Он себя тогда уничтожил, а не ее. Именно — себя. Вместе с ней.
И от боли убегал в Дублин. Запивал боль алкоголем, надеясь, что тот поможет ему забыться и забыть. Хотя бы не думать о ней. О том, что она сделала, о том, что сделал он. Потом станет легче. Она всего лишь рабыня. Предательница, к тому же. И она понесла заслуженное наказание. В чем его можно упрекнуть? Каждый хозяин на его месте поступил бы так, а может, и сослал бы девчонку в колонию на вечные муки. А он... всего лишь нарушил многовековые традиции дома Кэйвано. Продал свою рабыню другому хозяину.
Он думал, что забудется, сотрется из памяти, уничтожится и пройдет. Но не проходило.
Один день сменял другой так же, как мысли в его голове сменяли одна другую. Первый день, второй, третий... Пустой одинокий коттедж, снующие туда-сюда слуги, алкоголь и вечерние вылазки в город, чтобы расслабиться. Пить... напиваться до состояния, когда мыслям нет места в голове, занятой вином и ароматом женских тел. Напиваться и упиваться тем, что ему предлагали другие, но не могли его удовлетворить.
Тот бар бы очередным среди тех, что он посетил, заливая чувства чем-то более крепким и забываясь в объятьях красоток. Они танцевали перед ним, расставляя ноги так широко, что было видно тонкое кружево трусиков. Они кружили вокруг него, как мошкара, надоедливая и настырная, жужжа, проникающая в мозг. Они ласкали его слух сладкими словами и дразнили тело нежностью прикосновений. Но ему было плевать, пока он не увидел ее. Девушка у шеста танцевала, будто соблазняя, плавно двигаясь в такт музыке. И она была так похожа на нее! Черные волосы, гладкой волной струящиеся по плечам и спине. Завораживающие глаза неизвестного ему цвета. Но это ведь не так и важно, если он закроет глаза, то может представить, что они зеленые. Тонкий стан, выгибающийся ему навстречу. Как у нее. И крик, срывающийся с губ. Или ему лишь показалось?
Она игриво улыбнулась, увидев его жадный взгляд и поймав его в плен, и больше не отпустила.
А он смотрел лишь на нее. Так похожую на ту, что он оставил в замке.
Она подошла к нему без предложения с его стороны, когда танец закончился. А он, развалившись в кресле, так и не двинулся с места, из-под опущенных век наблюдая за ее приближением.
— Я что-то могу для тебя сделать, малыш? — томно проговорила девица, наклоняясь над ним.
И вовсе она не нее не похожа. Совсем не похожа. И волосы отдают синевой, а у нее они жгучего черного цвета. И глаза не те, золотисто-карие, куда уж им до зеленых колдовских омутов? И тело... не тонкий шелк, а лишь мягкий бархат. Не такая, как она. Не она.
— Ну, так что, малыш, — касаясь его уха, повторила девушка, — я могу тебе... ммм... помочь?
— Я позову тебя, — прикрыв глаза и затянувшись сигаретой, — если ты мне понадобишься.
— Смотри, малыш, — усмехнулась девушка, немного задетая, — я не предлагаю дважды.
— А я беру, не спрашивая разрешения, детка, — парировал Штефан, скривившись.
Она лишь усмехнулась и отошла. Не надолго. Ему нужна была разрядка. Ему нужно было забыть.
Он взял ее прямо за VIP-столиком, отгороженным от других зон защитным стеклом. Она была горячей и чувственной, жаркой и страстной, быстро дошла до грани, задохнувшись от наслаждения, а ему было мало. Он врывался в нее вновь и вновь, пока перед глазами не замаячил огонек экстаза. Но так и не смог удовлетворить возбужденное тело, пока, закрыв глаза, не представил перед собой хрупкое тело маленькой рабыни с зелеными глазами, которую оставил в Багровом мысе. И только тогда наслаждение накрыло его.
Он почувствовал себя грязным, как только отодвинулся на нее. Захотелось принять душ, чтобы смыть с себя запах чужих духов и едкую похоть, которой пропиталась его кожа. Не ее запах, не ее дрожь. Не она.
Он прогнал девицу, поправил на себе одежду, застегнул ширинку и, поднявшись, вышел из комнаты.
А в его дублинском доме, который Кара не видела и видеть не могла, тоже всё напоминало о ней. Почему так? Почему здесь? И почему — опять она!? Невольница, рабыня... преступница. Такая же, как и он.
И он вновь мыслями обращался к тому, что вынудило его прилететь в Ирландию. То, что произошло в его доме, то, чему он, став невольным свидетелем преступления, поверил. И разрушил до основания то, что еще не успело выстроиться. Потому что в основании этого не было доверия.
Так что же там произошло? Как правильно проанализировать ситуацию и выстроить верные доводы? Как сделать выводы и не ошибиться? И что есть правда: то, что он видел, или то, что витало в воздухе?
На холодный разум рассчитывать не приходилось, им полностью завладели чувства, эмоции, ощущения. Разрушительные по своей силе. В случае с Карой он не мог их контролировать, они прорывались сквозь лед души против его воли. Он вновь возвращался мыслями в ту комнату, где всё произошло, где свершилось преступление, где рассыпался по кусочкам светлый мир того Штефана, в которого он превращался. Но которым так и не успел стать. Он вспоминал и омерзение охватывало его. Презрение и безумная ярость. А потом... боль предательства. Как она могла?! Казалось, он ничего не видел из-за ослепившей его ярости, не чувствовал ничего, кроме боли и пустоты, яростно надвигающейся на него, а потом... бесконтрольное желание причинить ей такую же боль, какую она причинила ему. Поранить ее духовно он бы не смог, но в его власти было ее тело. И именно на него обрушилось всё его негодование. И он вышел из себя. Убивая ее, медленно убивал и себя.
И только когда закончил, когда отбросил кнут в сторону, когда покинул израненное тело, умчался прочь из замка... вспышкой в сотни вольт он вдруг осознал... Что-то там было не так. В той комнате, в воздухе, в атмосфере, в Каре... Что-то, чего он не увидел сразу, ослепленный гневом. Он не мог точно объяснить, что именно, но точно знал, что что-то его смущает. Он терзал память, хотя и помнил всё детально, но не мог уловить, что же было нелогично и неправильно, в том, что происходило в той комнате греха. То, как Кара смотрела на него? В ее глазах читалось не только безумное желание, но так же и... отчаяние? Тревога? Испуг и стремление объясниться?.. Что же было в томных зеленых омутах?!
Лгала ли она опять, пытаясь выманить прощение, или действительно сожалела о том, что совершила?
Или не совершала? Тогда как объяснить, что оказалась в постели с голым Вийаром, в его объятьях?!
Штефан начинал вновь злиться, яростно сжимая руки в кулаки, как только память услужливо рисовала в памяти картинку из недалекого прошлого. Того прошлого, которое следовало забыть. Но того прошлого, которое никогда забыто не будет. Пока не выяснится вся правда произошедшего.
Почему он сорвался, — тоже было немаловажным. Для него. Это было непривычно и неожиданно, к тому же еще и неприятно. Неужели он сорвался, потому что увидел Кару в постели с Вийаром? Потому, что это был Вийар, завладевший тем, что принадлежало ему? Или потому, что это была Кара, предавшая и обманувшая его? Кто является виновником его сумасшествия? Что с ним вообще произошло? Почему у него снесло крышу из-за какой-то... рабыни?
Может, потому, что она перестала быть для него рабыней и стала кем-то большим? Нет, нет и еще раз нет! Она просто рабыня. Разве может она стать кем-то большим для него?! Но тогда отчего это негодование и злость?
Он вспоминал минуты, проведенные рядом с ней, невольно вспоминал их, понимая, что и не забывал никогда, а просто ждал момента, чтобы насладиться воспоминаниями. В этих мгновениях было много хорошего. Он не обращал на это внимания, когда хорошее было рядом с ним. Но когда этого не стало, он вдруг заметил его отсутствие. С ней было хорошо и легко. Ему было хорошо. А теперь ее нет... И ему хуже, чем просто плохо. Ему так жутко, что лучше растоптать себя ногами. А на душе грязно и мерзко, будто он совершил ужасное. А он и совершил. Своими руками уничтожил то, что едва успело в нем зародиться.
И тогда он понял, что погорячился. Не стоило давать слугам указания продавать Кару. Он разберется во всем, а потом уже будет решать, что ему делать и как быть. Слишком много сомнений и подозрений. Он сейчас, не опьяненный гневом и не ослепленный яростью, вдруг ясно понял, что всё было слишком просто. Можно сложить два и два, получив пять, но, если ты знаешь, что ответ — четыре, неужели не попробуешь доказать это остальным?
Он верил не только своим глазам, но и своим ощущениям. А они упрямо твердили, что он ошибся.
Нужно всё проверить. Нужно узнать правду. Просмотреть пленки с камер наблюдения, — он видел лишь малую толику того, что должен был просмотреть. Он не видел и половины того, что должен был смотреть в первую очередь. Как Карим встретился с Карой. Как они попали в Зеленую комнату. Как... свершилось предательство. Всё, всё, всё!.. Он должен знать всё, а потом уже делать выводы. Узнать правду, чтобы залечить боль, чтобы заглушить раненое сердце, чтобы раскаяться или убить себя выстрелом в голову.
И уже днем четвертого дня он вылетел назад в замок. С единственной мыслью, бьющей в мозг, — узнать правду, дознаться до истины. Не упустить ни одного факта и доказательства, не позволить себя обмануть обстоятельствам. Отбросить эмоции и положиться на холодный расчет, которым он руководствовался всё это время. Просто Кара... она... рядом с ней он забывал о расчете. Но первое, что он планировал сделать, когда вернется в замок, это вызвать ее к себе и поговорить. Она должна объясниться, рассказать свою версию произошедшего. Она не сможет солгать. Он увидит ложь. От него она никогда не скроет правды.
Может, она и в тот роковой день хотела ему всё сказать, но он оглушенный сначала угрюмой тишиной, обрушившейся на его мозг, а затем свистом кнута, опускавшегося на ее кожу, не услышал ее оправданий. Но сейчас он отбросит чувства, которым не мог найти объяснения, и просто выслушает ее. Найдет факты и доказательства ее вины, а потом...
А если не найдет?.. Что будет, если она — не виновна? Он — ошибся!?
Он не желал об этом думать, закрываясь в каменный панцирь из княжеской сдержанности и жесткости.
Потому что знал, что эта ошибка может стоить ему слишком дорого.
Самолет приземлился в Чехии в час дня, и уже спустя час, Штефан гнал свой автомобиль в направлении Багрового мыса, там, где разбилось сердце, и возрождалась надежда на воскрешение.
Стремительно он выскочил из машины, захлопнул дверцу и, стараясь уговорить себя не бежать, кинулся в дом. Слуги встретили его изумленными взглядами, но молчали, застыв на месте и боясь произнести хоть слово. Первым опомнился кто-то из мужчин.
— Господин... Кэйвано? Вы вернулись...
— Приведите ко мне Кару, — коротко бросил Штефан, проходя в гостиную. Он узнает правду немедленно!
Что-то вынудило сердце дрогнуть. Наверно, напряженная и раскаленная атмосфера, повисшая в комнате.
— Но... но... ее нет в замке, мой господин, — запинаясь, проронил слуга.
Князь застыл на месте, плечи его напряженно выпрямились, спина дрогнула. Он медленно повернулся к говорившему и пронзил того ледяным взглядом.
— То есть как — нет? — выговорил он сквозь зубы диким шепотом. — А где она? — свист вырывался из него.
— Мы... мы продали ее, мой господин, — проговорил слуга. — Как вы и приказывали...
В висках застучало от прилившей к голове крови, а глаза сузились, потемнев.
— Кому? — взревел Штефан, кинувшись к слуге. — Кому?! Кто так быстро согласился ее купить?! — ярость и яркая вспышка гнева ослепила его. — Вийар?! — просвистел он с шипением. — Если это он...
— Это сделал Димитрий Мартэ?, мой господин, — поспешил сказать Максимус, незаметно появившийся в гостиной. — Он купил ее за сто золотых.
— Что? — казалось, он ослышался. — Димитрий?.. — кнут с оглушительным свистом ударил прямо в лицо.
Но как, почему?.. Димитрий Мартэ, его старинный друг купил у него Кару?! Зачем она ему нужна?..
— Он приехал почти сразу после вашего отъезда, — продолжил Максимус. — Хотел о чем-то поговорить, а когда увидел Кару, то...
— Хватит! — рявкнул Штефан, едва сдерживая ярость. — Не говори больше ни слова, не то я...— он не договорил, но всем стало ясно, что Князь не в себе. — Вон! — крикнул он, сверкая глазами. — Живо все вон пошли! — заорал он вдруг, и слуги молча и быстро покинули гостиную.
Штефан невидящим взглядом уставился в пустоту, прожигая ту глазами. А перед глазами — ее лицо, черные волосы и упрямый подбородок, улыбка, в последнее время всё чаще мелькавшая на ее губах. И всего этого он больше никогда не увидит. Ее продали другому хозяину. По его указанию, данному сгоряча.
Почему он не позвонил, почему не отменил приказ? Почему вместо этого отгородился от всего мира, сетуя на то, что его унизили и предали!? А в этот миг свершалось другое преступление. Кара... больше не принадлежит ему, Штефану! Только потому, что он сам приказал ее продать. И купил ее Димитрий Мартэ.
Штефан резко выпрямился. Значит, есть еще шанс на то, чтобы ее вернуть! Димитрий не откажет ему, если Штефан попросит его. Он давно отметил, что Кэйвано не так, как ко всем, относится к этой маленькой невольнице, он поймет... Он должен будет понять. Всё так ново, непривычно, нелогично... Но в то же время правильно. Он должен ее вернуть! Она должна быть рядом с ним. Как это — если ее не будет!?
И не медля больше не секунды, Штефан Кэйвано стремительно кинулся к выходу, не переодевшись с дороги, вновь никому ничего не сказав, и, запрыгнув в автомобиль, помчался в сторону особняка Мартэ.
Его, конечно, не ждали там, а если и ждали, то очень умело изображали недоумение и удивление. Лукас, один из приближенных к Димитрию слуг, зорко и будто с неодобрением смерил его колким взглядом с головы до пят, а потом заявил, что хозяин никого не принимает.
— Думаю, что для меня он сделает исключение, — едва ли не зарычал Штефан. Кажется, и здесь перед ним встают какие-то преграды в продвижении к Каре? Но его уже никому не остановить.
— Что ж, — пожал необъятными плечами мужчина, — смотрите сами, — и пропустил Штефана внутрь.
— Штефан? — Димитрий встретил его сидящим в кресле у камина в гостиной и читающей какую-то газету. — Не ждал тебя... так рано, — добавил он, разглядывая раздраженное лицо гостя. — Что-то случилось?
— Мне сказали, — услужливо выдавил Кэйвано сквозь зубы, — что ты никого не принимаешь.
— Лукас? — уголки губ Мартэ приподнялись. — Что ж, он прав. Я не принимаю.
— И меня не примешь? — язвительно отозвался Штефан, застыв на месте и сжимая руки в кулаки.
Долгий пристальный взгляд. Скользнул по немного растрепанным от ветра волосам, по перекошенному мрачному лицу и сузившимся глазам. Без пальто, только джинсы и черный пиджак, застегнутый на одну пуговицу. Гость тяжело дышит, смотрит волком и явно чем-то не доволен. И Димитрий догадывается, что произошло.
— Присядешь? — нахмурившись, предлагает мужчина, указывая на соседнее кресло. — Оставьте нас, — коротко бросает он паре слуг, метавшихся рядом, и они вмиг исчезают из комнаты.
