— Илья, надо ребят позвать! Они должны это увидеть!
Людоед ничего не отвечал. Только смотрел на разверзшуюся бездну чистоты и света. Словно сам Всевышний разогнал ладонями грязную пену облаков и взирал сверху на то, как там поживают те немногие из его питомцев, что умудрились остаться в живых после своего глобального суицидального шабаша.
— Илья! Ты слышишь меня?!
— Погоди, — Крест, наконец, пришел в себя и поднял свой берет. — Что-то тут не так. Разрыв почти идеально круглый. Километров пятьсот в диаметре. Или даже больше. Может и тысяча.
— И что ты думаешь? — Васнецов с тревогой взглянул на товарища. Неужели это фантастическое и великолепное зрелище, побуждающее желание жить, таит в себе какой-то подвох?
— Такой ровный круг в облаках можно проделать термоядерным взрывом.
— Что?! — воскликнул Николай.
— Но посмотри. Облачный каскад по краю воронки медленно по спирали закручивается. Да и вспышки взрыва с эхом мы не наблюдали. Значит это не взрыв.
Внезапно дверь водительской кабины открылась, и оттуда выскочил Юрий. Николай только сейчас заметил, что антенны на луноходе снова выдвинуты.
— Вы какого хрена стоите?! — воскликнул космонавт. — Быстро в машину!
— Юра, ты видишь это?! — крикнул ему в ответ Николай.
— Вижу, черт вас подери! Именно поэтому вам надо срочно в машину!
— А что...
— Быстрее, вашу мать!!!
Николай и Крест залезли через шлюз и уселись на сидения. Варяг наблюдал за небом в перископ. Сквернослов продолжал спать, но от начавшейся суеты вроде стал просыпаться.
— Ну, теперь растолкуй, — обратился Крест к Алексееву.
— Я связался, наконец, с нашим космическим кораблем, — ответил Юрий.
— Ну, это я понял по антеннам.
— Короче, этот разрыв, формирующийся циклон. А воронка, область сверхнизкого давления. Там буквально спускается холод из самого космоса, если грубо говорить. В любой момент здесь может случиться резкий температурный перепад. Если находится на улице, то даже глаза не успеете закрыть, как в лед превратитесь. Температура резко упадет в два, три раза. А сейчас за бортом минус тридцать. Никакая одежда не спасет.
— И такое бывает? — спросил Варяг.
— Бывает. Но не с такими температурными скачками. Это аномальный циклон. Формировались два фронта. Один естественный, а другой, похоже, был вызван ХАРПом. Он оттуда шел. От Аляски. И мощнее. Короче два фронта столкнулись и начало формироваться вот это.
— Чертов ХАРП, — проворчал Яхонтов.
— Я что-то пропустил? — вздохнул сонный Вячеслав.
— Иди, погляди, — Варяг пригласил его к перископу. — Пока есть возможность увидеть чистое небо, сделай это. Другой возможности может и не будет.
— Ты все это от корабля своего узнал? — поинтересовался Крест.
— Разумеется. Он в автоматическом режиме работает как геодезический спутник.
— Господи... Красота какая... Невероятно... — бормотал Сквернослов, глядя в перископ.
— Что еще передал корабль? — задал очередной вопрос Илья.
— Да мало утешительного. — Вздохнул Юрий.
— А конкретнее?
— На Урале вулканическая активность. Две горы превратились в действующие вулканы. Но это полбеды. Три вулкана активны на севере Аляски. Это тоже терпимо. Нам надо южнее той зоны. Самое хреновое, это вулканическая активность в национальном парке Йелоу Стоун, на территории бывших соединенных штатов.
— Что это еще за такое? — нахмурился Варяг.
— Это, по сути, гигантский вулкан. Самый крупный, известный науке. Уже давно ученые выяснили, что его активность циклична с периодом примерно в шестьсот тысяч лет. И после последнего извержения прошло примерно шестьсот двадцать тысяч лет. То есть очередной цикл ожидался в нашу эпоху. Может в нашем веке, а может и в течении ближайших двух тысяч лет. Но хомосапиенсы не стали дожидаться природного апокалипсиса а устроили свой. Рукотворный. Этот вулкан начал просыпаться. Быть может, катализатором послужили ядерные удары. Быть может воздействия ХАРПа на планету. Это уже не важно. Важно то, что сначала было одно извержение. Теперь их там пять. Они идут по кромке древнего жерла. Если эта пунктирная линия вулканов опишет круг по периметру древнего вулкана, то мы получим кальдеру диаметром около ста километров.
— Господи, Юра, ты по-русски можешь говорить? — нахмурился Людоед.
— Ну... Под землей, под этим национальным парком, гигантский магматический мешок. Представь, что ты на льду по кругу сверлишь лунки, а потом прыгаешь в центр круга. Лед проваливается, и большая масса воды выплескивается из бреши. Если вулканы очертят законченный круг по периметру древнего жерла, то есть магматической камеры, то огромное плато провалиться в магму и может произойти гигантское извержение единого супервулкана.
— И чем это грозит?
— Выбросом большого количества пепла в атмосферу. Один такой вулкан может погрузить землю в ядерную зиму на несколько лет.
— Так уже почти два десятилетия ядерная зима. И что?
— Илья, ты совсем не понимаешь? Сейчас ядерная зима и поверхность земли скрыта от солнца. Если к этому прибавится еще и колоссальный выброс пепла, то пропускная способность облаков снизится, быть может, вдвое. Наступит ночь. И температуры упадут до шестидесяти или восьмидесяти градусов. Если конденсацию облаков ХАРПом остановить, то, быть может тучи рассеются и пагубный эффект от извержения возможно минимизируется. Хотя, было мнение, что подобное извержение способно сместить земную ось. Короче хорошего мало.
— Твою мать. Ну, час от часу не легче. — Потер ладонью свой подбородок Илья.
— Но, может извержения и не произойдет. Если напряжение в магматической камере выйдет через мелкие вулканы по периметру, то беда может и минует.
— Может? — это окрыляет, знаешь ли, — Покачал головой Варяг.
— А я причем? — Юрий пожал плечами. — В конце концов, есть и хорошие новости.
— И какие?
— Мы еще живы, — Алексеев невесело усмехнулся.
— После всего того, что ты наговорил сейчас, уже и не знаю, радоваться или плакать по этому поводу... — Пробормотал Сквернослов, отойдя от перископа.
Его место занял Яхонтов.
— Есть резкое снижение температуры, — произнес Юрий, глядя на приборы. — Мы в воронке.
— Сколько? — спросил Людоед.
— Минус пятьдесят четыре, — ответил космонавт. Затем покачал головой и добавил. — Минус шестьдесят семь.
— Так быстро? — изумился Яхонтов.
— Именно. И это еще не предел. — Алексеев вздохнул.
— А наша машина выдержит? — С тревогой в голосе спросил Вячеслав.
— Должна. Но лучше пока постоим. Двигаться не будем.
— Чего? — Крест уставился на космонавта. — Что за ахинею ты сейчас сказал, Юра? На Луне перепады между днем и ночью и между светом и тенью в сто, двести градусов. Что может сейчас повредить эту машину, кроме гранатомета, который на таком морозе даже не выстрелит. А?
Космонавт устало посмотрел на Людоеда.
— Ты опять со своими подозрениями? Ты хоть представляешь, сколько этой машине лет и какой путь она уже прошла? Это чудо, что она еще движется.
— Чудо? — Николай взглянул на повернувшегося к ним лицом Алексеева, — А там, в Надеждинске ты был намного более уверен в этом луноходе.
— Тогда я во многом был уверен. Тогда я еще не представлял себе, что родная дочь может выстрелить в голову своему отцу. Сейчас я не уверен ни в чем.
Николай замолк. На это ответить было нечего. Молчал и Людоед. Славик стыдливо отвернулся, очевидно, ощутив неловкость за свой поступок в подвале амазонок, когда он пытался изнасиловать Пчелку.
Яхонтов продолжал смотреть в перископ.
— А вот и циклон, — вздохнул искатель.
Николай прильнул к смотровой щели. Воздух за бортом машины наполнился хаосом снежной взвеси, которая закручивалась в неистовой ярости, словно желая стереть машину в порошок. Сточить ее как наждаком стачивают шероховатости на древесине, будто машина с пятеркой отчаянных людей была ненужной шероховатости на бескрайней снежной глади, закованной в холод планеты.
Отчего-то страх перед стихией заставил чувствовать себя уютно в этом замкнутом пространстве, где было тепло и тихо. А ведь от ледяного ада их отделяли лишь стенки корпуса в несколько сантиметров толщиной. Какой странный контраст...
— А все-таки оно прекрасно... Небо... — вздохнул, обращаясь скорее к самому себе, Вячеслав.
* * *
— У нас получится? — Николай взглянул на вышедшую из снежной бури Рану, которой все это буйство стихии было словно нипочем.
— Это ведь от вас зависит, — улыбнулась она. — Я могу лишь пожелать вам удачи.
— Ты так долго не приходила ко мне...
— А ты хотел? Ты был очарован силой Нордики, телом Ульяны, ангельским ликом той людоедской проститутки... Разве ты хотел увидеть безобразную и мертвую калеку? — спросила она.
— Зачем ты так. Ты... мне нравишься...
— А когда ты был пьян, то говорил что любишь. Чего только с пьяну не скажешь, правда? — она укоризненно покачала головой. — Или это просто жалость и чувство вины?
— Я запутался, Рана... Я ничего не понимаю. Где мы правы, а где нет? Как правильнее поступать? Мы усыпаем нашу дорогу трупами... А можно иначе?
— Становиться мертвыми, бремя живых. Страх перед смертью, призывает эту смерть. Это страсти человеческие.
— Я не понимаю...
— Только потому, что ты живой. Но смерть...
В объятьях смерти столько страсти
В них позабудешь про ненастье
Забудешь в них про страх и счастье
Забудешь в них, что значит быть живым
А значит сразу станешь ты иным
О Смерть! Ты любишь благородных!
Ты не берешь к себе безродных
Мерзавцев алчных и тупых
Крадущих счастье у других
Ты обнимаешь лучших из людей!
И оставляешь жить полузверей
Тех, кто достоин смерти как никто другой
Кого бы стоило отправить в мир иной
Так почему ты так несправедлива?
Иль я не знаю, что ты так красива
Что награждаешь своим телом лучшего из нас?
Но только лишь один
Единый раз...
Она пропела грустным голосом и смолкла.
Он задумчиво смотрел на девушку. Эта песня тронула его сердце... нет. Не просто тронула. Пронзила его насквозь...
— Тогда какой во всем смысл?
— Смысл есть во всем. Если есть жизнь, значит так надо. Если есть смерть, значит и это надо. Но только не тогда, когда жизнь одних питается смертью других. И не тогда, когда смерть изливается рукотворными потоками крови и огня, извращая вечное таинство смерти насилием и войной.
— Таинство смерти? А когда от болезней умирают маленькие дети... Это замечательное такое таинство? — воскликнул Николай.
— Это грустно.
— Это несправедливо!
— Справедливость лишь в том, что умрут все.
— Одни проживут в достатке и тепле, эксплуатируя других, а для других вся жизнь сплошная борьба и потери! Боль и страдания! В чем справедливость?!
— В том, что будет потом.
— А что будет потом, черт возьми?!
— А вот это уже зависит не от меня. От вас. — Она снова улыбнулась. — А я лишь могу пожелать вам удачи.
— Я не желаю тебя слушать! Поди ты к черту! — разозлился Васнецов.
Рана сделала грустные глаза.
— Не убивай меня второй раз. Тебе это больше не удастся. Но ты делаешь мне больно. — Она исчезла в снежном вихре.
— Рана! Прости Рана, я не хотел! Но ты такие вещи говорила! — закричал он в ураган.
— Не зови ее. Ты выглядишь глупо и слабо. — Послышался голос за спиной.
Николай повернулся. Нордика теребила гриву ручного люпуса и с жалостью смотрела на Васнецова.
— Ты? Ты тоже умерла?
— С чего ты взял?
— Но... Все девушки что мне встретились в экспедиции, погибли... — Он развел руками.
— А я нет. У меня прекрасные защитники. Ахиллес. — Она поцеловала пси-волка в нос. — И Людоед. Пусть он и не рядом.
Васнецов уставился на люпуса. Тот пристально смотрел своими умными глазами на молодого человека.
— Он не попытается меня обратить? — тихо спросил Николай.
Нордика засмеялась.
— А там, в подвале амазонок, когда ты подглядывал за тем, как Илья расправляется с волками, ты разве не понял, что больше не подвержен влиянию пси-волков?
— Не подвержен? Почему?
Нордика ничего не сказала и, потянув за ошейник зверя, стала уходить в снежную бурю. Люпус последовал за ней.
— Наташа! Почему?!
— Вообще-то иммунитет против пси-волков есть только у морлоков! — донеслось из снежной завесы.
— Чего?
* * *
— ...и почему ты сразу об этом не сказал? — Людоед уставился на Юрия, который вел луноход.
— А мы вообще-то не об этом говорили. — Ответил космонавт.
— Юра, как ты вообще мог подумать, что идущий от уральских гор радиосигнал не настолько значим, чтоб о нем не говорить? — Поддержал Людоеда Варяг.
— Вы что, думаете, что я пытаюсь это от вас утаить? Я же сам рассказал про этот сигнал, пойманный нашим кораблем на орбите.
— Да просто у тебя выбора особого нет, — нахмурился Крест.
— Выбора нет? Пожалуй, да. Нет. Он был в Москве, когда мы с Андреем решили там остаться. Но вот поперлись с вами за каким-то хреном и Андрея нет. — Резко ответил Алексеев.
— Ты нас, что ли винишь в его смерти? — теперь нахмурился Яхонтов.
— Нет. Просто констатирую. И меня уже задолбали подозрения Людоеда. А теперь еще и твои, Варяг.
— Что за сигнал? — пробормотал проснувшийся Николай.
— Где-то на Урале, — Яхонтов повернулся к Васнецову. — Космический корабль уловил слабый сигнал. Либо кто-то посылает оттуда сигналы, либо это локальные радиопереговоры, которые уловил корабль.
— А вот у меня встречный вопрос, Людоед, — оживился Юрий, — Ты говорил, что у нас будет куча боеприпасов, когда до Уральских гор дойдем. Откуда ты это взял? Недоговариваешь что-то, любезный! А как ты скрывал от нас свою принадлежность к этим ассасинам? И еще бог знает, что скрываешь. И ты смеешь меня в чем-то подозревать?! А?! А откуда у тебя иммунитет к пси-волкам?!
— Вообще-то иммунитет против пси-волков есть только у морлоков! — пробормотал Николай. И привлек к себе недоуменные взгляды своих спутников. Всех кроме Юрия, который продолжал вести луноход, приближая путников к хребту Уральских гор.
28. ГЕНЕРАТОР ЧУДЕС
Машину сильно трясло. Последние события заставили Алексеева ехать гораздо быстрее, выбирая для этого запорошенные снегом железнодорожные пути. Однако и на них было достаточно неровностей, вызванных снежными барханами и наледями, чтобы движение явно ощущалось пассажирами.
— Как ты меня вычислил? — тихо спросил Людоед у листающего записную книжку Николая.
— Я вообще-то про Варяга подумал. Он ведь дружил с отцом. А как я узнал из этого блокнота, отец был в 'Артели' еще до войны. Ну, я сказал фразу, которой вербовщик пользовался. А отреагировал не Варяг, а ты.
— Хитер, бобер, — как-то досадливо фыркнул Крест. Казалось, он был очень недоволен собой и тем, что позволил себя раскрыть. — Вот уж не думал, что в этой книженции что-то подобное можно было вычитать.
— А зачем надо было от нас это скрывать?
— А зачем вам это надо было знать? Если это строжайшая тайна, то я обязан молчать. Я военный человек. А понятие 'умеет хранить государственную и военную тайну', подразумевает, что я молоть языком и среди своих не буду. Да и права не имею.