Я уже почти дошёл до двести сорок восьмой, когда дорогу мне перегородила знакомая фигура с офицерскими регалиями, каштановыми волосами и золотыми погонами подполковника. Марселла, наша сегодняшняя оперативная. Я вытянулся, отдал честь.
— Здравия желаю, сеньора...
— Отставить! — На лице оперативной, той самой, что разрешила повесить портрет Гагарина (который к слову так и прижился), играла задумчивая улыбка. В руке она держала книги. Большие, цветные, явно детские, из качественного бумагопластика. Причём одну из них я бы оценил как достаточно старую — не менее полувека.
— Хуан... — Она замялась. — В общем, мы в своём кругу обсуждали сегодня твою 'Золушку'. И многие, я в том числе, не согласны с твоей концепцией.
— Почему же? — Вот оно что. Мысленно готовый к чему-то плохому, я расслабился.
— Ты лишаешь девочек сказки, лишаешь таинства, надежды! — полыхнули глаза оперативной. — А так нельзя.
— Можно, сеньора, — отрезал я, покачав головой. — Именно так и можно. Только так.
— Во-первых, эта сказка о любви, — не согласилась она. — А у тебя принц, гнавшийся за Золушкой, не узнал её, проехал мимо. Так не может быть.
— Может, сеньора, — парировал я. — Она — нищенка, в лохмотьях. Идёт ночью по лесу, пешком, без охраны. Она мусор! Пыль! Никто! Он же — принц, сын короля. Монарха, властителя государства. Пусть небольшого — в средневековье больших государств было мало — но тем не менее достаточно крупного, чтобы считаться королевством.
— Принцы не сморят на 'золушек', сеньора, — покачал я головой. — Кроме случаев, когда хотят просто развлечься. Но наш принц догонял любимую, ему было не до глупостей с беззащитной одинокой селянкой в лесу. Хотя, на обратном пути он юбку-то мог ей изадрать. Вот тогда бы...
— Хуан! — оборвала Марселла.
— Ладно, соглашусь, — потянула она. — Частично. Но дальше? Почему Золушка вдруг оказывается графиней? Ты понимаешь, что лишаешь девочек второй сказки, второго таинства? Что женой принца может быть только аристократка, пусть даже незаконнорожденная? А как же тяга любой девочки 'найти принца'? Ты разбиваешь их мечту, это жестоко!
— Жестоко потакать мечтам, — не согласился я. — Жестоко быть наивной — за это приходится дорого расплачиваться.
Да, принц может жениться только на аристократке. Пусть даже незаконнорожденной, спрятанной в лесу в чужой семье, которая держит её за служанку. Но графиней, сеньора. И девочки должны знать это. Только имея данный набор качеств можно стать принцессой с помощью брака. Если таковых у тебя нет, максимум, что тебе светит, это дорога, по которой принц проехал мимо, не узнав. Ну, или задранное платье... — хмыкнул я. Марселлу вновь перекосило.
— Тебе самому не страшно говорить им это? Как педагогу?
Я пожал плечами.
— Сеньора, у нас не средневековье. У нас есть 'лифты', механизмы преодоления сословных и классовых барьеров. Но цена этому совсем другая. Если хочешь вылезти — надо работать. Трудиться. Учиться. Стараться. Всю жизнь выкладываться на пределе. Только тогда ты сможешь стать 'принцессой'. А, простите, раздвигая ноги, не добьешься ничего, кроме статуса шлюхи. 'Принцам' плевать на простолюдинок, они на них не женятся, сеньора. И девочки должны это понимать, когда начнут охоту на своих 'принцев'.
Брак — не чудо, падающее сверху, не начало неожиданной красивой жизни. Брак — финал колоссальной работы, во время которой ты поднимаешься на ступень, с которой 'принцу' не будет зазорно взять тебя в жёны.
— Но ведь бывают и исключения из правил, — не сдавалась оперативная, всё время нашего разговора избегавшая смотреть мне в глаза.
— Да, — согласился я. — Исключения бывают всегда, из любого правила. Это закон природы. Но это единичные случаи, именно исключения.
Она хотела сказать что-то ещё, но промолчала. Наконец, улыбнулась и выдавила:
— Ну что ж, Хуан, тебе виднее! В вопросах 'золушек' равных тебе вряд ли можно найти!
Я напрягся, по кончикам пальцев пробежала дрожь.
— Что вы имеете в виду?
Но она не стала уточнять, мудро уйдя от темы:
— На, вот. Возьми. — И протянула книги. — Смотри, с возвратом.
— Зачем?
— Так сказать, для расширения базы. Почитаешь, переваришь их, выведешь свою мысль и расскажешь. Им ведь никто никогда ничего не рассказывал, Хуан, — её голос дрогнул, глаза вновь ушли в сторону. — Это никому не было нужно. Они сами никому не были нужны — какие книги?
Пауза
— Они выросли без всего этого. Так может хотя бы ты подаришь им сказку?
— А не поздновато ли? — задумчиво покачал я головой, рассматривая полученные книги.
— Мне кажется, никогда не поздно. — Она вздохнула. — Это книги семьи моего мужа, им не одно поколение. Может, благодаря тебе, девочкам найдётся что рассказать своим детям, в отличие от нас?
— Спасибо! — вновь покачал головой я
— Не за что. — Улыбка.
Марселла направилась дальше, в противоположную сторону, я же медленно, листая книжки, побрёл в двести сорок восьмую, где ждали девчонки.
Когда вошёл, воцарилась тишина. На мня смотрели... Ну да, шестьдесят пар глаз, не меньше. А может и больше — способность быстро оценивать количество 'противников' перед собой, вбиваемая на занятиях, внезапно сбилась.
— Привет, — выдавил я.
Пауза нарушилась, по залу пошла шумовая волна. Со мной здоровались, кто-то спрашивал, как там мама, как всё прошло. Абсолютно все были в курсе, что у неё сегодня день рождения, и что 'змеюка Мишель' не разрешила мне остаться на воле на ночь. Сочувствовали. Переживали. Хлопали по плечу, подбадривали. И, наконец, когда я сел на учительский стол, предварительно проверив, чтобы случайно не активировался терминал, начали затихать и рассаживаться. Столов и стульев не хватало, но этим уже озаботились — вдоль стенок стояли ряды свежепринесённых вещёй, на которые можно примостить зад — не только стулья, но и вёдра, тюки, набитые чем-то рюкзаки — распотрошили соседнюю кладовку.
Я оглядел присутствующих. Да, девчонки. Все они, от четырнадцати и старше. Никому не нужные, выросшие без любви. Волей случая попавшие в элитный отряд королевы, став 'мясом', отходами политики. И гордящиеся этим — ибо это гораздо лучше той жизни, что ждала бы после приюта. Но не переставшие от этого быть простыми девочками, которым хочется немного любви, немного ласки, и такой вещи, как сказка на ночь.
Я понял, какую сказку расскажу. Нет, не знал до этого — я никогда не знаю заранее, что буду рассказывать. Что тогда, перед трибуналом, с 'Белоснежкой' Марты, что с 'Мальчиком-с-пальчик', что с 'Золушкой' — для меня самого это таинство. Истории 'стреляют' сами, в последнюю минуту. И сегодня я расскажу им о любви. О великой любви и великой жертвенности ради любимых.
Я — сказочник, меня уже начали так называть, выдавливая этим безликое прозвище 'Чико' и ещё более бессмысленное 'Ангелито'. Это мой дар, мой талант, и я не собирался зарывать его в землю. Я буду дарить, я буду рассказывать, буду учить. Не ради мифического авторитета — плевать мне на него. А просто потому, что так надо. Теперь, после диалога с Марселлой, понимаю, насколько сильно надо. И что больше некому.
— В открытом море вода совсем синяя, как лепестки хорошеньких васильков, и прозрачная, как хрусталь, — начал я. — Но зато и глубоко там! Ни один якорь не достанет до дна: на дно моря пришлось бы поставить одну на другую много-много высоких башен, чтобы они могли высунуться из воды! И на самом дне моря живут русалки. — Я сделал загадочную паузу, рассматривая заинтересованные глазёнки всех без исключения слушательниц. Кто-то, наверняка, знает эти сказки. Но всё равно все сидят, молчат, понимая, что знать — это одно, а прикоснуться к таинству — совсем другое.
— Не подумайте, что там, на дне, один голый белый песок, — продолжил я. — Нет, там растут удивительнейшие деревья и цветы...
— Не подумайте, что там, на дне, один голый белый песок; нет, там растут удивительнейшие деревья и цветы...
Марселла стояла перед завихренным в половину стены экраном, показывающим аудиторию, и внимательно смотрела на парнишку, пытаясь прочесть его по глазам, жестам и интонации. Она втягивалась в магию его голоса, как и сидевшие вокруг него девчонки, понимая, что это неправильно. Она — взрослая женщина, мать семейства, у которой двое своих детей. Но так было, и с этим невозможно спорить.
— Сказочник! — вырвалось у нее.
— Так точно! — раздался сзади голос одной из операторов. — Кровь берет своё, сеньора.
— Кровь? — Она обернулась, стараясь напустить грозный вид. Получалось плохо. — Ты сказала, кровь?
— Ой, да что вы, мы всё понимаем, — отмахнулась оператор, старательно сдерживая упрямую улыбку. — Только неофициально все и так всё знают.
— Знать и догадываться — разные вещи, — заметила она. — А как будет звучать для остальных 'догадываться' из ваших уст...
— Сеньора, смотрите, — её напарница выдала на боковую стену окно программы сличения лиц. На которой в исходных параметрах красовались портреты Хуана и... Её королевского величества. И цифра, неприлично высокая цифра процента сродства.
— Видите? — продолжила второй оператор. — Близкородственная связь второго рода. То есть, или кузен-кузина, или дядя-племянница, или тётя-племянник. Иного не дано. Это и вправду так, сеньора. И не надо смотреть такими глазами, мы может и умные, но не уникумы. И то, что ПОКА никто из наших подобного не сделал, не значит, что не сделает никогда.
— Вот-вот, — поддержала первая оператор. — В свободном доступе можно найти с полдесятка программ сличения. Так что... Мы ничего никому не скажем, само собой, но это вопрос времени.
Марселла вздохнула и прошлась к своему креслу. Села, вытянула ноги. Да, ситуация та ещё.
— Вы понимаете, девочки, что стоит на кону?
Обе её подчиненные кивнули, опустив глаза в пол.
— Кто бы что ни сличал, вы должны быть могилой. Ибо, если что, её величеству будет всё равно, кто о чём догадывался. Ей будет нужен 'паровоз'. Знаете такой термин?
Девочки знали.
— Дайте-ка мне картинку игровой, ракурс 'B'.
Через секунду вместо результатов программы сличения перед ней развернулась картинка... Совершенно пустой игровой. Вечером. В самый 'час пик'.
В центре, на стене, висел переливающийся трёхмерный портрет улыбающегося Юрия Гагарина, в шлеме с надписью 'СССР'. Под портретом, большими буквами, переливалась же надпись: 'Сказки становятся реальностью'.
— Да уж, сказочники, мать их!.. — вырвалось у Марселлы, после чего она вновь откинулась назад и превратилась в слух.
— ...Больше всего любила русалочка слушать рассказы о людях, живущих наверху, на земле, — продолжал вещать мальчишка, и было в его голосе что-то собирающее, и одновременно убаюкивающее. — Особенно занимало и удивляло её, что цветы на земле пахли...
Девчонки. Она перехватила управление камерой и осмотрела их лица. Да, он на время стал центром их вселенной, они поражены диковинкой, небывалой ранее в истории корпуса. Но Марселла поняла и другое. Они отплатят ему. Тем же, что даёт он им сейчас. Любовью. Самопожертвованием. Готовностью идти до конца. И много чем иным. Интересно, Лея сама понимает, какую создаёт бомбу?
А ещё, что-то ей подсказывало, что эти девочки для мальчика — только начало.
ЭПИЛОГ,
который мог стать прологом
Январь 2448 г., Венера, Альфа — Золотой дворец.
— Как ты? Уже лучше?
Бэль скупо кивнула. Слёзы высохли, эмоции спали, полное отчаяние сменилось полным отупением. Они увидятся, обязательно. И не просто так, мельком. Их сведут. И будут пытаться сделать из этого союза нечто. Что именно — Лана не понимала, не её это уровень мышления. Но это будет что-то глобальное, что в итоге окажет влияние на судьбу планеты. Однако сейчас она ни в коем случае не должна дать девчонке понять это. Никакой надежды! Никаких намёков, что знает больше, чем полагается! Да, Изабелле горько, больно, но ей надо пережить эту боль. Это её судьба, её крест, ибо так и задумано
Кто придумал сей план? Лана не знала, а гадать не хотела. Кандидатур потенциальных авторов не много, но она старательно выбрасывала из головы любые предположения. Хватит, и так наломала дров. Теперь будет следовать в русле задуманного, согласно изначальным замыслам сеньорин офицеров. К сожалению, это единственный путь выйти сухой из воды. А значит, с сего момента указанием к действию для неё станет только приказ свыше. На который можно опереться и за который можно спрятаться.
...И тогда, если её простят, конечно, если удастся отбрехаться, она со временем окажется в эпицентре событий, ибо именно она — глава опергруппы девчонки, и именно ей придётся держать под наблюдением этих голубков. Так же, как Оливия держит в поле зрения Себастьяна и Сильвию Феррейра, являясь главой опергруппы её высочества инфанты. Ну, если её не заменят перед началом операции, конечно, но тут, скорее всего, будет порядок, учитывая уровень её влияния на Изабеллу.
Однако всё это будет потом, когда оба голубка дозреют до встречи друг с другом. А пока надо дать девчонке переболеть, выплакаться и перегореть, как бы ни резало по сердцу это горе — после Земли они все очень близко переживают её волнения, радости и печали. Они теперь гораздо ближе, чем могли предполагать. Но... Надо.
— Если я оставлю тебя, сама до дворца доедешь? — спросила, наконец, Лана, нарушая тишину. Бэль подняла глаза.
— Что-то случилось?
— Нет. Пока нет. Но если я не переговорю кое с кем и не прикрою тылы, обязательно случится.
И глядя на непонимающие глаза, добавила:
— Мы напали на школу, Бэль. А перед этим на участок гвардии. А перед этим засветились в Королевской галерее. Я должна первая доложить, что и как было, до того, как с меня спросит начальство. Объяснить, пояснить, убедить. Ты должна понять.
— Да, понимаю, — кивнула та. — Подать произошедшие события правильным образом.
Лана облегчённо улыбнулась. Получилось.
— Я не за себя боюсь, пойми. У меня под началом два десятка девчонок. Многие из них новенькие. Не хочу для них осложнений, сама знаешь свою маму.
— Да-да, Лан, я всё понимаю, — вновь кивнула та. — Не волнуйся, я в порядке. Со мной ничего не случится.
Лана улыбнулась и активировала связь, начиная отдавать распоряжения.
— Головной машине, кортежу — прижаться к обочине. 'Девять-три' — оставаться на месте. 'Девять-один' и 'девять-два', вашим командиром до прибытия во дворец назначается Мамочка. Как поняли?
— 'Девять-прима' — 'девять-один', поняли нормально.
— 'Девять-прима' — 'девять-два', поняли нормально, — отрапортовали девчонки.
— Отлично.
Машина сбросила скорость и неспешно подъехала к бордюру-заграждению. Остановилась. Лана кивнула Мамочке.
— Давай, Мара, принимай командование!
— Слушаюсь. — Та скупо кивнула.
— Во дворец, и сразу ротация. Я свяжусь с Мишель.
— Слушаюсь, — повторилась та. Они уже обсудили предстоящие действия, а двадцать раз мусолить одно и то же Амаранта не любила.
Лана открыла люк, вышла. Вдохнула полной грудью, испытывая несказанное облегчение, что теперь рядом нет девчонки и не надо играть на зрителя. Люк за спиной опустился, три 'Мустанга', один за другим, тронулись. Лишь четвёртый остановился возле неё, подъехав поближе, встал, как вкопанный, в пяти метрах справа. Эту машину они использовали в основном как передвижной склад с оружием, 'группа-три' в реальности почти не играла никакой функции, во всяком случае, в используемых ими тактических схемах. Её отсутствие не особо ослабит охрану её высочества.
