'Как, как! Каком! Загнуть нельзя, так отпилить и приделать загнутую рукоятку, как у немцев. Обойму не вставить? Ничего, патроны по одному запихнем, это оружие ведь не для отражения атаки, а для вдумчивой, неспешной работы. И нечего будет патроны экономить, оставить полтора десятка немецких, для образца. Переставить прицел — это хорошая идея, но вот на вооружение армии лучше принять впоследствии 'маузер'.
Придя в хорошее расположение духа, поручик, насвистывая что-то легкомысленное, продолжил неспешно собираться. Развести стрелков на места 'лежек' должны были унтера. Самому поручику, это было сделать затруднительно, из-за большого протяжения оборонительной линии. За день, проведенный на 'охоте', люди должны себе присмотреть места для запасных позиций, что Белькович специально оговорил.
* * *
Стрелок идет на работу на день, а берет патронов на три. Мало ли что может произойти за это время на переднем крае! Это правило поручик знал очень хорошо. Был случай, пролежал на нейтральной полосе два дня. Вспоминать об этом не любил из брезгливости. Сухари и вода у него были, а вот физиологические потребности пришлось удовлетворять в штаны. Взятые тогда три обоймы, кончились в первый день, оставался один патрон, которым он на второй день и свалил того важного толстого немца, перед которым мелким бесом стелились остальные.
Тут конечно не возьмешь, слишком мал запас, да и посмотреть надо, может, больше одного выстрела и не сделаешь. Позавтракав Белькович, тщательно побрился, и начал собираться. Старая гимнастерка, которую поручик считал 'счастливой', вещмешок, наган в кобуре и бинокль с фляжкой, вот и весь скарб. Взяв на всякий случай еще финский нож, поручик собрался уже выходить, когда в блиндаже появился прапорщик Колобов. Поглядев на него, поручик расхохотался. Основательно вооружившись двумя пистолетами и шашкой, имея за спиной туго набитый продуктами 'туркестанский' мешок, с винтовкой фельдфебеля, с патронташем попрек груди и подсумками на поясном ремне, прапорщик производил комическое впечатление.
— Я как лучше хотел, Ян Матвеевич, — поняв причину смеха командира роты, оправдывался прапорщик.
— А шашка тебе зачем, Евгений? Неужели будешь рубить врагов сидя в засаде?
— Так положено же. Офицер должен быть с холодным оружием.
— Только не в окопах. Там ты с ней просто не развернешься, за все задевать будешь. Отошло время красивых атак, когда размахивая ... Ладно, займусь твоим окопным образованием. Чтобы ты не выглядел глупо.
Пришлось задержаться и оставить все лишнее.
В ровике, выкопанном солдатами, офицеры разместились с первыми, еще робкими лучами солнца. Поправив в нескольких местах маскировку, поручик снял фуражку, перекрестился и вдруг достав из вещмешка какой-то капюшон, вставил в пришитые петли пучки травы, надел на голову и ловко закрепил его шнурком на голове. Следующим предметом, появившимся на свет, была серо-зеленая косынка. Косынку поручик протянул Евгению.
— Зачем?
— Снимите фуражку прапорщик, отстегните погоны, повяжите голову косынкой.
— Надеть бабский платок?
— Можете не надевать, но тогда я Вам не разрешаю носа показывать из окопа.
— Почему Ян Матвеевич?
— У вас фуражка с лакированным козырьком и кокарда на ней не защитного цвета, сверкать будет на солнце. Все форсите молодежь. А без фуражки, ваши льняные вихры, на фоне зелени за версту видны преотлично.
Пока прапорщик неумело завязывал косынку, поручик продолжал шутить:
— Надо бы еще и лицо в зеленый цвет покрасить, но это уже в следующий раз. Сейчас, Бог даст, и так обойдемся.
...Пока прапорщик приводил внешний вид в соответствие с требованиями поручика, прошло еще несколько минут, и вот как-то нерешительно, появилось солнце. Стало совсем светло. Белькович, обматывал винтовку фельдфебеля длинной лохматой лентой той же расцветки что и косынка.
— Биноклем особенно не сверкайте прапорщик, мы сейчас против солнца могут засечь отблески линз. Постарайтесь прикрывать их ладонями сложенными ковшиком. Держать не очень удобно, но за неимением горничной ... Не краснейте прапорщик, не барышня. Ну, начнем помолясь!
* * *
Отстрел неосторожных начался после восьми утра, когда назначенные на работы в траншеях потянулись выполнять урок. Устье траншеи находилось на расстоянии в семьсот шагов, запредельная дистанция для гладкоствольного оружия русской пехоты, но вот для трехлинейки, да с опытным стрелком, цели вполне уязвимы. Все происходило буднично, без азарта. Поручик целился, раздавался выстрел, очередной солдат падал.
— Вы Ян Матвеевич, как в тире их расстреливаете. Не жалко?
— Я, Евгений над такой ерундой не задумываюсь. Человеколюбие и жалость, это категории мирного времени. Господ коалициантов сюда никто не звал, смотрите на них как на мишени, и не думайте как о живых людях. Любой из них при случае с удовольствием прострелит вам голову.
Подтверждением слов Бельковича послужил пуля, просвистевшая над головами офицеров спустя всего минуту.
— Нашелся какой-то умник! Выследил, да и я увлекся и потерял осторожность. Евгений дайте бинокль, и не высовывайтесь пока. Я справа посмотрю, где он пристроился.
Поручик взял бинокль и из-за высокого пучка травы, который рос на правой стороне бруствера, стал осторожно осматривать местность впереди. Через некоторое время, лицо его приобрело довольное выражение.
— Евгений, помнится на двести шагов, Вы стреляли изрядно.
— Да, Ян Матвеевич, всегда попадал, — сидя на корточках, прапорщик поднял голову и посмотрел на командира снизу вверх.
— Берите винтовку, и идите сюда, только пригнитесь,— пока Колобов встал и пригнувшись переместился к командиру, Белькович продолжал наблюдение, — он целится, в то место где видел наши головы. Видимо думает, что мы затаились. Возьмите бинокль. На десять часов, видите?
— Да, отчетливо видно.
— Предоставляю Вам право произвести выстрел.
* * *
Солдат второго класса Роже Сантен, получил в голову пулю, отправившую его на встречу с Жаном Геоге. В этой реальности Нахимов остался жив и не жалкому человечку пытаться изменить то, что решили Мойры*.
Террор, начатый русскими стрелками, привел к тому, что работы по прокладке параллелей практически прекратились. Попытки одиночек-англичан из дальнобойных штуцеров со сделанными под заказ прицелами бороться с русскими приводили к их быстрой смерти. Англичан выдавал пороховой дым при производстве выстрела. А преимуществом
Бельковича, кроме скрытности стрельбы и пятикратного оптического прицела берлинской фирмы Р. Р. Фус, был больший опыт, и имевшиеся ранее наработки по маскировке. Англичане, считая расстояние в тысячу ярдов вполне безопасной дистанцией, даже не успевали пожалеть о своей самоуверенности.
— — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — —
*) Греческие богини судьбы.
Глава 41. Дебют минеров Черноморского флота
Павел Матвеевич Колмогоров, отнюдь не все рассказал о себе Ларионову и Степанову. Инженер он был опытный, поработать успел не только на Обуховском заводе. Свою карьеру, он начал на Балтийском заводе в тысяча восемьсот восемьдесят шестом году. Успел поучаствовать в достройке спущенного на воду крейсера 'Память Азова'. Уже тогда Колмогоров стал задумываться о рациональном размещении артиллерии. Русский флот интенсивно пополнялся кораблями, но молодой инженер всегда находил в проектах множество недостатков. Вот только прислушиваться к его мнению не спешили. Написанная Великому князю Алексею Александровичу докладная записка, вернулась к нему с пометкой управляющего морским министерством И.А.Шестакова 'Когда сей инженер займет мое место, тогда пусть предлагает новации'.
Серия броненосных крейсеров типа 'Рюрик', выстроенная с расположением артиллерии по бортам, в разговорах с несколькими друзьями подверглась критике. 'Всяк сверчок — знай, свой шесток', поговорку эту Павлу Матвеевичу неоднократно говаривали приятели. Иногда еще спрашивали когда 'великий провидец' займет место управляющего морского министерства, или на худой конец председателя морского технического комитета. Павел Матвеевич портил характер, ругался с друзьями. Писать очередную бумагу инженер не стал, хватило первого раза.
По вечерам он развлекался тем, что делал наброски и примерные расчеты невиданных кораблей, броненосцев с четырьмя башнями главного калибра, размещенными в диаметральной плоскости. Был проект легкого крейсера, артиллерия которого размещалась в четырех трехорудийных башнях, причем вторая и третья, возвышались над первой и четвертой. По поводу последнего, лучший друг инженера категорически возразил:
— Паша, во-первых, о каких крейсерах с трехорудийными башнями может идти речь, когда любая попытка поставить шестидюймовки в башни тут же сведет на нет всю их скорострельность? Что хорошо для броненосцев, с их двенадцатидюймовыми дурами главного калибра палящими раз в пять минут, совсем не подходит для крейсеров. Во-вторых ...
— Но послушай, Саша, ...
— Нет, ты послушай! Крейсер твой может и будет иметь будущее, но потом, в будущем, — друг усмехнулся своему невольному каламбуру и продолжил, — сейчас его строить никто не будет, прикинь объем проблем, которые надо решить для нормальной стрельбы, ну и стоимость этого. Кроме того, водоизмещение, приборы управления огне. Дистанцию меряют микрометром Люжоля-Мякишева, как на парусных кораблях! Столько проблем, что никаких денег не хватит на их разрешение. Вот и выйдет крейсер по цене броненосца, а то и дороже. Обратись с таким предложением в кораблестроительный комитет. Ответ сам знаешь или сказать?
— Так если вопросы не ставить их и решать не будут! Под лежачий камень, как известно, вода не течет!
— Тут ты прав. Но вот погоди, англичане придумают, тут и мы сиволапые возьмем пример с просвещенных мореплавателей.
— Опять англичане!
Аргументы друга были убийственны. Возразить было нечего, и если с приборами и механизмами можно было заниматься что называется в лабораторных условиях, то водоизмещение этих кораблей было таково, что крейсер надо было строить в эллинге предназначенном для строительства броненосца, а броненосец по проекту Колмогорова, строить было просто негде. Прикинув примерную стоимость своих задумок с учетом затрат на модернизацию верфи, Павел Матвеевич, тогда еще просто Паша, уложил эскизы и расчеты в саквояж и убрал его в дальний угол чулана.
На заводе заложили очередной броненосный таран под названием 'Гангут', строили долго, не раз изменяя проект, получилось как говорили острословы — 'одна башня, одно орудие, одна труба, одна мачта — одно недоразумение'.
'Выброшенные деньги' — так думал инженер, глядя на броненосцы, все как один оснащенные таранами на манер греческих триер. Один-единственный раз удалось удачно применить этот архаичный способ ведения боя, и все кораблестроители послушно копируют это бесполезное устройство. Идея тарана вражеского корабля, при всей ее привлекательности, с развитием артиллерии становится малоприменима на практике. Находясь в чертежной группе наблюдающего за постройкой броненосца 'Адмирал Ушаков' Д.В. Скворцова*, человека неординарного, который из инженеров-механиков флота, перешел в корпус инженеров-судостроителей, Павел Матвеевич попытался переговорить с ним о своих идеях, но понимания не нашел.
Время шло, карьера не двигалась, характер портился. Со всеми этими, неприятностями семьи Павел Матвеевич так и не создал. После конфликта с директором Балтийского завода М. И. Кази,
— — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — -
*) Дмитрий Васильевич Скворцов (1859-1910) — судостроитель, построивший броненосцы 'Адмирал Ушаков', 'генерал-адмирал Апраксин', 'Бородино'. Сын дворцового служителя, карьеру начал кондуктором.
по поводу артиллерии на минном транспорте 'Амур' (Колмогоров считал малокалиберные пушки абсолютно бесполезными, а их поставили аж семь штук) инженеру пришлось уйти.
Перешел на Обуховский сталелитейный завод, а после присоединения к нему Александровского рельсопрокатного, познакомился с железнодорожным транспортом. После позорного
Портсмутского мира, Колмогоров написал обширную докладную записку, где изложил свое видение проблем кораблестроения и вооружения. Но кораблестроительная программа по возрождению флота еще не была принята, на верфях отсутствовали заказы, а репутация у Павла Матвеевича была неважной. Как известно, 'нет пророка в своем Отечестве', докладная затерялась в недрах канцелярий. Колмогоров махнул рукой на кораблестроение. Занимался проектированием мостов, паровых котлов, насосов. На станции Тарнополь, Павел Матвеевич оказался в двенадцатом году. Карьера не сложилась, пороха не изобрел, корабля не построил.
И вот теперь — второй шанс! Оказавшись в России на двенадцать лет ранее своего рождения, инженер заново обрел смысл жизни. Теперь все было возможно, он вновь полон идей и знает , что и как надо. Есть возможность исключить метод проб и ошибок, не тратить силы, средства, материалы, на конструкции, ведущие в тупик. Надо только завоевать авторитет, а значит выполнить свою работу как можно лучше.
* * *
Способ минной постановки с помощью двух баркасов скрепленных поперечными брусьями, определил размеры и вес мин. Использовать для постановки катер, на который необходимо было приспособить автомобильный двигатель, было можно, но были и препятствия. Шум. Двигатель издавал рокот, а в пяти кабельтов от берега стоял вражеский дозорный бриг. Брандвахта, как назвал его лейтенант Костомаров назначенный Нахимовым для помощи инженеру в военно-морских вопросах.
Переделку в минные транспорты имеющихся в Севастополе пароходов инженер счел невозможной по тем же причинам. Зацепить баркасом на буксир плоты с минами и при входе в Камышовую бухту сбросить их в воду, было нельзя, плоты могли опрокинуться. Не дай Бог, при -этом повредить свинцовые колпаки, содержащие угольно-цинковый гальванический элемент и стеклянную ампулу с жидкостью Гренэ. Никаких предохранителей, ни на сахаре, ни на соли конструкция не предусматривала. Да и проплыть надо было под берегом, так, чтобы с моря было не видно, связка плотов слишком плохо управлялась.
После тщательного отбора сделанных корпусов из двенадцати штук, инженер отобрал восемь. Выдержав 'бой' с командиром саперной роты капитаном Коростылевым, минная команда обогатилась шестью пудами пироксилиновых шашек, что явно было недостаточно. С большим трудом еще два пуда получили из четырех фугасных гранат сталистого чугуна, которые пожертвовал подполковник Марков.
Пироксилин как взрывчатое вещество, имеет явное преимущество перед черным порохом. Мины Якоби, на которых подорвались корабли союзников у Кронштадта, снаряжались зарядом пороха в двадцать пять-тридцать фунтов пороха, значит, пуда пироксилина будет достаточным для пролома борта деревянного корабля.
Столь несложные подсчеты инженера, вполне подтвердил капитан Коростылев.
