Вскоре мягкая, шуршащая под лапами дорога привела их , видимо, к ратуше, или, может быть, это был особняк влиятельной особы. Здание напоминало больше всего гигантскую вазочку с мороженным, которое , таинственные эстеты, в погоне за экзотикой, облили зеленкой. Огромное полушарие-чаша опиралось своим основанием на четыре сведенные воедино к центру мощные колонны, сработанные из того же материала, что и все тут. Сверху же эта чаша была наполнена шариками поменьше.
У входа их встретил суровый воин, отмеченный, за заслуги должно быть, своеобразным медальоном — зеленая фигурка, очертаний которой Мишка не разглядел, висела у него на шее. Пленникам велели сесть на 'мостовую', чиновник Лотху приблизился к охраннику и неразборчиво обменялся с ним кашлеподобными тайными речами. После этого раптор-охранник зычно гикнул, и на его зов из дома-мороженницы выскочили еще двое таких дюжих бойцов. После этого чиновник отпустил лесовиков Горотху, напутствовав их самым энергичным образом и велев им идти туда-то и туда — Мишка не понял куда это, видимо, за вознаграждением. Горотху при этом не выглядел счастливым, и пытался возражать, впрочем безуспешно. Сути его возражений Мишка не понял, хотя и интересовался, потому что Горотху слишком долго продирался через слова и фразы-паразиты , и не мог в следствие этого никак перейти к собственно содержанию, а Мишку и его товарищей тем временем , крепыши охранники затолкали в дом. Зеленый дым входной завесы нежно скользнул по Мишкиной морде. Он было встрепенулся — не счастливый ли случай — остаться вместо дюжины противников с троими? — и покосился на Шочи. Та чуть заметно покачала головой. Он перевел взгляд на побратимов, и впервые встретился глазами с Пхытом. По его взгляду Мика рискнул предположить , что Пхыт не понимает куда их привели — в глазах его было недоумение.
Некоторое время их вели по пустынным и сумрачным малахитовым коридорам с колеблющимися и словно бы дышащими стенами. Солнце жидкими струйками просачивалось сквозь стены, иных же источников света здесь не было. Коридоры были узки — на двоих в ряд и тянулись , кажется, бесконечно, петляя и изгибаясь то вправо то влево, то вверх то вниз. Сужаясь в перспективе, эти коридоры навевали безнадежность и отчаяние. Звук шагов тонул в мягкой ворсе. Потолок нависал над головой и тоже давил на психику. Чтобы не думать о том , что сейчас с ними будет, Мишка стал считать шаги. Он насчитал уже более тысячи шагов, когда коридор вдруг судорожно развернулся, как издыхающая змея, и изблевал Мишку и его друзей в широкую сферическую залу. В глаза больно ударил яркий, по первому впечатлению совершенно электрический свет, так что Мишка зажмурился.
Негромкий ироничный баритон спросил:
— Ну как там дела, в кайнозое?
Пораженный содержанием фразы, еще не осмыслив, что вопрос задан на русском языке, Мишка попытался открыть глаза, и, снова получив световой удар по сетчатке, зажмурился... Когда он снова смог видеть , то сердце его сделало энергичный подскок, словно намереваясь выскочить из груди сейчас же и дать ему по голове за то что он подвергает его таким стрессам.
Свет действительно оказался электрическим. Вместо возможного при данных осбтоятелсьтвах какого-нибудь мутного пузыря со светлячками внутри, зал освещала банальная, впрочем мощная, люстра с экономными белыми лампами. Не это, однако, было самым удивительным. Помещение было заставлено вполне человеческой мебелью — вдоль стен протянулись внушительные книжные шкафы, набитые разномастными потрепанными книгами, которые явно держали для того чтобы именно читать, был также массивный , антикварного вида бар с разноцветными бутылочками, в центре зала стоял уютный небольшой столик на котором небрежно расположился открытый ноутбук. Рядом стоял стаканчик с прозрачной жидкостью. В нем плавала маслинка. За столиком, под выключенной ультрафиолетовой лампой, в пляжном шезлонге сидел... Тут-то у Мишки и полезли глаза на лоб.
Это был очень напоминающий волка из красной шапочки, напялившего бабушкины вещи и улегшегося в бабушкину же кровать, чеширраптор в махровом банном халате красного цвета по которому шли перекрещенные синие полосы, испещренные белыми звездами, и в черных очках, на голове его была стетсоновская шляпа, а в зубах потухшая сигара. Его нижние конечности былти вальяжно выложены на столик рядом с ноутбуком. Халат несколько выбивался из общего, явно американского стиля, его окраска что-то напоминала Мишке, но что? Загадочным образом в его мозгу всплыла фраза: подумаю об этом завтра.
Почему-то именно это пугало удивило Мишку больше всего, хотя за последнее время с ним приключилось много удивительных вещей, но этот ряженый молодчик в пляжном кресле изумил его практически до потери речи.
Ряженый тем временем снял ноги со стола и легко поднявшись направился к ним:
— Хай, бойс! Хай, мисс! Велкам! Вы, я вижу, обо мне еще не слышали?
Молчание было ему ответом. В тишине стало слышно как Дхар шумно чешется связанными лапами. Мишка по привычке глянул на Шочи — неверие было на ее лице. По мордам побратимов не было понятно что они думают об этой ситуации, но радостного узнавания Мишка тоже в них не заметил.
Мягко шлепая лапами по полу хозяин здешних мест подошел к ним поближе, и стало заметно что роста он в принципе небольшого. На полголовы всего выше Мишки. Задумчиво рассматривая своих гостей, а то ли пленников , он пососал сигару, перебросив ее в другой угол пасти (Мишка удивился как он не раздерет ее в клочья таким-то зубищами). Затем кивнул головой , видимо, решив для себя что-то:
— Да, заметно, что не слышали, — закрой клюв, ты, канарейка, — это относилось к Дхару, — а вот я о вас наслышан, что ж, давайте знакомиться. Я — Алабама-Джордж. — он поклонился. — А вы... Знаете, ребята, вы смотрите на меня с таким удивлением, а что во мне такого уж удивительного? — Он серьезно осмотрел себя, словно и вправду расчитывая увидеть в себе что-то странное и удивиться, — по сравнению с Вами... При последних словах глаза его блеснули, словно высунув иголочки, и из благодушного чудаковатого существа , вдруг выглянула настоящая сущность — страшная , по настоящему страшная. Мишка моргнул и перед ним снова оказался радушный хозяин, вот только гости были, как бы это сказать , чтоб не разрушить атмосферу встречи — немного связаны. Алабама-Джордж заметил эту неувязку и сейчас же озаботился — Эй, бездельники , а ну-ка снимите с моих гостей эту дрянь... Вот же взяли привычку, дикари... Цивилизация к ним не пристает. — томно пожаловался он гостям.
Их немедленно развязали.
— Подайте им кресла, — ворчливо распорядился Джордж. И кресла подали. Это были удобные легкие удобные сиденья вполне человеческого и современного Мишке вида. И пригодные, как эмпирически установил мальчик и для особей вида, в котором он сейчас пребывал. Хвост оказалось удобно спустить на пол через проем в спинке кресла.
Алабама Джордж уселся в свой шезлонг и ловко чиркнув длинной спичкой, закурил сигару.
-Велл! — удовлетворенно заключил он, — наконец-то мы встретились!
При виде курящего раптора Мишка перестал владеть лицом: все накопившееся в нем удивление высвободилось и стало, мягко говоря, заметным.
Алабама-Джордж заметив это, бесцеремонно ткнул в него сигарой,
— Хочешь что-то сказать, кидд? Давай, не стесняйся!
-Вы... ку... ку-ку...? — Мишка никак не мог выразить овладевшее им волнение.
— Ку-ку ли я, мой мальчик? — Алабама-Джордж всхрапнул и окутался синим облаком дыма, скрывая за ним сардоническое выражение ужасной и без того морды. — Если я правильно понимаю твой русский язык, то , безусловно да. Я — ку-ку. В смысле — я здесь деревенский дурачок.
— А... Простите... — кровь бросилась Мишке в лицо, он никого не хотел обидеть, — я хотел сказать, вы курите.
— Верно, курю. — он демонстративно вставил сигару между клыками и пустил клуб дыма, — А что здесь такого? Я ведь не лошадь. Мне можно.
— Но что же я? — он притворно спохватился, — ты ведь сюда явился не о вреде курения болтать? У тебя наверное есть много вопросов? Я готов удовлетворить твое любопытство, малыш. А ты потом удовлетворишь, эээ... некоторые мои другие потребности, нуждающиеся в удовлетворении.
Шочи шевельнулась словно собираясь выступить вперед и прикрыть собой Мишку, но чудной раптор лениво помахал лапой, —
— Нет, нет, с тобой мне разговаривать не о чем. Ты и так все знаешь, да? И ничего нового не расскажешь, верно?
Шочи остановилась, лицо ее потемнело, но она смолчала. Вынуждена была смолчать. Мишка это запомнил.
-А вот ты! — Алабама издалека ткнул сигарой в Мишку, — ты мне интересен. И я тебе, правда? Я ведь знаю зачем ты пришел!
-А зачем? — искренне поинтересовался Мишка.
Алабама развел лапами, очень точно копируя человеческий жест, изображающий неопределенность, —
-Как все, кто бродит здесь ... — он сделал округлый жест, — здесь между мирами и временами. Все Вы — любопытные слоненки..., — он сбился, бросил на Мишку быстрый взгляд — заметил ли ошибку(Мишка с измлением подумал, — возможно ли чтобы этот ряженый гламурный раптор стыдился неправильно примененного слова?), -поправился,— слонята... Алабама-Джордж задумался на мгновение — верно ли сказал, и на всякий случай решил все же поправиться — слоники! Да! Любопытные слоники! Всем Вам интересно — что ест крокодил на обед?
Мишка хотел было возразить, что , это безусловно интересный вопрос , однако есть и более насущные проблемы. Но Алабама-Джордж, бдительно следивший за выражением его кхарта, быстро внес пояснение:
— Я в том смысле , что ест-то крокодил Вас, любопытных, но не всех, а только тех кто... не достаточно проворен... не достаточно укоренен в жизни... Вот вас и носит — проверить себя...
— Да, но не в этот раз... — Мишка раскрыл было рот, но Алабама-Джордж, бывший на чеку, и теперь не дал ему сказать:
-А, понимаю, прости, но это тоже самое. Да, ты пришел за весь ваш мирок. Ну пусть и за наш, но только это тоже самое. Крокодил пожрет и мир, если он достаточно голоден. А он нынче голоден, не сомневайся.
Выражение его морды из благодушно-ленивого вдруг стало безумно-зловещим. Глаза снова сверкнули, ковырнули Мишку острыми шильцами, проверили, — не страшно ли ему?
Хм, не страшно ли? Конечно, страшно. Мишка почувствовал как ослабли лапы. Как раз в это время, тихие, маленькие, старающиеся быть незаметными, девушки-рапторы принесли сиденья — военного вида раскладные брезентовые стульчики. Им принесли также игривого вида стаканчики с прозрачным напитком. Дали и воду в больших чашах, которые они тут же осушили.
— Кстати, о слониках, — Мишка, путаясь в еще не начавшемся разговоре и желая сделать приятное собеседнику,страсть которого к американскому образу жизни четко просматривалась в интерьере его жилища и в его манерах, запустил леща (это показалось ему важным) — Вы выглядите как настоящий янки.
Джордж подвигал челюстью, как бы размышляя, глаза его стали пустыми. Затем он вежливо, но холодно сказал Мишке:
— Скажешь такое в Алабаме — сразу получишь по лицу. Южане не янки, южане — Джонни-мятежники. Запомни, может пригодится. — Он с сомнением посмотрел на Мишку, словно обдумывая вероятность того, что Мишка окажется в Америке.
— А... — Мишка обескураженно замолк, он теперь понял в чем дело с расцветкой халата — это наверное флаг Конфедерации! — Простите! — наконец выговорил он.— Я ведь хотел сказать приятное. Но как Вы глубоко постигли историю . У нас мало кто знает такие детали...
— А что ж вы думали — у меня не только понты американские...
Алабама Джордж снисходительно принял похвалу и благосклонно поиграл кончиком хвоста — обвивая им ножку кресла.
-Ну что ж, молодой... эээ... человек. В мозгу у тебя пусто... Не говорю, что это плохо, ибо полный стакан не наполнишь... Но сердце твое не надменно, да... сердце твое устроено как надо... Эх, ладно... Расскажу ему... — сказал он сам себе, и подался в кресле вперед, словно готовясь нырнуть...— Расскажу... Так вот , о чем это мы? Ах, да , о крокодиле... Под крокодилом в данном случае, я имею в виду , нас — храйд-хэту, народ храйдов. Я называю их так, потому , что они, в своем безумии и ослеплении, вознамерились проглотить солнце. Ну а любопытные слоненки пойдут на закуску в самом начале трапезы. Мне трудно осуждать за это моих братьев, ведь только страх привел их в эту долину заблуждения. А я — их смиренный поводырь. Во всяком случае был им до недавнего времени...
Мишка слушал его с крайним напряжением внимания, всем корпусом подавшись вперед, боясь пропустить хоть слово, и досадуя на оглушительные удары сердца, эхом разносившиеся в пустом и гулком теле. Он чувствовал, что сейчас услышит нечто очень важное, что этот несерьезный динозавр, шут, клоун, гаер, скоморох, в отличие от серьезных существ, озабоченных грузом мировой ответственности сейчас вывалит ему всю правду-матку, ничуть не боясь того, что Мишка может быть окажется не в силах нести этот груз. НО он также знал, что должен услышать эту правду, и именно сейчас. Другого времени знания у него не будет. Это чувство холодными усиками щекотало его сердце, колючими лапками ползало по спине и сопротивляться ему не было никакой возможности, да и необходимости , кажется не было тоже. Шочи холодной рукой стиснула запястье его лапы, — холод ее руки он чувствовал даже через оперение предплечья.
Но Алабама-Джордж неожиданно сменил темп разговора, удостоверившись, что его готовы выслушать, он словно, словно бы и не торопился начинать рассказ.
-Что ты знаешь о нас? -спросил он Мишку.
-Немного. — ответил тот , чувствуя что кратость сейчас играет на него.
Выдержав паузу, Алабама-Джордж первым нарушил молчание.
— Ну что ж , тогда останови меня, если я стану рассказывать нечто тебе уже известное...
Поколебавшись, Мишка спиной чувствовал ее колебания, Шочи сказала:
— Про элементали я ему рассказывала, и про голос и эхо времени...— я просто чтобы быстрее , — пояснила она чувствуя необходимость объясниться, чтобы мы быстрее закончили. Дел много.
— А... Ну ладно... Так вот , малыш (Мишка поморщился), тебе сказали что мы элементали времени, да это так, но не в том смысле, какой люди вкладывают в это понятие. Все стихиали служат своей стихии чтобы жить, они не могут существовать вне своей стихии. Таковы и большинство динозавров, но не мы, рапторы. Мы просто живем во времени, но это не лишает нас жизни в простарнстве. Мы не связаны временем. Мы выбрали служение времени добровольно и мы живем чтобы служить. А время... — тут он наставительно поднял вверх толстый черный палец, время субъективно, сынок... И объяснить тебе что это значит, очень трудно. Скажу лишь , что произведя из своего лона некий новый класс объектов , время производит для него, так сказать отслаивает, и специальный вмещающий слой или горизонт. Время оно вообще похоже на луковицу... Слоев в нем много. Произведя на свет людей, время отвело для них специальный горизонт — то , что вы интуитивно называете историей. Это все равно как родители, покупают для своего малыша кроватку.
