Вождь хотел переспросить парня, крикнуть ещё что-нибудь вроде: "А? Не понял, повтори-ка!", но вода почти укрыла мальчишку с головой, а Фокс нетерпеливо затоптался на месте. Ишь ты...беспокоится. В воду сейчас сам бросится, чего доброго.
— Давай руку, глупый, — Вождь протянул пацану свою большую ладонь.
Не доверяет...барахтается... Предпочитает утонуть, что ли?
— Ну, давай-давай, — поморщился Вождь нетерпеливо. — Наглотался ж воды... Она тут грязная, не утонешь, так от заразы какой помрёшь!
Мальчишка крепко схватился за спасительную руку.
Вот...че-е-е-е-ерти....
— Я... — пробормотал он сипло, — я...жить хочу!
Вождь усмехнулся, затаскивая парня на берег:
— Вижу... Теперь вижу. Но хотеть, брат, мало...
КРЕПОСТЬ
Людвиг! Здравствуй, Людвиг! Ну, ну... Тише, радость моя рыжая... Тиш ты! Дай разуюсь и возьму тебя на руки... Ай! Ну не кусайся-а же ты! Щас! Любви он, видите ли хочет! Ща! У, нетерпеливый какой!..
Ну, всё, иди ко мне... Давай просто посидим здесь, на полу, в коридоре. Эй, оставь моё ухо в покое!! Людви-иг!!!
Что это? Это слёзы... Тебе удивительно, правда? Коты же не плачут. Даже когда им больно. Эх, Людвиг... Как всё просто у вас, у кошек. Всё на морде написано. Все эмоции, пристрастия, всё, абсолютно всё можно прочесть среди ваших хвостов-лап-усов-полосок... Вы всегда говорите только то, что думаете... Перед нападением — предупреждаете. Долго, чтоб дойти успело до нас, таких непонятливых людишек. Сначала шипите и отскакиваете...потом вжимаетесь в пол и ворчите...воете, уши прижав к голове и разъярённо стуча хвостом... И только в самом крайнем случае — нападаете, замерев сначала на трёх лапах, приготовившись к драке. Но и бьёте вы тоже — не жалея. Оно и верно, зачем жалеть? Ведь предупреждал, говорил ведь, даж не намекал.
Как генерал, готовящийся к осаде, сначала великодушно предлагает сдаться на милость победителя...
А люди зачастую бьют в спину. Порой очень медленно и аккуратно вводя нож в твою душу, вспарывая её, как мясник баранью тушу... А если у кого достанет смелости ударить, глядя в глаза своей жертве... То столько наслаждения можно увидеть в глазах напротив... Ещё и нож возьмут особый..."бабочку"... Или... Нет, всё таки не так называется нож, в котором лезвия, попадая в тело, раскрываются. Как лопасти вертолёта... Ты не знаешь, что такое вертолёт? Людвиг, это не суть важно... Такой нож, если его повернуть...он очень подлый, этот нож... Он не оставляет шансов, Людвиг. Он крушит внутренности, на лохмотья рвёт...после такого удара — не выжить, Людвиг...
Людвиг! Ай! Ну, ладно, может, если ты вылижешь мне лицо, оно станет чище...говорят, что у тебя есть фермент, который убивает всякую заразу... Только, не поможет, боюсь... Против этой грязи...
Душу не вылижешь...
Бьют, не жалея. Ногами, да чем угодно. Не жалея самого святого, что есть в этой жизни. Не знаю почему... А ты? Из зависти, говоришь? А, может, ты и прав... по принципу "так не доставайся же ты никому". Порой это... порой такой поступок — предательство — это самое значимое, что человек делает за всю свою жизнь.
Это легко, Людвиг, — предать... Сложнее потом осознать, что ты сделал. А некоторые не осознают...никогда. Им всё равно. Они такие по сути своей. Им не понятно, как это, когда слова — жгут.
Такие потом просто уходят.
А бывает, Людвиг, что люди заранее планируют то...то, что делают...
Да, да, Людвиг... Я всё ещё плачу... Это очень тяжело — душу сшить. Это больно. Это очень долго, надо долго, кропотливо складывать и сшивать разорванные кусочки. Это тебе не чашку разбитую склеить... Чашку, в конце концов, можно и выкинуть...
Заскучал уже со мной, да? Потерпи чуть-чуть... Я успокоюсь, встану и пойду на кухню... Леш придёт, кормить его надо. Что? А, ну да...и тебя тоже.
Видишь, я уже не плачу...почти...
МЕЛОМАН
Всем вокруг всё равно, кто мы,
И какую боль носим в сердце...
— Меломан!
Леш вздрогнул, спина мгновенно взмокла, и рубашка прилипла к телу. Намертво. Нет-нет. Этого не может быть! Это не его зовут!!!
— Меломан, бл..дь! Мне чё, за тобой бегать, да?! — тяжёлая рука опустилась ему на плечо.
Лешак повернулся и чуть не застонал...непроизвольно стащил с пальца обручальное кольцо и спрятал его в карман... Он. Поползень.
...Костёр горел жарко. Очень. Отблески огня плясали, как хотели. Вобла играл на гитаре. Что-то там пел. Меломана трясло: пел Вобла ещё хуже, чем играл.
Там, в темноте, за пределами круга, Хантер и его новая пассия выдирали друг у друга удовольствие. И слышно их было, наверное, даже глухим. Меломан лениво подбросил дров в костёр, пламя благодарно прыснуло искрами, отодвинув на мгновение темноту дальше от них. Спешить некуда: до него очередь дойдёт, а вот Вобла уже извёлся. Ха! Музыкант х..ев, после меня пойдёшь, мало ли там чего ты хочешь, урод.
Вернулся Хантер и кивнул Поползню. Тот исчез в темноте. Короткий вскрик резко оборвался. Поползню бесполезно сопротивляться, если ты — женщина.
Меломан отобрал у Воблы гитару и, подтянув струны, заиграл... Финал здесь всегда одинаков...
Бл..дь, подумал Леш, а ведь их имён-то я вообще не помню. Да и знал ли?
— Ну, чё? Здрасти тебе, чё ль... Меломан, на х..й тебя... — довольно осклабился мужик и полез обниматься.
Да, да...и тебе здравствовать...недолго.
Ты и не изменился почти, Поползень. Такой же хват, как и был. Стрижен накоротко, бесцветный какой-то. Увидишь в толпе, ну никак не запомнишь. А тебе ведь этого и надо. И глаза у тебя...водянистые. Ресницы светлые-светлые, короткие. И бровей почти нет. На моллюска ты похож. Такой...бессмысленный. Это обманывает. Ты... А?
— Чё сычом смотришь, говорю? Разожрался, смотрю, бл..дь. Да тебя, помню, сквозняком с бабы сдувало!.. — хохотнул, довольный шуткой. — Зарос совсем, аж противно. Даж глаз не видно. Я не люблю, когда глаз не видно. Помнишь это? — голос изменился моментально. Глаза-буравчики. В душу. Насквозь...
Лешего передёрнуло. Хантер, бля, и тот человечнее был. А...кличку.... Помню, с-сука. Помню. Только я теперь не в той стае. У меня — своя.
— Ну, чё? По пиву и оформим сделку? — подмигнул. — Да ладно те! Не напрягайся! — Поползень вдруг оказался так близко, что Леш попятился. — Я со "сломаными" не работаю.
И на том спасибо, бля...что предупредил. Интересно, а что ты с ними делаешь? Не маринуешь же...
— Пошли, — Лешак развернулся в сторону забегаловки. Тенты, пластиковые стулья. Всё одноразовое. Ч-чёрт. Жизнь тоже штука...одноразовая.
В отличие от шприца.
— Машины гоняешь? — лениво спросил. Мол, и не интересно даж. Можешь и не отвечать...
Ага. Не отвечать...
— Нет.
— А чё?
— Не хочу. Я тебе, Поползень, вот что скажу... — Леш помолчал, провожая взглядом девушку в короткой юбчонке. — Оставь меня. Ты прав. Меня сломали, посмотрели, что внутри, и собрали заново, — он подался к нему. — Меломан мёртв. Давно. Понял?
Вернее, меломан полюбил другую музыку...
— Даж та-ак... — протянул. — А Он... — многозначительно помолчал. — Тоже мёртв?
Бл..дь! Ты про Rider`a? Нет. Живой он. Когда-то тот, кто рисковал переделать "Изю", долго потом не мог адекватно дышать...а иногда и жевать... И по фиг, что мне тогда всего четырнадцать было...
...Щёлкнул замок. Ну, наконец! Открыть дверь и внимательно посмотреть, а не оставлен ли там сюрприз...не, этот лох даже кнопок не насыпал...ну, теперь поминай как звали!
Заурчал мотор. Нежно, ласково. Как громадная домашняя кошка.
Я люблю кошек.
И машины. Особенно с сигнализациями...
Та-ак, теперь осторожно, со двора, так, моя девочка, так, полегче...всё, теперь мы вместе! Ты и я!..
Easy rider... Нет. Райдер жив. Не надейтесь... Только некий Лешак держит его глубоко внутри на цепи и не выпускает. Никогда.
— Мёртв, Поползень. Он тоже мёртв...
Тот вздохнул. Пустая бутылка звонко ударилась о жестяную мусорку.
— Жаль. Мне их будет не хватать.
Он встал и, вразвалочку пошёл прочь. Леш смотрел ему вслед.
Мать твою!!! Да это ж здорово!!! Бля, вот, слепой, а? Да у него ж номера московские!!! Он уедет! Боги, он уедет к себе туда...и вместе с тем прошлым.
— Знаешь, что? — Поползень вдруг повернулся к Лешаку.
Нет, конечно. Не знаю. Что?
— Если вдруг встретишь где Меломана...или Райдера... Просто передай им, что... — вздохнул. — Передай, что старая птица скоро улетит навсегда, а молодая...
Он махнул рукой. Лешаку показалось, что голос нестарого ещё впрочем, мужика предательски дрогнул. Улетит, говоришь? Тогда... Пусть её полёт будет быстр, а настигнувший её хищник милосерден.
Я же видел твои руки, Прошлое. Они больны. Они — в ранах. Они...как у одного моего...хм...друга. Только там раны старые.
Короткого тебе полёта, Прошлое.
Я свободен от любви,
От вражды и от молвы...
Машина Поползня уже отъехала от перекрёстка, но слова остались.
Бля! Освободиться от всего может только умерший. Лежишь себе под землёй, и ни до чего тебе нет дела. Любовь и смерть, добро и зло... Уже всё не важно. Если живёшь, и живёшь по-настоящему, как в последний раз, то никогда не свободен.
Даже неформалы, кричащие на каждом углу о своей свободе, тоже рабы правил. Других, но правил. Уходя от одних границ, всегда попадаешь в другие. Если только через оцепление прорвёшься... Как там, в нашей песне? "За дверью нас ожидает другой лабиринт".
Чёрные, или иные, одежды... всё равно же — винтики. Только система другая. Неформальная. Или неформатная... Что делать, у человека общий предок с обезьянами, а те — стадные животные. Вот и тянет в "стадо", только все они называются по-разному.
Какой уж тут "Я Свободен!"? Мечта, это, Валера, мечта...
Красивая. Недостижимая.
Ради неё стоит жить.
Только, вдруг, если так случиться, что ты достигнешь её, что делать дальше?.. То-то и оно, что уже ничего не останется делать...
Не хочу я свободы. Такой вот, картонной. Пластмассовой, пластилиновой, как хотите называйте. Навязанной. Да, чёрт вас р-раздери! Я как-нибудь проживу без ваших правил... Ну, в крайнем случае, придумаю свои...
Стоп! Лешак рыкнул. Так, брат и до шизофрении недалеко — сам с собой разговаривать. Ты лучше под ноги, бля, смотри! Вон, вляпался уже в грязь. Даж штаны забрызгал. Аккуратнее, бля, надо быть! Аля опять ворчать будет... Мыть всё заставит. Он улыбнулся. И правильно, надо уважать чужой труд... Ну, а что я могу с собой поделать, если меня вечно куда-то тянет влезть? Хотя бы в грязь... Ну, ладно...с возрастом меньше, но всё-таки... Эх, верно Аля говорит, что мужчина — тот же ребёнок, только больше ростом и с несколько...расширенным списком потребностей...и игрушки у него больше... Ха! Верно говорит, ч-чёрт!
Блин, а плеер дома оставлять слабо?!! Ну... Теперь на меня ещё и наехали... Надо было ещё спасибо сказать, что не уронили! Не, я-то не против, только смотри-то куда едешь... Ты хоть и легче меня, но на такой скорости... Мне даж и твоих роликов хватит... Жить хочу, блин...
О! Пришёл. Моя остановка. Теперь ждать... Я всегда чего-то жду. Только меня ждут не все.
Да мне все и не нужны.
Далековато отсюда до дома... Ничё, весной с Алей будем пешком ходить. Под дождём. Вдвоём, без зонтика. В обнимку... А потом, позже, и втроём... Здо-оо-рово!!! Ха!
Лешак сунул руки в карманы и принялся насвистывать из "Creedence"
Помешали... Другая музыка...
Что такое осень — это небо.
Плачущее небо под ногами.
В лужах разлетаются птицы с облаками.
Осень — я давно с тобою не был.
Осень, в небе жгут корабли.
Осень мне бы прочь от земли.
Там, где в море тонет печаль —
Осень, тёмная даль.
Леш посмотрел вправо. Там, на побитой временем скамейке, был магнитофон... Просто был. И стайка подростков вокруг.
И осень. Осень и дождь...
С укутанного тучами неба падали первые капли...
Have you ever seen the rain? — тихо пропел Леш, спрашивая сам себя...
— Молодой человек, вы что-то сказали? — немолодая женщина. Сердита. Помешал её мыслям о насущном.
А? Что? Нет. То есть да... Я спросил. Скажи, а видела ли ты когда-нибудь дождь? Изнутри? Тот ливень, который смывает всё. Напрочь. И оставляет только... Бля! Да не знаю я, что он оставляет. Остов. Костяк. Скелет.
Нет. Скорее всего, нет... Ты не видела. И я. А жаль...
Люди на остановке задвигались: в конце улицы показался долгожданный автобус. Рыжий, старый, скрипучий. Эх, я б ещё постоял...под капельками. Они так щекотно бьют по моему лицу. Словно кусают. Мне приятно...
В автобус Леший запрыгнул последним, пропустив всех бабушек, девушек, наглых типов... и сразу же столкнулся с внушительного вида кондукторшей.
— Оплачиваем! — прогорланила женщина.
— Ща, ща, ща... — закивал поспешно Леший, роясь в карманах.
— Заранее надо деньги готовить!
— Всё заранее не приготовишь... — тихо сказал Леш, расплачиваясь.
Себе сказал, не ей... Но женщина услышала и поняла по-своему. Как могла. Фыркнула. Сунула грубо сдачу, уронив половину монет на пол, и стала пробираться дальше в салон, демонстрируя чудеса манёвренности.
What,s a matter your...people? Леш прислонился к стеклу. Он крутил пальцами холодный рубль. Люди...Люди... Что с вами?...
Зазвонил телефон. У кого-то, кто кому-то вдруг стал нужен...
— Привет! — девушка лет восемнадцати. Довольная и, наверняка счастливая. — А я уже домой еду...
Леш посмотрел в окно. Я тоже... Только у нас дома разные...
— Мама, смотри!
Молодая женщина с девочкой на руках. Что ты там увидела, маленькая? Собаку? Школьников с яркими воздушными шариками? Или вон того бомжа под забором? Ему уже не помочь. Я вижу. Лучше на парня со скейтом смотри...или на его совершенно безбашенную девушку... Она красивая. Как и ты... Ты ведь вырастешь когда, тоже чьей-то девушкой будешь... А во мне для тебя нет ничего интересного... Ну, если только причёска...
— Катя, нехорошо так на людей смотреть. Дядя может заругаться. Вдруг ему не хочется, чтоб на него смотрели, а ты смотришь...
Ой, женщина! Да пусть! Да я... Я только рад! Если я чувствую на себе чей-то взгляд, значит я ещё жив, я ещё здесь и кому-то интересен... Пусть даже только твоей маленькой дочери.
— Да пусть! — великодушно разрешил Леш. — Не буду я ругаться, что Вы?!
Женщина с некоторой опаской посмотрела на волосатого мужика в кожаной одежде и чёрной футболке с гитаристом и надписью "Non-stop trash!" Она заглянула ему в глаза и непроизвольно улыбнулась. "Мужик", оказывается, ещё очень молод, просто поседел раньше времени, а главное — он улыбался. Так же искренне, как и её дочка — ему. Она искоса, из-под полуопущенных ресниц — не дай Бог заметит! — рассматривала Лешака. Силён, можно сказать, могуч. Медальон какой-то на шее...не знаю, что он значит, и...кольцо. Обручальное. Тускло так поблёскивает, сразу и не заметишь...
