— ...Не может быть!
— ...Неужели ещё одна?
— ...Ещё?
— ...Ещё?
— ...Да сколько же их?
— Ва-у-у-о, — из леса показалась огромная морда второй черепахи. Нагибая молодые деревца, словно тонкие стебли травы, со скрипом, скрежетом, выворачивая целые пласты влажной почвы, откидывая их за собой, она ползла напрямик к подруге.
В отличие от первой, на её панцире было гораздо больше веток и мха, и от этого упырица казалась ещё противнее, страшнее и уродливее.
Рептилии громко трубя, сблизились, стали "переговариваться", шевелить хоботками. (А кому-то даже показалось хищно кивать и плотоядно причмокивать в сторону спрятавшихся в крепости людей).
Они явно готовились к трапезе. Их огромные пасти, позеленевшие от лишайника, растущего на спине, затаились в беззвучном сердитом оскале.
Наконец чудовища приняли решение. Одновременно повернулись в сторону. А затем, урча и пуская серые газы, начали движение вдоль крепостной стены. Позади них, открылись отверстия и стали вываливаться круглые дымящиеся предметы.
— Ваше сиятельство, — закричал секретарь коменданту. — Смотрите, они откладывают огненные яйца.
— Господи, святая Мария Магдалина, мироносица, — Антонио Дельгадо простонал из последних сил. Тревожно колотившееся в груди сердце начало добросовестно отсчитывать оставшееся для жизни время...
— Они ещё и РАЗМНОЖАЮТСЯ!
Яйца разгорелись, задымили. Ветер понёс грязые, желто-серые, вонючие облока дыма в сторону крепостного сооружения.
Через несколько минут едкий, удушливый смог полностью накрыл крепость. Стал выедать глаза, проникать в нос, в рот, першить в горле. Люди закашляли, потекли слезы.
А плотность дымовой завесы только усиливалась. Багровые языки пламени разгорались всё ярче и ярче. Густой, чёрно-чёрный дым клубился всё сильнее и сильнее. Казалось, вот-вот займется огнём сухой воздух, затем он закоптит и зажжет небо.
Глава 37.
В царской гостиной играли новую забаву "Настольный морской бой", подаренную накануне царю воеводой Прозоровским.
Зрители окружившие дубовый стол, дурачились, кривлялись, — кто шапку надвинул на нос, кто схватился за бороду, кто растопырился, похабно поддерживая выбранную сторону игроков — крик, спор, хохот.
Другие, надменно посматривали сверху, дымили длинными трубками, качали головой, недоумённо пожимали плечами.
— Гей, Васька, телепень неуклюжий! Сапогом тебе в рыло да лаптем в зад... — кричали одному из "морских бойцов". — А ну, раздайся, не столбей! Шибче, шибче двигай копытами.
У многих болельщиков уже давно покраснели лица от смеха и съехали на сторону парики...
— ...Дай же своему, дай не жади! — орали с одной стороны игрового стола. — Направо пущай, выколи тебе глаз или в центр пульни, а потом прямохонько наддай в самый угол.
— ...Ё-пэ-сэ-тэ— же-твою-душу-мать-перемать-в-антихриста-сдать! Кто же так бьёт? Шибче крути кораблём, веселей загоняй немчуре ядро в задний проход.
— ...Эх, кто же знал — воротник у него в крепости добрый. С наскока не пробьёшь. Тута-ча разыгрывать надо.
— Хоц таузент! Кристофер, вас ист дас? — доносилось с другой стороны. — Я постафил на тебя штоф водки. Тафай! Не ропей. Шнеля! Погляти на счёт. Мы проигрыфаем уже тва ядра!
— Так, так, ребятушки... Давай, шевелись, наддай... — подбадривал игроков Пётр. Его веселили шум, задор и споры. Он сам вторые сутки не мог оторваться от подаренной вещицы: вся такая ладная, чудная, заводная. Это же надо до такого додуматься? — Передвижной морской бой: Крути, верти, пуляй — да ещё игра широка — во весь дубовый стол! Ай да, Прозоровский — ай да сучий потрох! Удружил, сучёныш!
Царь вдруг закинул голову и засмеялся, как всегда, будто выдавливая из себя смех... (Вспомнил последние слова боярина: "Царь-батюшка, люблю море — больше всего на свете! Почему люблю — не ведаю, но все мыслишки только о нём, окаянном! О нём и кораблях наших! Вот, тебе крест истинный — век воли не видать!").
— Расступись. Ось-ка сыграю "На победителя", — Петр сплюнул на пол, вытер конец трубки о рукав и взялся за рычажки.
(Примечание автора. Официально: "Настольный морской бой" игра для двух участников, моделирующая перебрасывание "по воде" плоских ядер (Шайб) между фигурками кораблей (Хоккеистами). Игра ведётся на механическом симуляторе морского поля (Хоккейной коробки) размером с большое каретное колесо. Каждый из соперников ведёт партию за свою команду, управляя фигурками "Кораблями" с целью загнать ядро (Шайбу) в морскую крепость (Ворота). Фигурки управляются расположенными под игровым полем рычагами, позволяющими их вращать и передвигать по вырезанным в поле жёлобкам.
Неофициально: Где-то далеко, далеко, в другом времени — обычная детская игра "Настольный хоккей". Вместо хоккеистов — изготовлены фигурки морских кораблей. Вместо клюшек, вытянутый руль корабля. Игровое поле, естественно, покрашено в цвет морской волны).
В гостиную вошёл любимец царя Франц Яковлевич Лефорт, сопровождающий неизвестного человека.
— Ваше царское величество, хотел бы познакомить вас с моим гостем — графом Полем де Мюрай дю Реварди.
— Давай, знакомь, — самодержавец, одержавший сокрушительную победу (С сухим счетом), вышел навстречу гостям.
— Граф де Мюрай — очень интересный человек. Последнее время он много путешествует по миру. Сейчас проездом в Московии. Решил лично засвидетельствовать вам своё почтение.
— О-да, Ваше царское величество! — француз отступил на три шага назад, снял широкополую шляпу, немного поскакал и помел по полу перьями. Столь же бойко выпрямился и, улыбаясь приподнятыми уголками рта, проговорил ломано по-русски. — В дороге узналь, что вы не есть равнодушен к морским забавам. И с радостью пожелаль сделать для вас небольшой подарок.
— Эй, вы, там! — он повернулся к двери, поднял руки и громко захлопал в ладоши. — Алон, алон!
Двое слуг вкатили в комнату большой предмет на колесиках.
— Ву-а-ля, — де Мюрай сдернул ткань с предмета.
Под полотном оказалась большая тумба в середину которой был вкраплен настоящий корабельный штурвал от фрегата. Внутри рулевого колеса были помещены механические часы.
— Ваше величество, это есть морской часы с боем. Каждый час, как и заведено на корабль, они бьют в небольшой колокол — рында.
— Заводят, так... — француз подошёл к штурвалу и начал вращать рулевое колесо.
Можно поворачивать в любой сторона. Когда окончен завод — будет тяжело вертеть и звучит мелодия. Подводить стрелки, этот рычажок: Маленький для маленькой, большой для большой.
Петр подошел к часам, вытянув шею, посмотрел как на чудо. Начал осматривать неведомую заморскую вещицу. Его ноздри раздувались от возбуждения. Подарок ему пришёлся по душе.
— Я узналь, Ваше царское величество любить всякие диковинки. Попробуйте вертеть колесо, почувствовать себя шкипер настоящий торговый или военный многопушечный корабль. Часы как раз надо заводить.
Петр вцепился в штурвал. Начал его резво вращать в разные стороны. Затем взял небольшую паузу, достал из кармана изгрызенную голландскую трубку, раскурил её и снова с деловым видом продолжил вертеть огромное колесо, уставившись куда-то в даль.
Через несколько минут заиграла музыка.
— Ваше царское величество! Чувствуется, в ваших жилах бурлить кровь настоящий флибустьер — морской бродяга. О-ля-ля, Это, есть бесподобно! Позвольте мне запечатлять этот славный моменталь для потомок.
— ??? Чего зачатлять? — Пётр не понял слова и обернулся.
— ??? — все присутствующие растерянно стали переглядываться, ожидая появления неизвестно кого. (Или чего).
— Ваше величество, сейчас я позвать мой менестрель, трубадур, трувер. Он, есть, очень талантлив и... он, для этот моменальт сочинять прекрасный рифма... В вашу честь!
— Федька, Федька, — граф поднял руки, и громко хлопая кого-то позвал. — Поди сюда.
К нему, кланяясь, подошёл худосочный мужичок с пучком редких рыжеватых волос над большими оттопыренными ушами. Он постоянно, по козлинному, нагибал голову. В воздухе тряслась редкая светло-каштановая борода.
— Федька, тавай, кажи такие словаль. Такие... Чтобы удивлять всех. Чтобы слеза катить на глаза, а душа петь!
— Про че казать то? — уточнил рифмоплёт, не разгибая спины. Во всей его фигуре было выражение угодливости и подобострастия.
— Кажи про... фффф, — Поль де Мюрай развёл руки, показывая огромные волны. — Про буря, шторм и конечно про могучий, сильный государь.
— Хм-хм, — Федька прочистил горло, настраивая "рабочий инструмент". Прокрутил в голове услышанные слова. Осторожно выпрямился и громко процитировал...
Он любит бури и шторма,
Его хранит судьбинушка сама.
Могучий, сильный, главный
Свершит свой подвиг достославный!
— Ах, мон дьё, — француз приложил руку к груди и в почтении склонил в сторону царя рогатую копну парика.
— О, бьян! Ту дё сюит. Как он красиво говорить! Как говорить, шельмец, коноваль! Ваше величество, Вам нравится?
— Могучий, сильный, главный — свершит свой подвиг достославный! — По-моему это есть лучший по красоте фраза, которую я слышал за всё время пребывания в вашей страна... О-у, я обязательно переведу её на франце. И сохраню на долгую память в своих мемуар о Вас и Ваш двор.
— Фраза? Красота? Память? — Петр скривил рот, ничего не понимая. Выразительно вскинул брови. (Что сие значит? Какая такая красота-срамота-память?).
— Пётр Алексеевич, это есть очень поэтично и остроумно, — Лефорт решил поддержать соотечественника. — Особенно про Ваш будущий подвиг!
— Конечно, красиво! — тут же воскликнул Алексашка Меншиков, озорно блеснув голубыми глазами. (Кто — кто, а уж он-то "разбирался" во всяких, этих, "стихах" и возвышенных кундштюках). — Наш Государь, лучше всех! Виват ему!
— Виват!!! — громоносно поддержали окружающие.
— Я-я, — обучено закивали головами придворные "учёные" немцы. — Доннер-веттер! Колоссаль! Это есть отшень ка-рашо и по-этишно!
— Ладно, пусть будет, — миролюбиво произнёс Пётр.
* * *
С гуляния Петр с Алексашкой вернулись к рассвету. Есть ничего не стали. Выпили холодного кваску.
Петр потоптался было у стола — хотел ещё походить — подумать. Места, где шагать, было мало, брякнулся в чём был на самодельный топчан. Кинул руки за голову. Замолчал. Долго лежал, вытянув губы, уставясь в одну точку на потолке. Вздыхал. Видно, о чём-то сосредоточенно размышлял.
В спальне было жарко. Скребла мышь под печью. В открытое окно издалека доносилось крики караульных. В углу под иконами от сквозняка пелегала яркая лампада.
Меншиков набил большую застольную трубку, раскурил, подойдя к топчану, сунул в протянутую руку царя.
Петр взял трубку, приподнялся и внезапно спросил...
— Данилыч, что скажешь?
— Про табак, мин херр, что в трубку набил? — Алексашка лукаво осклабился.
— Про табак... Французский, кой сегодня часы со штурвалом приволок?
— Чистый франт, мать честная! А кафтанчик! А туфельки! А чулочки! А губки бантиком!
— А по делу?
— Странный он какой-то, мин херр: Трубку не курит. Вина не пьёт — так, губы обмочил. Сказывает: поэзия, живопись, музика, игра живого ума — вот его парадиз.
Меншиков взял паузу, выпустил изо рта большую струю дыма. Подмигнул хитрым глазом в сторону молодого царя.
— Токмо я думаю, здеся другая оказия приключилась — сероглазая нимфа скребет его душу. Сохнет по ней — аки истукан каменный.
— Нимфа говоришь? Кто такая? Я ведаю про неё?
— Ну, мин херр, сказывают старшая дочка боярина Прозоровского.
— Дочь Прозоровского?
— Да. Он ради неё даже на Плещеево озеро мотался. Крутился веретеном подле неё. Пытался в учителя набиться — политесу обучать.
— Француз? На озеро? Ради боярской дочки? В учителя? — Пётр удивился ещё больше. — А не врёшь?
— Ей-бо, не вру.
— Глянь-кась, чего я у него выпотрашал! — Алексашка достал из-за пазухи несколько плотных листов свернутых в трубочку.
— Сказывает, где бы он не появился, везде малюет живопись. У него энтого добра — цельный альбом. Как открыл — как показал — у меня аж-но глаза по лбу разбежались! Матери горшки — вершки — ёлки заплечные! Там, такое! Такое!
— Вот, мотри. Несколько из них.
Пётр взял один из рисунков начал внимательно рассматривать. Затем внезапно брезгливо бросил на стол. Схватил Алексашку за грудки.
— Ты, что? Мордень сиволапая? Украл? Украл рисунки у французского дворянина? У графа? Да как ты посмел? Знаешь иродово семя, что тебе будет тепереча?..
— Фи, как можно... — денщик смешно спародировал произношение немцев при дворе. — Хоц таузент! Форовать, плёхо... Упаси меня поже! Нихт, нет, никак, нельзя...
Алексашка ужом выскользнул из объятий, изобразив на лице величайшее изумление.
— Господь с тобой, мин херр... Я их выиграл! Честно-причестно! Правда-приправда!
— Не ври, в зубы дам! Я спрашивал у Лефорта — де Мюрай не любит азартных забав.
— Дык... Морской бой, в чём там азарт? Крути — верти — пуляй со всей божей дури! Покамест вы с Лефортом часы обмывали на брудершафт. Я ему говорю... — не соизволите ли вы, уважаемый мусью оценить одно увлекательную потеху. А он такой — сякой, какую-такую потеху? А я ему — пардоне, пройдёмтесь, тут недалече... Вот он и согласился. А теперь пошто рвать волосы на себе — коли навыка нет? Всё честь по чести! Было ваше — стало наше. Тем более с него не убудет — у него там ещё столько же.
— Ох, Данилыч! — перед носом Меншикова помахали здоровым кулаком. — Дознаюсь, что ворованные — не взыщи — лично повешу на воротах.
Хитрец, проигнорировав угрозу, начал показывать...
— Вот, место возле озера, где роют ямы и рубят деревья. Тута-ча, поглядь — строительство посёлка. Здеся, работяги вместе с Михайловским, закладывают верфь. Вишь, боярин топором кому-то машет от души. Прямо Марс какой-то, а не боярин!
У Петра все шире округлялись глаза от любопытства. Нарисовано было хорошо, подробно. Художник знал своё дело.
— Тама, строят пристань. А вота-ча, ещё интереснее... Лучше, глянь — узнаешь кто это? А? Как, похож?
— Нет, мин херр, — синеглазый плут выдавил деланную зевоту. — А всё-таки здорово я придумал по поводу рисунков: На озере не были, а что там твориться — знаем доподлинно. И не просто знаем, а можем и другим показать.
* * *
— Слухай сюды, — едва слышно прошептали на ухо. — Подойдешь к царю. Глядь, какой он довольный. Подашь грамотку. Перекрестишься, крест поцелуешь, молвишь — всё так и было... Уразумел?
— Да.
— За радение наградку получишь — долг прощу. А может, и денег подброшу.
— Не обманете?
— Что ты — как можно? Бог с тобой? Когда я обманывал? Сроду не велось такого! И главное помни — чтобы не спросил про Плещеево озеро — стой на своём — там ничего нет — тишь, покой, глухомань да комары летают.
.....
Афоньку Тыртова подвели к Петру. Как и подобает самодержцу, — брови гневно сдвинуты, взгляд строгий, пронизывающий.
— Чего надобно? — острые цепкие глаза не просто смотрели на холопа, а буравили, пробирали насквозь.
