— Стоп, стоп, женщина! Выключись! Слишком много кофеина, слишком много!
— Ты знал про Ника? — внезапно в лоб спросила я, мгновенно состроив серьезное лицо. — Про него и про пергидрольную? Тогда в школе, скажи честно. Ведь знал, поэтому и...
Мика тоже посерьезнел и глянул на меня исподлобья:
— Знал.
— Почему не сказал? Пользовался моментом? Не подумал о том, как это выглядит по отношению ко мне?
— А ты бы поверила?
— Прости?
— Ты бы поверила, если бы я тогда тебе сказал об этом? Вот честно? А я вот думаю — отправила бы в далекие дали и сказала, что я специально выдумываю. Из вредности.
— Но ты всегда так делаешь, ничего нового.
— Ну так в чем тогда вопрос?
— Ты прикрывал его задницу или действовал в своих интересах? — все-таки осмелилась спросить я, при этом разглядывая ночки своих ботинок так, словно собралась писать по ним диссертацию.
— С чего мне прикрывать его задницу? Чести много! Я просто воспользовался моментом...
— ...а от душа чего отказался?
— Джейсон!
— Что? Раньше мы так увлекательно обсуждали твою половую жизнь, а сейчас чего тушуешься? У Кло вроде все на месте, — я даже позволила себе вальяжно опереться о машину рукой и, прищурившись, наконец-то поднять глаза на Мику.
— Давай еще твою обсудим, чего уж там... — фыркнул тот.
— А у меня ее нет, так что и обсуждать нечего, — я пожала плечами, на что Каллахен тоже сощурился.
— Исправить?
— Так что с пергидрольной? — отбрила я невозмутимо.
— Женщина, я тебе уже не раз говорил, что она мне не нравится, — просто ответил Блондин, пожимая плечами. — Что ты к ней каждый раз привязываешься?
— Потому что я больше никого и не знаю, в кого мне еще тыкать, — отозвалась я.
— Ревнуешь?
— Недоумеваю.
— ...ревнуешь, — мурлыкнул Мика. — Это мы уже выяснили, помнишь?
— Ох, чего мы только не выяснили за последние несколько недель, а! Мне с лихвой хватило твоего гомосексуального опыта и того, что ты до сих пор маячишь у меня на горизонте, как красная тряпка, — ох, как мне великолепно удалось закрутить фразу, избежав слов "секс", "привязался" и "надоел", — горжусь собой! — Вот что мне с тобой делать? Ты же сказал, что ты "не в игре", зачем тогда лишний раз меня дразнишь?
— Да ты сама сразу в кобру превращаешься, стоит хоть шаг лишний в твою сторону сделать... — надул щеки Мика, сердито фыркнув.
— Какие шаги, ты посмотри на себя! Каждый раз умудряешься ткнуть меня носом в какашки, несравненный пуп земли, мир не вертится вокруг тебя!
— Мир вертится вокруг тебя, — невозмутимо выдал Мика и пожал плечами. — И я ничего не могу с этим поделать, хотя и не раз пытался. Сдаюсь. Между нами правда должен быть как минимум континент, чтобы я перестал думать о тебе. И то я не совсем уверен, что это сработает.
— Не сработает, — кивнула я. Каллахен рассерженно рыкнул и сморщил нос, скорчив при этом на редкость умильную мордашку. "Мир вертится вокруг тебя" — не это ли я на самом деле хотела услышать от него? Не это ли хотела когда-то сказать сама? Только не так это было просто, да и сейчас как-то...
— Он тебе нравится? — спросил Блондин с любопытством. — Сейчас. Все еще нравится?
— Да я хочу ему все зубы пересчитать, — буркнула я, закатив глаза.
— Что ты такая кровожадная? Может, тебе и правда сменить ориентацию?
— Я сейчас тебе поменяю ориентацию, Каллахен.
— Мне уже поздно, я же признался, что я гей. Смирись, — Мика облокотился на крышу машины, почесал затылок, с ухмылкой глядя в ночное небо — я даже невольно засмотрелась на линию скул, на широкую шею с чуть выпирающим адамовым яблоком и на то, как пальцы скользнули с шапки по уху к шее. Вот нашла я себе огромную проблему — и ведь правда, не могла на того же Нэйтана засмотреться в свое время? Он тоже симпатичный, спортивного телосложения, с широкой дружелюбной улыбкой, а этот ведь — хитрющий коварный упырь, как есть. Пусть и блондин. Пусть и улыбается так, что забываешь обо всем на свете — но при этом не сказала бы, что она такая безобидная. Мика и безобидность? Простите, но нет.
— Господи, Джейсон, скажи хоть что-нибудь!
И я его отлично понимала. Последние пару недель он только и делал, что натыкался на сухое равнодушие — и, конечно же, понятия не имел, чего оно мне стоило. А что мне оставалось делать? Позволить ему сломать меня — потом, позднее, когда окончательно наиграется, и я надоем ему, как десятки других?
Закрыв глаза, я сказала это вслух. Легче от этого не стало ни на грамм, признаться, но я хоть что-то сказала впервые — и по делу. Правду за правду.
— Почему не стало легче? Мне хотелось бы, чтобы стало проще — потому что так решились бы все проблемы. Все было легко: ты парень, я девушка, — этот раз должен был снять это напряжение, и эмоциональное, и физическое, но почему этого не случилось? Мы как собачились, так и продолжаем, но только стало еще неприятнее. И если раньше это было в удовольствие, когда мы скидывали агрессию друг на друга, а потом улыбались друзьям, то сейчас это удовольствие от стычек куда-то пропало. Тогда мне было все равно, что ты обо мне думаешь, а сейчас — неприятно думать, что ты и правда так считаешь.
-...я никогда не считал, — отозвался Блондин. — И я никогда не заставлял тебя сделать что-то против воли.
Я уже открыла глаза, но смотрела себе под ноги, — не хотела поднимать взгляда, эмоционально я была к этому не слишком готова. Моя нервная система и без того была потрепана за последние пару недель, да и я отлично представляла, какой мятный сейчас взгляд у Каллахена.
— Не заставлял? А кто предложил мне сделку? Как я могла от нее отказаться? Я согласилась не из-за того, что ты хотел позвать какую-то очередную цыпочку с рабочим ротиком, а из-за того, что ты хотел отдать ей должность ассистента мадам, а я этого целый год ждала — того кастинга и собеседований. Да гори оно в аду, лучше бы этого вообще не было...
— То есть сейчас ты жалеешь?
— Все было бы проще, обойдись мы без поцелуев.
— Все было бы проще, если бы ты каждую ночь в Сан-Франциско спала на своей половине кровати. И после той крутой вечеринки ты сама меня поцеловала.
— Не сочиняй.
— Ты еще скажи, что у меня дома я тоже первый начал. И в раздевалке... — голос стал медово-приторным, со знакомой ехидностью. Я не утерпела, глянула на него исподлобья, но Мика разглядывал небо над головой, засунув руки в карманы пальто и привалившись спиной к машине.
— А ты, я смотрю, ну очень яростно сопротивлялся.
Каллахен хохотнул, опустил голову.
— Заметь, я пытался.
— Ты так всем говоришь?
— Зачем ты вечно все усложняешь?
— Потому что хочу снова ненавидеть тебя, как раньше?
— Не выходит?
— Как-то не очень... — хмыкнула я.
— Тогда может просто перейдем к той стадии, где можно опять целоваться? — мурлыкнул Мика, склонив голову набок и взглянув на меня, поймал взгляд. В глазах его была только насмешка — а я-то знала, как с ней можно бороться.
— В следующей жизни, Каллахен.
— Я же тебе нравлюсь.
— Когда я такое сказала? — я наиграно удивленно приподняла бровь. — У тебя слишком богатая фантазия. Как всегда. Брэд Питт мне тоже нравится, например.
— То есть и его ты бы поцеловала?
— Его — тем более!
— Ты разбиваешь мне сердце.
— Там есть что разбивать?
— Язва.
...
— Эй, я же просила отвезти меня домой! Это же твое упырское логово, с каких пор оно называется "дом"?
— Откуда я знаю, где находятся твои общаги, ты заснула!
— Не прикидывайся! Ты уже отвозил меня туда.
— Я не помню. Ты меня с кем-то путаешь.
— Как я могу тебя с кем-то путать?
— Хорошо, твоя взяла. Сейчас развернусь.
— И еще полчаса убить на дорогу? Меня и так укачало, кто продал тебе права?
— Ты заснула!
— В отличие от некоторых я — после трудной работы!
— Пф.
— Идем, дедуля. Только ты спишь на диване — хватит с меня приключений на сегодня.
— Может, это ты ляжешь на диване?
— Где твой телефон? Я вызову такси...
— Звони со своего!
— Я еще не забрала сим-карту из офиса, скряга. Тебе что, жалко?
— А кто утопил телефон в пиве?
Спать хочется неимоверно, особенно после горячего душа. Поэтому я чувствую, как прогибается матрас на второй половине кровати уже в полусне, и тихо-тихо бормочу:
— Обними, холодно...
И он обнимает, утыкается носом в затылок и сонно вздыхает, укутывая нас обоих в кокон из теплого одеяла. Тут горячо, немного душно, пахнет миндалем и совсем немного — ментоловым гелем для душа, и мне хорошо, уютно и комфортно.
Ведь я — дома.
Глава 26. Wonderful tonight
Просыпаться от сонного вздоха в самое основание шеи, когда от неожиданности не то что табун мурашек, а целая армия, и сердце пропускает два удара, кажется, — не самое приятное. Учитывая, что Блондин продолжает сладко спать, а у меня теперь — сна ни в одном глазу, так и хочется развернуться и дать ему в лоб.
Под одеялом так тепло, а если вытащить из-под него ступню, кажется, что вокруг ледяное царство. Вот тебе и осень. Или кто-то забыл закрыть окно, что более вероятно. Поэтому из-под одеяла меня вытащит либо атомная война, либо звонок мадам Жюстин (что нереально, учитывая отсутствие телефона!), либо проснувшийся Мика.
Если подумать здраво — ничего и не случилось. Мы даже по дороге до дома не особо разговаривали, поэтому спроси меня под дулом пистолета, в каких мы сейчас отношениях с Каллахеном — я не смогу ответить. Я не могу понять, чего хочет он, а также не могу понять, чего хочу сама. Частично понять, чего хочет Мика, как и любой другой парень его возраста, я еще могу, но этого мне явно недостаточно, чтобы понять, как вести себя с ним дальше. Он же как капризный ребенок, который будет ездить по мозгам, пока не добьется того, чего хочет, а наигравшись — выкинет и забудет. Да ладно Каллахен, я сама местами не хуже него самого. Он хотя бы честен с собой и окружающими, а я пытаюсь закрываться какими-то своими глупыми правилами, которые не очень-то работают, когда Мика Каллахен находится в пределах видимости. Да что уж и говорить, — они перестают работать, даже когда этого занудного капитана и рядом нет, ведь это не мешает мне думать о нем. Периодически. И при этом с абсолютно каменным лицом отшивая любые поползновения этого самого капитана в свою сторону. Прячась за Ником, создавая иллюзию идеальных отношений (и кто на это повелся?), и все бы ничего, и переболело бы, перегорело, затянулось прочной оболочкой, все эти дурацкие чувства, глупые такие, — если бы не выключенные тогда тормоза. Или не перегорело бы? Осталось бы висеть этаким красным восклицательным знаком, вспыхивало, сжигало изнутри, сводило с ума, на расстоянии и без...
Интересно, все слишком печально в плане времени? Окна зашторены, да и на улице непонятный утренний полумрак, свойственный нашей осенней погоде. Быть может, уже почти полдень, и я конкретно опоздала на занятия... Если этому гамадрилу все простят, то мне подобные радости не светят.
Пришлось вытащить нос из-под одеяла, выискивая взглядом электронные часы на стене — точно помню, что они были! 7.43 — смотрите, да я ранняя пташка.
Потревоженный моим поиском часов, Каллахен во сне перекатился на спину — и я потеряла свою грелку за спиной, вот досада. И спит ведь, и как не мерзнет, ведь почти все одеяло на мне...
Красивый.
Со своими аристократичными чертами лица, острой линией скул, узким носом и самую малость — с девчачьими пухлыми губами. Что-то снится, раз забавно сморщил нос. Такой дурак, с растрепанными волосами, вот честно — никогда бы не подумала, что там пробуждается Повелитель Ада каждое утро, с ядовитыми клыками и леденющими кошачьими глазами.
Мне хотелось взять, и глупо уткнуться носом в шею, вдохнуть миндальный аромат, а потом взять — и прикусить за мочку. Тогда уж точно проснется, но... это означает снова спустить тормоза. Да не просто спустить — сломать их конкретно так. У меня и так проблемы с рельсами, еще не хватало...
"Мой мир вертится вокруг тебя".
Да ладно уж. Пусть вертится. Но интересно, как быстро сойдет с орбиты?
Подперев локтем подушку и положив голову на ладонь, я разглядывала спящего Каллахена рядом, пока была возможность. Если у меня получится видеть подобное почаще, это здорово, а пока что я полюбуюсь на развалившегося котяру рядом. В боксерках от Кельвин Кляйн, между прочим! И футболка, о счастье глаз моих, — та самая, которая "Born to be wild", и если бы она так неприлично не задралась выше пупка, цены бы ей не было. Очертания пресса — совсем едва, — и незаметная дорожка волос от пупка вниз. Я не удержалась, протянула руку, пощекотала подушечками пальцев, — мышцы брюшного пресса ощутимо сократились от прикосновений, Мика сонно вздохнул. Но вряд ли этого достаточно, чтобы растолкать такого упыря — и то предельно ясно, что до заката его вряд ли из гроба выкуришь. Ну или до звонка будильника, должен же он как-то просыпаться?
Осторожно веду пальчиками по направлению к краю футболки, потом опять спускаюсь вниз, провожу по линии резинки к себе, ухмыляясь под нос. Живот чуть подрагивает, спящий организм неохотно принимает подобное ленивое раздражение, и этого все еще явно недостаточно. Совсем чуточку запускаю пальцы под резинку боксерок, и отчетливо понимаю — нет, все, не могу, — прижимаюсь сбоку, утыкаюсь носом куда-то в основание шеи и так томно вздыхаю, что Каллахен ощутимо вздрагивает, а дыхание тотчас сбивается. Проснулся или нет? Весьма ощутимо прикусываю кожу на шее, краем глаза вижу дернувшееся адамово яблоко, — и тут же прикасаюсь к месту укуса языком.
Приподнимаю голову — проснулся, ясное дело. Такой смешной и сонный, с растрепанными волосами, и улыбается, паразит.
— А кто кричал про суд и сексуальные домогательства? — спросонья пробормотал Мика, голос такой с хрипотцой, как контрольный в голову. Лучше бы ничего не говорил, ей богу, а то у меня — микроинсульт.
— Не припоминаю ничего конкретного, — отозвалась я.
— Кто ты? — протянул Блондин с ухмылкой. В ответ я лишь прижимаюсь к нему еще плотней, вальяжно закидываю ногу и уже совсем не осторожно, а с нажимом, провожу ладонью по оголенному животу вверх, чувствуя как напрягается под пальцами пресс. Мика стоически терпит, только сглатывает, и я громко ухмыляюсь в ответ, чувствуя под коленом томную тяжесть.
— О-па, — подтверждаю я, а тот только пожимает плечами с абсолютно невозмутимым видом и сладко зевает, сонно потягиваясь.
— А то ты не догадывалась, что это произойдет.
Потянувшись, Мика неторопливо и лениво переваливается на левый бок, обнимает двумя руками, — у меня было смутное ощущение, что он еще спит, если бы не рука под мой футболкой, конечно же.
— Доброе утро, — мурлыкнул в самые губы, ладонь скользит по позвоночнику. От Блондина привычно пахнет миндалем и мятной зубной пастой — еще с ночи, и он совсем-совсем не хочет просыпаться окончательно. Поэтому и нежничает, и смешно дует щеки, и пока что остается настоящим собой, и за это нужно ухватиться двумя руками, затолкать эгоистичного упырюгу поглубже, а то клыки мешают... целоваться. Нежно, совсем невесомо, одни губы. А потом, когда внезапно прикусывает, а я едва не вонзаю от неожиданности ногти ему в бок, — глухо усмехается, до боли привычно, и вот тут уже точно — проснулся. Поцелуи становятся все крепче, как и объятия, и я прямо чувствую, как его накрывает. Как лавина, сносит так, что у меня в голове шумит, до судорожных вздохов, когда горячая ладонь скользит со спины на грудь.
