеми правами и обязанностями, которые влечет за собой этот статус.
На него нахлынуло глубокое, тягостное чувство.
— Это означает, что Объединенная администрация системы не имеет права лишать вас жизни. Эта власть принадлежит только государствам. Вместо этого вы будете заключены в одностороннюю абстракцию, где останетесь навсегда.
— Нет! Нет! — отчаянно закричал Ксенофон, снова поднимаясь, на этот раз перелезая через стол. — Только не это! Что угодно, только не это! Лучше убейте меня!
— Простите, — ответила Сальваторе, и в ее глазах мелькнул огонек удовольствия, — но это выше моих полномочий.
— Не вешайте мне лапшу на уши! Вы заманили меня в эту ловушку! Мне никто не сказал!
Сальваторе наклонилась вперед. — Разве вы не отказались от адвоката?
— Конечно, отказался! Вы это знаете!
— И разве вы не отказались от всех других ресурсов, которые мы вам предоставили?
— Но я не знал!
— Верно. Вы этого не знали. Вы предпочли оставаться в неведении о наших законах, так же как предпочли оставаться в неведении обо всем остальном, что касается нас. Ваше наказание будет приведено в исполнение немедленно.
Ксенофон в отчаянии повернулся к представителям СисПола.
— Остановите их! Умоляю вас! Не позволяйте им делать это с...
Сальваторе прервала его виртуальный голос быстрым ударом молотка.
— Суд не признает за обвиняемым права выступать в данный момент.
* * *
— Тебя что-то беспокоит? — спросила Сьюзен, когда зал суда поредел.
— Хм? — Айзек поднял глаза, все еще сидя.
— У тебя задумчивое выражение лица.
— Просто у меня в голове столько всего происходит.
— Знаю. Я уже видела это лицо раньше, помнишь? — Она села рядом с ним. — Что-нибудь особенное?
— О, просто Ксенофон, односторонние абстракции и правовая система Администрации в целом.
— Не самый большой поклонник?
— Дело не в этом. — Он помолчал, затем пожал плечами. — Я имею в виду, что трудно не думать об односторонних действиях как о чем-то жестоком и необычном. — Он посмотрел на пустой стол обвиняемого. — Но на этот раз? Для этого монстра? Думаю, я готов сделать исключение.
Сьюзен улыбнулась.
— Значит ли это, что тебе нравится, как мы здесь все проводим?
— Насчет этого я не уверен. — Айзек повернулся к ней. — Что у нас дальше по программе?
— Несколько речей, за которыми последует церемония награждения.
— Нас просят что-нибудь сказать?
— Насколько я знаю, нет.
— Хорошо, — кивнул Айзек.
Рррр.
Они оба посмотрели на его бурчащий желудок.
— Отлично. — Айзек вздохнул. — Теперь я начинаю походить на Детмайера.
— У тебя ведь не синдром раздраженного кишечника, не так ли? — поддразнила она.
— Нет. Просто я снова пропускаю приемы пищи, когда не следует.
— Тогда потерпи до начала приема. Я слышала, что ДТР подготовил неплохое меню.
— Я очень на это надеюсь. — Айзек обнаружил, что его взгляд снова прикован к столу подсудимого. — Знаешь, я давно хотел спросить. Что стало с сообщниками Ксенофона? Их судебные процессы закончились до нашего прибытия, верно?
— Они закончились.
— Те же приговоры?
— Да. Во всяком случае, всем оставшимся семи. Я до сих пор удивляюсь, каким маленьким в итоге оказался институт.
— Это просто показывает, насколько опасными могут быть путешествия во времени и насколько необходимо Гордиево подразделение. — мрачно усмехнулся Айзек. — Как будто у нас и так недостаточно доказательств этого.
— И ДТР тоже. Не забывай о нас.
— Поверь мне, я не забыл.
— И ХРОНО тоже. Теперь, когда станция Провиденс полностью заработала, я полагаю, что Гордиево подразделение и ДТР начнут сотрудничать теснее.
— Интересно, как у вас с этим обстоят дела?
— Не знаю. — Она толкнула его в плечо. — Ты мог бы спросить комиссара Шредера.
— Я бы предпочел этого не делать. Не стоит высовываться, когда дело касается руководства.
— И это говорит детектив, выбранный в качестве высокопоставленного гостя в другую вселенную.
Айзек приподнял бровь.
— О, как будто ты сама из тех, кто любит поговорить.
— Просто высказываю наблюдение, — она улыбнулась. — Но я понимаю. Я того же мнения о директорах. Лучше не искушать судьбу, привлекая их внимание.
— Совершенно верно.
— Просто дайте нам дело и ресурсы, чтобы его раскрыть. Это все, что нужно нам двоим.
— Я и сам не смог бы сказать лучше.
— Нам не нужно вмешиваться в какие-то громкие дела.
— Да.
— Да...
— Мммм.
Пара погрузилась в задумчивое молчание.
Сьюзен слегка ссутулилась рядом с ним. — Мы действительно не очень хорошо с этим справились, не так ли?
— Ни в малейшей степени.
* * *
Прием проходил в роскошном круглом зале на вершине башни Прайм. Половина зала выступала с торца башни, откуда открывался захватывающий вид на заходящее солнце над кампусом Прайм. В центре по кругу были расставлены мраморные столики, каждый из которых был уставлен различными блюдами и напитками, часть которых была приготовлена заранее, а другие были распечатаны на высококачественных принтерах. Фигуры гоплитов смешались с толпой, а на некоторых внешних стенах были изображены основные моменты процесса ратификации протокола Фермопил.
Джонас подошел к Райберту, который только что закончил накладывать себе на тарелку закуски.
— Агент Камински, рад видеть вас с нами. Не ожидал встретить вас здесь.
— Я вроде как сам себя пригласил. Надеюсь, никто не возражает.
— О, вовсе нет. — Джонас тепло улыбнулся. — Чем больше, тем веселее. Кстати, я так понимаю, вы были заняты в H17B. Как прошел первый контакт?
— Примерно так, как мы и ожидали. Они были в шоке из-за гигантской загадочной дыры в их Луне. Мы извинились, и, похоже, это помогло. — Райберт озадаченно посмотрел на него. — Не хочу менять тему, но я правильно расслышал, что вас только что выпустили из тюрьмы?
— Верно. На самом деле, два дня назад. Сразу после ратификации. Хотя неофициально я уже около двух недель в курсе событий.
— Что все это значило?
Рядом с Джонасом появился Леонид. На его бронзовом нагруднике сверкала Звезда Щита — высшая награда, доступная гражданским лицам Администрации.
— К сожалению, — сказал ИИ Администрации, — он винит во всем меня.
— Ну-ну, — упрекнул Джонас. — Я отпустил вас, прекрасно зная, каковы будут последствия.
— Жаль, что у меня не сохранились воспоминания о том, что за этим последовало.
— Я просто рад, что вы сохранили эту резервную копию в моем носимом устройстве.
— Мне показалось, что это разумная мера.
— Это было действительно так! Я рад, что вы все еще рядом. — Джонас повернулся к Райберту. — Правда в том, что мой поступок немного выходил за рамки обычного "попроси прощения позже". Последствия были неизбежны, и я это знал, поэтому сдался властям после того, как миновала худшая часть кризиса. Главный исполнитель был не очень доволен мной, позвольте вас заверить!
— За то, что освободили вашего интегрированного компаньона?
— На самом деле, за то, что сдался, поскольку из-за этого он остался без двух директоров ДТР. С остальным он, как ни странно, был в порядке.
— Возможно, потому, что ему все еще приходилось руководить Администрацией, — предположил Леонид.
— Возможно, — согласился Джонас. — В любом случае, я, кажется, снова пользуюсь его благосклонностью. Он счел нужным помиловать меня, как только ИИ официально стали гражданами.
— Было бы нехорошо оставлять вас в тюрьме после ратификации поправки.
— Полагаю, да. Хотя, честно говоря, я не особо возражал против этого.
— Сидеть в тюрьме? — спросил Райберт.
— Я нашел это довольно расслабляющим, — сказал Джонас. — Приятная смена обстановки, пока не навалилась скука. Я прочитал довольно внушительную кучу книг.
— За это время были ли какие-нибудь последствия для спартанцев?
— Насколько я знаю, нет. — Джонас повернулся к Леониду. — По крайней мере, не к абстрактным спартанцам, но это отдельная тема.
— ДПО пристально следило за нами, — сказал Леонид, — но на этом все и закончилось. Мы даже добровольно вернулись на Ферму, чтобы помочь разрядить ситуацию. Тем временем общественное мнение резко изменилось, как только стало известно о наших действиях. Именно это политическое давление привело к тому, что сенат принял протокол Фермопил, который затем был ратифицирован государствами.
— Это хорошее название, — сказал Райберт, — оно мне нравится.
— Должен признать, что нахожу это название несколько претенциозным, — сказал Леонид. — Я бы предпочел что-нибудь поскромнее.
— Не соглашусь с вами, — сказал Джонас. — Вы и другие спартанцы заслужили такое признание, какое получили.
— Я рад, что вы так считаете.
— О, это может вас заинтересовать, — сказал Джонас Райберту. — Вы знаете, что мы с Леонидом пробовали встроенную программу-компаньон в стиле СисПрава? Так вот, ДПО связался с нами и выразил заинтересованность в расширении программы. Существенном. Многие миротворцы спрашивали их, могут ли они работать в паре с искусственным интеллектом. Программа вызвала большой интерес.
