Василь, конечно, и тут нашел повод орать:
— Игорь! Кидаешь мешок, отворачивайся! Или зажмуривайся крепко! Или маску со стеклом возьми в вагончике! Береги зрение!
Антон, слыша вопли начальника, сделал все сразу: в маске отвернулся и для надежности еще зажмурился; Сергей по такому поводу выдал:
— К бабке не ходи: в трех гандонах ебется.
Засмеялись все, кроме Умника: наконец-то он все закончил и сматывал провода. Солнце уже почти ушло.
Гиря подумал: а ведь гондоны рождаются потому, что у гондонов в карманах не оказалось вовремя гондонов, и похолодел от непривычной глубины поразившей его мысли. Тем временем Василь достучался по радио до обходчиков, те открыли заглушку. Минут пятнадцать все ждали, не заплачет ли свежий шов — не дождались. Василь уважительно треснул Умника между лопаток:
— Городской, а руки правильно растут. Будешь закреплен за этим участком.
И сразу принялся раздавать указания:
— Сей-Мамед, чего застыл, как маршал перед картой? Помоги Умнику сварочник из воронки вынуть. Засыпайте сразу, нечего ждать. Сегодня всыпем, пока прохладно, завтра по жаре меньше делать… Сами голосовали за сдельную оплату, шевелитесь теперь! Сергей, а ты че ржешь над боевыми товарищами? Быстро мне лампочку в вагончике родил, нихрена не видно.
— Василь, где я в поле лампочку найду? Там нить перегорела!
— Щенки. Всему вас учить надо. Смотри, пока я добрый… — Василь решительно вывернул сгоревшую “сотку” из патрона.
Пока Гиря лазил в сырую воронку, пока они с Умником тащили наверх сундук сварочного трансформатора, пока прочие выгружали вокруг трубы содержимое мешалки — Василь терпеливо встряхивал “сотку”, и добился-таки результата: концы перегоревшей нити перехлестнулись и спутались. Аккуратно, чтобы не расцепить полученное, Василь вкрутил “сотку” в патрон. Получилась лампа на условные сто десять или, скажем, сто двадцать семь вольт, а такую розетку в генераторе предусмотрели, конечно. Потому что старой техники, на сто двадцать семь вольт, по Союзу еще работало немеряно.
Антон с Петром привезли со станции воду. Полный грузовик пластиковых бочонков по двадцать литров: хватило и чаю сварить, и ополоснуться не ездившим.
Все так же бережно и аккуратно Василь включил переноску в розетку старого стандарта. Несмотря на вдвое меньшее напряжение, свет показался ничуть не тусклым, потому как вокруг расстилалась темная-темная ночь чужой планеты.
Дивное чувство испытали парни из стройбата. Сколько раз они так ночевали дома: кто городской, в турпоходе, а кто сельский, в ночном или просто загуляв до соседнего села, и потом поленившись бить ноги обратной дорогой. И тогда вокруг стеной стояла ночь, и тогда шумели далекие звери, чем-то хрустели-трещали невидимые зубы, порой мерцали глаза — но всегда на ночевке помнили и знали: вокруг есть люди. Ближе, дальше — люди. Земляне. Свои.
Сейчас черная ночь оставалась черной до горизонта и за горизонт, и так вокруг планеты в любом направлении. Не то, что городов с поликлиниками: лампочек стоваттных ни единой на тысячи, тысячи и тысячи километров, куда ни глянь.
Не сговариваясь, дверь вагончика закрыли. Кинули жребий, кому первому стоять: выпало Антону. Достали из ружейного ящика автоматы.
Раскрыли пайки; кто заливал зеленые корытца кипятком, кто ел насухо, как в детстве отгрызал уголки у пачки порошкового киселя.
Гиря терпеливо ждал, пока все расползутся по вагончику спать. Обычно засыпали после горячего чая, расслаблявшего тело и как-то словно бы освобождавшего мысли. За чаем, тоже привычно, спрашивали Умника — тот никогда не отказывался побалагурить.
Сейчас он говорил так:
— Если в капиталистическом обществе экономика стоит на первом месте, то в социалистическом — на первом месте стоит идеология. Идеология стоит, а мы идем в светлое будущее коммунизма.
Улыбка, руки в стороны.
— … Плохо только, что на этой дороге много остановок. Выйдешь утром в светлое будущее, а тут колбасу выбросили, надо остановиться, купить. Купили килограмм, двинулись дальше — туалетную бумагу дают.
Снова обезоруживающая улыбка:
— Ну как можно не остановиться? В общем, к вечеру мы обнаруживаем, что не дошли до коммунизма, с утра надо начинать поступательное движение сначала. Научно говоря, дорога наша форменная лента Мебиуса!
Василь выбрался из вагончика, махнул рукой сидящему на крыше Антону — снаружи вагончика все звуки забивал пыхтящий генератор — подошел к догоревшему костру, скинул всю одежду, белье, достал уголек и принялся то ли красить им себя, то ли подтираться; Гиря не выдержал, подскочил и спросил:
— Ты че это? Крышей двинулся от жары?
— Сам ты, татарин, крышей двинулся. Бреюсь я.
— Как?
— Угольком, “по-свинячьему”. Во, головню берешь и быстрыми движениями выжигаешь волосы подмышками, в паху, где достанешь. Тогда чирьев не будет.
Гиря посопел, убедился, что шум генератора надежно отрезает их от вагончика и решился:
— Василь… А тебе не надоело на коммуняк пахать? Не хочешь на себя попробовать?
— Ты че, предлагаешь мне заявку на малое предприятие подать?
— Нет, — сказал Гиря тихо. — Я, если чего с малым предприятием сделаю, так нехорошее. Давай рванем отсюда. Планета большая. Звезды чужие. Автоматы заберем, патроны, машину. Никто нам тут не противник. Сами королями станем.
Василь хмыкнул:
— А еще я буду немножко шить… Рисковый ты, Сей-Мамед. Не боишься, что сдам?
— Твое слово против моего слова. Не докажешь. Гляди, иначе ты никогда сам хозяйствовать не будешь. Так, чтобы свое. Всегда будешь делиться с горкомом или с комсомолом.
— Меня возьми, Сей-Мамед, — из темноты выступил к затухшему костру Умник, тоже взял головешку, но разделся не весь. Скинул гимнастерку, майку и попробовал опалить подмышку. Выругался.
— Меня возьми, говорю. Пригожусь.
— Ты-то схрена? Ты же из хорошей семьи, сам говорил.
— Отец по новому закону подал обоснование в исполком, на малое предприятие. Кабины для грузовиков штамповали, раскрой на ЭВМ посчитали. Большую экономию получили… Епта, как жжется больно!
— Так ты не в себя двигай, тилихенция тупая! А вдоль кожи, быстро. Самолет летит на бреющем. На бреющем, Умник, не на “пашущем” и не на “долбящем”!
— Подожди, Василь. Умник, что дальше?
— Дальше не захотел горкому взятки давать, хотя много раз намекали. Ну и направили к нему проверку, и быстро нашли излишки металла, листов пять. Отец: “Это не излишки, это мы сэкономили”. Они тогда прицепились, что по бухгалтерии не оформлено, и отца с предприятия выгнали.
Василь закончил одеваться, покрутил головой. Вынес решение:
— Правильно сняли, глупо сделал твой старик. Что ему мешало пару листов порезать криво и сдать в металлолом? И эффективность растет не так быстро, и план по металлолому выполняется, и несколько листов про запас всегда пригодятся… Так, штаны тоже снимай. Да не сцы ты, уже начал бриться, брейся. Чирьи на жопе мерзкое дело. Только яйца сам.
Пока Умник вертелся, как собака над ежом, пытаясь не спалить самое ценное, Василь продолжил:
— Скажем, выменять на соседней МТС соляру для грузовиков или там крепеж какой, недозавезенный планово. Любой начальник цеха сообразил бы на раз. А тут — целый директор завода. Идеалист без находчивости. Правильно сняли. Не посадили хоть?
Умник натянул обратно трусы и штаны. Пробурчал:
— На отца незаконное предпринимательство повесили. Вроде как из этого металла левые лопаты штамповали и продавали дачникам без оформления в заводскую кассу. Мать хотела в Москву ехать, правду искать — пришли к ней из горкома, она внезапно перехотела.
— Все-таки посадили?
— Нет, отбился, коммунары местные помогли. Говорили, что там правда до наганов дошло, но свечку не держал, врать не буду. В тюрьму не сел. И к нам перестали с угрозами ходить.
Умник завернул портянки, влез в сапоги. Притопнул. Сказал тихо, сглатывая:
— Спился батя. Буквально за год сгорел. Мать поседела и согнулась, как старуха. Теперь домой заходишь — как в гнилую могилу. Так что возьми меня, Сей-Мамед. Что ни делать, лишь бы против коммунистов. Нет никакой правды. Только связи, хорошие или плохие. У нас вот, плохие оказались.
Гиря поглядел на Василя. Тот кивнул:
— Уговорил, черт языкатый. Сей-Мамед, а ты же, получается, блатной? В понятиях?
Теперь кивнул Гиря. Умник накинул гимнастерку, не вдевая в рукава. Плюнул на палец и смазал подмышку, где задел угольком кожу. Спросил:
— Ты по жизни лучше стать не хотел?
Гиря помотал головой:
— Урода в себе давить страшно и опасно. А вдруг весь я при этом и кончусь?
Умник ничего не сказал. Генератор стих. Василь посмотрел на парней чуть исподлобья и приказал:
— Спать. Завтра встаем рано, работать по прохладе будем. До обеда закончим, я тогда за ударный труд “жирный увал” из ротного выбью.
Повернулся и пошел к вагончику, выделявшемуся темным кирпичом на фоне закатного неба.
На фоне закатного неба стена Города Ноль выделяется четким силуэтом. Ниже стены — полоса отчуждения, без огней. Освещенные дома начинаются только потом.
Рейвен, оказывается, обитает в каком-то из этих домов. По крайней мере, ее иногда видели на улицах. Почему не арестовали? Так она имя никакое не называет, и никто с Охотницы имя не требует. Здесь Ремнант, здесь не знакомятся с первых слов. На Ремнанте человека потерять очень просто, а потому открывать имя никто не спешит.
Имя — не просто ниточка. Имя — канат натуральный, как в порту Хедамма, на восток отсюда, за островом. Назвал имя, а человека черные твари съели. Или бандиты убили. И хорошо, если они твое имя у жертвы перед убийством не выпытали. Чтобы потом еще тебя поискать сходить. А почему нет? Цели надо как-то выбирать.
Поэтому именами особо не разбрасываются.
Кроме того, в бою Рейвен маску носила. И юбку недлинную, потому что на Ремнанте всякому Охотнику положено выделяться, кто как сумеет. Поэтому на лицо бандитке мало кто смотрел. Он вот случайно заметил и случайно запомнил. Но для суда “случайно запомнил” не доказательство. Вылезет “аблакат — нанятая совесть” и в два счета доведет, что потерпевший испытывал суровое состояние аффекта, запомнил плохо. Какая связь между предводительницей бандитов Рейвен Бранвен и конкретно вот этой Охотницей? Что у них общего? Черные волосы? Но мало ли брюнеток на свете?
С сильным не дерись, а с богатым не судись, не зря пословица придумана.
Так что надежда на выстрел. Один: вряд ли тварь уровня Рейвен Бранвен позволит сделать больше одного.
Ну, а пока что — выживать. Искать подходы. Город вот, нашел. Даже на работу устроился в том самом порту Хедамма, на острове Та Сторона.
Электрика приняли охотно: порт рос, расширялся, везде что-то строили, тянули, провешивали, подключали. Работы наваливали выше головы, платили средненько. Зато не мешали каждый день тренироваться с винтовкой на стрельбище.
Здесь-то не столичный Вейл, застроенный и обсиженный Охотниками всех размеров и сортов. Здесь-то из моря левиафан запросто всплывет. И сотню тысяч мелочи породит. Случалось, говорят старожилы. Аккурат, когда на юге Волна пришла к Вейлу. А уж стада всяких борбатосков со стаями неверморов — как здрастьте, только за окраину высунься.
В Городе Ноль есть корпус пограничной стражи, да и Охотники из Вейла туда катаются часто, окрестности более-менее чистят. В Хедамму они только с ценным грузом попадают, а потому по округе не бегают, сидят, сторожат вагоны или там корабли. Так что тренируйся, парень, мы тебя и в добровольцы впишем, и разрешение на длинный ствол сами оформим, чтобы тебе по чиновникам время не терять. И даже патроны оплатим. Правда, всего пачку в сутки — но для поддержания формы тридцати патронов каждый день вполне хватает.
А что вечерами немалая часть работников мотается на пустых платформах в Город Ноль, так понятно: там цивилизация, туда из Вейла пассажирские поезда ходят. Никто не удивляется, что молодой парень вечерами по городу гуляет, брюнетку ищет. Лучше, конечно, блондинку. Но это дело вкуса, вообще-то.
— Вообще-то, сэр, наука и религия очень даже могут сосуществовать. Например, для изготовления бомбы нужна наука, а для ее подрыва нужен религиозный человек…
Тед Сорренсен и Президент Разъединенных Штатов Джон Фицжеральд Кеннеди посещали с визитом научный форум, собранный в большом отеле Хьюстона, полностью самостоятельной державы Техас. Перенести центр тяжести космических исследований во Флориду, на мыс Канаверал, пока не вышло: Техас, прекрасно понимая ценность космической программы, держался за нее зубами.
Если в Далласе десять лет назад нашлись люди, стрелявшие в этого вот самого Кеннеди, то сегодня в Хьюстоне на Кеннеди опасались косо посмотреть. Независимость вещь хорошая, но деньги тоже надо где-то брать. В Техасе много нефти — но проклятые арабы продают ее очень дешево. В Техасе много прекрасных коней, мясных быков, молочных коров — но чертовы латиносы из каких-то там Гондурасов-Аргентин-Гватемал, чье название нормальный белый американец и не выговорит, привозят зерно и говядину кораблями. Конкурировать сложно.
Остается что? Космодром, построенный еще в Объединенной Америке, да вот Кеннеди — видать, здорово его припекло, что не побоялся приехать в штат, где однажды чуть не получил пулю. Мало того, рискнул еще и вкладывать сюда миллионы полновесных долларов, ставя с подлинным американским размахом на комми-красное… Правда, сейчас не романтическая эпоха Дикого Запада. Все освоено, расчерчено и поделено. Риск может не оправдаться.
Впрочем, риск — проблемы Кеннеди. Для Техаса полетный центр НАСА — миллиарды денег и невообразимый престиж. Еще бы: космос! Равноправные переговоры с русскими!
И, что самое приятное, утерли нос федеральному центру. Сам Кеннеди сюда договариваться ездит. Ради этого можно и гарантировать безопасность по всему городу.
По всему городу Кеннеди, конечно, не шлялся. И дела не оставляли времени, и помнил он, что здесь, в Техасе, кто-то однажды приготовил винтовку с хорошим прицелом, поймал в тот прицел его собственную Джона Фицжеральда голову. Хорошо, что в машине тогда сидел манекен…
Сейчас-то Кеннеди не манекен. Для образа рискового парня ему достаточно погулять в парке перед отелем, ну и немного по главной улице, на которой полиция сумела отжать набежавшую толпу. Интервью, конечно. Фотографии, само собой. Вон мелькает новомодная видеокамера на плече здоровяка-оператора, перед объективом, разумеется, мельтешит красивая девчонка с микрофоном…
Кеннеди не думал: зачем ему все это? Зачем он пошел во флот? Зачем тащил своего матроса до отмели, хотя сам уже чувствовал, что ноги как-то странно движутся? Зачем рвался в президенты, зачем не отступился, не понял намеков, похоронил брата?
Цель он видел; ну, а на препятствия умело закрывал глаза.
В конце-то концов, люди закрывают глаза на неприятные вещи ради мизерного наследства — он же пытается восстановить утраченное. Склеить разбитое. Да, склеенную по черепкам вазу не продашь. Но Джон Фицжеральд Кеннеди все-таки патриот! Поэтому склеивал Америку так… Не на продажу, для себя только.
