А ученики по сторонам продолжали пялиться, и физиономии их выдавали самые разнообразные мысли, каждый думал то, что хотел. И если мне на это все было абсолютно наплевать, то Айсе нет, но и брыкаться она тоже перестала, так как выглядело это еще комичнее. Так и шли, провожаемые десятками чужих взглядов и тут же начинавшимимся перешептываниями, как только отходили достаточно далеко. Чувствую, в Академии будет о чем поговорить следующие пару недель, а моей красавице придется пересилить себя и все так же твердо, как и раньше, смотреть им в глаза. И пусть, зато четко расставил все по своим местам, без лишних слов, заверений и прочей ерунды, дав всем понять, что и как, и думаю, мне это удалось. Так следующими ее словами, когда осторожно опустил ее на кровать в ее комнате, были:
— Я чуть со стыда не сгорела, и тебе придется очень постараться, что бы получить прощение.
— Ради этого все и затевалось, — а у самого крепло осознание того, что вот оно, то, что мне и было нужно, вот оно, то самое, настоящее и единственное. И никакой призрак прошлого уже не висел на душе камнем сомнения, потому как ответ вдруг встал перед глазами сам, — дай мне пару минут на душ.
И стоя под бьющим сверху горячим потоком, смывающим остатки настолько все изменившего путешествия, не продолжал поражаться простоте и очевидности того, что все это время было под носом. Как же просто и как глупо, всегда искал не то и не там, вернее, почти спотыкался, упираясь носом, но не видел, слепец. А когда вышел из душа, все мысли и думы отпали сами собой, Айса, изысканно изогнувшись, полностью обнаженная возлежала поверх белоснежных простыней. Атмосфера комнаты невообразимо изменилась, откуда-то появился аромат цветов, хотя их и в помине здесь не было, легкий полумрак сковал прорывающийся в окно свет, и все будто бы подталкивало, уговаривало, звало. И я посмотрел бы на того идиота, который отказался бы от подобного. Последующие часы во мне жила страсть и нежность, внимательность и обожание, и девушка чувствовала на себе всю силу и глубину этих чувств, впитывая их, как губка. Ее лицо буквально светилось от сладостной муки, хмурились брови, кривились точеные губы в немом крике, но за пределы комнаты не вырвалось ни единого звука. Белый сразу увидел облепившую стены магоформу тишины и сдерживания, весьма профессионально поставленную и довольно надежную. И потому девушка не сдерживалась, впрочем, как и я сам, полностью отдавшись накатывающим на нас волнам ощущений, подобно цунами захлестывающих с головой. А под вечер получил и официальное прощение:
— Вот теперь верю, — довольно проворковала девушка.
— А что, были сомнения? — пробормотал сквозь дрему, спать хотелось невыносимо, даже в душ не было ни сил, ни желания подняться.
— Ну, учитывая, что она приехала у тебя на руках, — не закончила фразу Айса и давая мне додумать самому.
— Учитывая, что это было условием заключения сделки с Академией, — переиначил я.
— Что, серьезно?
— Угу, ты совсем не устала? — удивленно уставился на нее.
— Немного, — сверкнула улыбкой.
В животе вдруг нереально заурчало, выдав настоящую канонаду из бурчания и возмущений по поводу начавшейся там голодовки. Черт, а ведь действительно жрать как хочется, прямо сил нет. Но вставать сил тоже не было, и Айса выручила и в этот раз:
— Понятно, мужчина выдохся, мужчине нужно подкрепиться, — и начала вставать, — тебе чего взять?
Я улыбнулся:
— Всего и побольше, — и этот жор оставался единственным непонятным происходящим со мной процессом. Хотя, если прикинуть, сколько влезает в женщин при беременности, что ж, может, так все и должно быть, тварь-то во мне сидит не маленькая. А с другой стороны, если не бредить, то вполне разумно предположить, что организм претерпевает какие-то изменения, и просто требует дополнительной энергии и материала. Кто его знает, и хотя опасность в происходящем отрицать было нельзя, мало ли что, но особых страха и опасений я уже не испытывал. Будет, как будет, и пусть тело получит все, что требует.
А через некоторое время мы уже непринужденно беседовали, поглощая принесенное ею угощение — целых две корзины салатов, выпечки, фруктов, несколько кувшинов какого-то пойла, по заверениям девушки довольно ценного, и две плошки неизвестной мне вязкой дряни, которую полагалось намазывать перед употреблением на что-то еще. В общем, самое то для откровений после бурного, жаркого и продолжительного секса, так что к разговору располагало все. И как-то само собой так получилось, что стал вдаваться в совсем не нужные для нее детали, описывал лес, свое путешествие, встречу с Китой, хотя никогда особо не отличался тягой к подобному. Всегда было проще кивнуть, сказать, что все в порядке, и игнорировать дальнейшие приставания. Но теперь все шло несколько иначе.
— И что там было? — она заинтересованно уставилась на меня, прекратив даже жевать.
— Сам не знаю, весь пол покрыт стеклянной гладью, почти зеркало, если бы сверху доставал свет.
— И все, никаких алтарей или чего-нибудь подобного?
— Абсолютно ничего, голая стеклянная масса, а по бокам лишь уходящие вверх спекшиеся стены, — помотал головой, — а что?
— Да была одна идея, — скривилась Айса, — думали, там в свое время местные жрецы занимались запрещенной магией, вот и могли остаться какие-то следы.
— Не думаю, там глубина такая, что никаких веревок не хватит, на один подъем тратили бы по полдня, да и на что там смотреть?
— Ну, ты же для чего-то туда спускался, и без веревок, — она лукаво посмотрела на меня, гм, поймала.
— Ладно, начистоту, — я откинулся на подушку, наконец ощущая, что желудок таки полон и черная дыра где-то внутри меня успокоилась, — помнишь моего питомца?
— То чудовище? — поежилась девушка.
— Именно, в той пропасти жило еще одно, за ним, собственно, и отправлялся.
— То есть как так, жило? Ты убил его? И откуда знал, что оно там? Или ты не за этим туда шел? — по мере озвучивания каждого вопроса речь девушки слегка замедлялась, а потом она выдала и последний, — оно сейчас здесь?
Я кивнул:
— Здесь, — и тут же добавил, — жуткая тварь, должен признать, чуть концы не отдал, пока возился с ней.
Пауза.
— И, где, здесь? — черт, походу, зря я об этом заговорил, нужно было молчать.
— Ты уверена, что стоит об этом? — посмотрел на нее с улыбкой.
— Если честно, то нет, — покачала Айса головой, — они тебя полностью слушаются?
— Шагу ступить не могут, — заверил ее, — иди лучше ко мне.
А обняв и прижав к себе девушку покрепче, закрыл глаза. К чему все эти разговоры, метание мыслей с языка и прочая ненужная болтовня, когда достаточно всего лишь вот так быть рядом друг с другом, и все сразу же становится неважно. Мир будто наполняется спокойствием и упоением тишиной, уютом и близостью с родной душой. Казалось бы, как банально, и как много это дает. Айса, словно прочтя мои мысли, безоговорочно поддержала молчаливое течение времени, не нарушив его ни единым звуком и лишь слегка посапывая, а потом и вовсе заснула. Меня же одолевал настоящий сонм мыслей, цепляющихся за сознание, будто клещи, настырно требуя внимания и безоговорочной сосредоточенности именно на них. Даже озадачило слегка подобное состояние, тело, вроде, уже и спит, а сознание продолжает работать, словно во сне.
И это совсем не было похоже на мой обычный ночной отдых, опять, что ли, очередные изменения, и чего от них ждать? Новая тварь внутри довольно ворочалась, суча своими кошмарными лапами и словно елозя по основе брюхом, обустраивается, видать. Значит, все идет как нужно, я ее ощущал так же четко и ясно, как и Белого, когда он находился там. Каждую лапу, каждый изгиб жуткого тела, любое движение отдавалось в сознании, являя ирреальную картину кошмарного монстра, невесть как уместившегося где-то внутри меня.
Затем пришли мысли о прошлом, об оставшихся в ином мире родных, знакомых, и я с ужасом вдруг осознал, что меня это не так уж и волнует, по крайней мере, не так, как раньше. Не скучал по семье, за отцом и матерью, почти не было печали о погибшей Татьяне, словно и не со мной это все происходило. Сознание скользило по картинам памяти и не находило отклика, будто перед ним вставало чужое или малозначимое, хотя как такое могло быть, если все это — моя жизнь. И если даже она осталась где-то там, далеко, в неизвестности, ничто не могло отменить ее значимости. Или могло?
Вопрос возник сам собой, и сознание оказалось в тупике. Чего еще я не знаю о Тени? Может ли быть такое, что... но мысль оказалась слишком уж жуткой, как можно терять привязанности, любовь и прочие чувства? В Тенях да, временно, пока не выйдешь обратно, но потом ведь все восстанавливается? Или не полностью, отмирая по кусочкам, по частям, пока не меркнет до такой степени, что становится лишь бледной памятью, уже не вызывающей былых чувств и эмоций. Догадка просто ошарашила, в буквальном смысле вызвав чуть ли не панику, сознание словно билось в агонии, запертое в клетке домыслов и словно из тумана, неохотно, но неотвратимо проступающей правды. И чем дальше думал об этом, тем больше убеждался в возможности подобного, память хитрая штука, когда что-то хорошее, вспомнить почти невозможно, разве что яркое и особо сильно запечатлевшееся в глубинах сознания. А вот кошмары и неприятности отпечатываются в ней навек, ничем не сотрешь, никак не забудешь.
И таких моментов, когда ранее важное сначала незаметно, а потом все больше и быстрее теряло вес после пребывания в Тени, таких моментов вспоминалось сразу множество. Другое дело, что они были незаметны и так, без общего плана, просто ускользали от внимания, но теперь мозаика сложилась полностью, как надо, и картина получалась ужасающая. В памяти останется все, что когда-либо происходило вокруг, но обесценится и потеряет значимость, станет ненужным и ничего не стоящим воспоминанием. Так что ничего, кроме нахлынувшей грусти и печали, я сейчас не испытывал. Глаза открылись сами собой, уставившись в темноту потолка, а внутри выла душа, принимая жестокую действительность. Лица близких и родных людей не вызывали ни капли эмоций, стертые, блеклые, словно маски, и если разум понимал, что так нельзя, это ненормально и плохо, жутко, то внутри ничего даже не содрогнулось, будто отмерло все, ужас.
До самого утра так и не заснул, лежал, отвернув голову от Айсы, и подушка с моей стороны лишь намокала. Это была своего рода ночь прощания и принятия себя таким, каким стал, каким стану, и оставался один единственный вопрос — до каких пор? Пока не перестану видеть и слышать, или без разницы и все равно происходит обесценивание? Выходит, смогу забыть былую боль, жить лишь ближайшим прошлым и настоящим, зная, что рано или поздно, для меня и это все перестанет существовать? И выходит, что необходимо каждое мгновение стараться сделать запоминающимся, иначе что останется? Прах и серость, густая пелена падающего из пустоты в пустоту пепла, не более. Вопросы роились подобно муравьям и как всегда, рядом не было абсолютно никого, кто мог бы подсказать, предостеречь, или открыть очередную горькую истину. Хотя куда уж горше, ведь даже слезы вниз бежали не по утраченным когда-то дням, нет, они лишь отдавали дань той человечности, что хоронила прошлые бесценные мгновенья. Они и есть, и вроде бы их нет, так незначительна их суть, не стоящая и внимания, хотя умом прекрасно понимаешь, сколь дороги они должны бы быть. Черт, а эта хрень поэтическая откуда?
Мысли тут же переключились и осадок, накапливавшийся за всю эту ночь, стал таять, словно прошлогодний снег. За окнами уже светало, совсем скоро по коридору пройдет легкая дрожь, отзывающаяся в каждую дверь еле слышным звоном и мерно затихая. Что бы спустя минут десять повториться вновь, и так пять раз подряд, своего рода побудка для тех, кому надо встать пораньше. Остальные же могут еще пару часиков поспать, затем подъем и на учебу, ну, или на восстановительные работы, график в Академии теперь менялся хаотически и каждый день мог получать все новые и новые изменения.
— Нам после пятого вставать, — вдруг сонно пробормотала Айса, — тебе на инструктаж, а мне в совет.
О, как, а я и не знал.
— Выспалась? — губы сами приникли к ее щеке.
— Угу, — промычала девушка, пробормотав затем, — интересно, эльфийка уже убралась восвояси?
— Тебя это тревожит?
— Нет, а должно? — и ведь явно ждет, что отвечу.
Залезть на нее сверху заняло буквально мгновение, и через секунду девушка уже отчаянно смеясь, отбивалась от моих несерьезных попыток подмять ее под себя еще больше. Сон как рукой сняло, и вот, уже во всю обнимаемся, целуясь и наслаждаясь удивительными минутами утреннего спокойствия, жаль только, вставать скоро. Из комнаты выходили в прекрасном расположении духа, я и думать забыл о ночном бдении и выводах, заставивших нервную систему конкретно перегреться, в конце концов, чему быть, тому не миновать, тем более, что никаких угрызений совести не испытывал и лишь логика напоминала об ущербности такого существования. И, тем не менее, осознание и принятие проблемы сняло с души часть груза, и больше камнем на грудь он уже не давил.
Встречающиеся редкие ученики и сотрудники Академии учтиво кивали, проходя мимо, а я краем глаза следил за своей спутницей. А у той ни капли стыда на лице и никакого сомнения, истинная Айса Руан, выходит, меня вчера просто облапошили, никакого стыда там и в помине не было. Да если и был, то моя красавица заранее все наперед просчитала и отреагировала самым правильным образом, в общем, оба получили, что хотели. На очередной развилке девушка чмокнула меня в губы и упорхнула по своим делам, предоставив плестись к старику в полнейшем одиночестве. А тот уже ждал, озабоченно прохаживаясь взад вперед. В кабинете стоял довольно необычный аромат, то ли приправ каких, то ли еще чего, но ректор периодически чихал, смешно теребя нос, и хмурился, шаря взглядом по полкам у стены.
— Утро доброе, потеряли что? — переступил через порог, двери были нараспашку, но ректора это, похоже, совсем не волновало.
— Влад? Да, доброе, доброе, можно и так сказать, можно и так, — он опять впал в прострацию, уставившись на корешки книг и кучи свитков, занимающих почти всю дальнюю стенку.
— Чем так пахнет?
Тот, не отрываясь, буркнул:
— Остаточный эффект, — а потом вдруг быстро метнулся вперед, и по самое плечо погрузил руку в щель между парой книг, чуть ли не нырнув туда с головой, и только тогда я удосужился взглянуть насквозь. Мать честная, это что за твари такие тут живут, тараканы местные, что ли? Глава же Академии аккуратно, как показалось, но довольно крепко вцепился в хитиновую спинку не особо приятной на вид гадины, и если бы не размеры, то я вполне мог бы отнести ее к кошмарам, так как основным ее достоинством было мерзость внешнего вида. В пол локтя, спинной панцирь состоял из пяти-шести пластин, накатывающих друг на друга и шевелящихся при малейшем движении. А тварь сейчас дергалась и извивалась так, будто ее хотели изничтожить самым жутким для нее способом. И трущиеся кусочки брони скрипели и издавали невероятные звуки, выводя на все тона такую какофонию гнусного скрипа, что хотелось дожать ректору руку и смять мерзкое создание до состояния мокрого пятна. Но тот явно слишком осторожничал, пытаясь подхватить тварь покрепче, но, не решаясь придавить сильнее. Та же во всю продолжала дергаться и сучить десятком лап, царапая заднюю стенку шкафа, и довольно глубоко, должен заметить, коготки-то там оказались ого-го какие. В общем, сам бы старик продолжал так стоять достаточно долго, что бы мне надоело, так что:
