— Нет ничего... мне кажется, — робко сказал он и посмотрел на женщину.
— Да спать он хочет, а заснуть не может, вот и плачет, — Пья-ши отставил опустевшую чашу и, смачно срыгнув, почесал большой живот. — Ты, Ко-оло-кья, позабыла уже, что значит быть матерью, вот и не можешь справиться с ребенком. Учись заново!
Женщина не ответила, но Чаа"схе заметил как дрогнули её губы и обострились черты от обиды на упрек мужа. Он, Пья-ши, в присутствии чужого человека напомнил ей, что она уже немолода, да еще, вдобавок и неопытна. Юноша благоразумно вернулся к очагу и сел подальше от Ко-оло-кья, подобравшейся, подобно готовой к прыжку рыси.
Вскоре малыш успокоился: плач его стих, затем перешел в отдельные всхлипы, а после и они прекратились. Пья-ши довольно хмыкнул и подмигнул Чаа"схе: "Ну вот, я же говорил!" — прочитал юноша в его смеющихся глазах. Ко-оло-кья достала из сумы, висящей под самым потолком, широкий нагрудник, прошитый крашеным шнуром, образующим великолепный узор, но еще не завершенный и, взяв иглу и проколку, приступила к любимой своей работе, которой посвящала все свои вечера, когда управлялась со всеми домашними делами и выпадало хоть немного свободного времени. Чаа"схе был восхищен красотой вышивки и, не скрывая интереса, вытянул шею, чтобы получше рассмотреть праздничный нагрудник. Ко-оло-кья заметила это и улыбнулась, но так, чтобы не заметил Пья-ши, а затем вновь склонилась над рукоделием.
— Ко-оло-кья делает красивые нагрудники, — сказал Пья-ши. — Она этому научилась от своей матери — она ведь у меня родом из Малого народа. Большая искусница, моя Ко-оло-кья, всем на зависть. Ты когда собираешься привести себе женщину в тхерем, обязательно попроси, чтобы моя жена сделала и для неё нагрудник, — и, заметив, как загорелись щеки Чаа"схе, весело прибавил: — только не тяни слишком долго с этим, а не то мы состаримся, у Ко-оло-кья будут слишком сильно трястись руки и она не сможет управляться с иголкой! — Пья-ши рассмеялся, зажимая рот ладошкой, чтобы не разбудить кроху-сына.
Чаа"схе вскинул поникшую было голову.
— Не слушай его, тахэ, — сказала женщина, — Пья-ши всегда одни глупости болтает. А девушке, которую ты выберешь, я и вправду могу сшить прекрасный нагрудник!
— Скажи, Ко-оло-кья, — спросил Чаа"схе, подавшись вперед, — скажи, а знаешь ли ты великого жреца и па-тхе Сау-кья?
— Ты спрашиваешь о Котла Вей нья? — женщина склонила голову и внимательно посмотрела на него, стараясь угадать, что у него на уме. — Тебя он интересует?
— Да, — Чаа"схе стукнул себя по коленке: получилось даже больно. — Именно Котла Вей"нья. Ты видела его?
— Видела? Конечно, ведь он — па-тхе! Видела его каждую весну и каждую осень, когда Сау-кья собирались на Сход.
— А... — Чаа"схе осекся.
Женщина вопросительно глядела на него.
— А что это тебя так заинтересовал старик? — вдруг вмешался в разговор Пья-ши.
— Я знаю про его подвиги из легенды... — Чаа"схе задумчиво почесал в затылке, соображая что сказать.
— Ну, — кивнул Пья-ши. — Все знают об этом. Великий человек, нечего сказать.
— Что ты хотел знать о па-тхе Сау-кья, тахэ? — спросила Ко-оло-кья, откладывая в сторону иглу и кожаный шнурок.
— Он... он такой..., — Чаа"схе не решался спросить: ему казалось, что его вопрос прозвучит по-детски наивно и глупо. Но что делать, его действительно это интересует. Значит, надо спросить, хотя причину своего любопытства он оставит при себе. Собравшись с духом, он все же спросил: — Он, правда, такой, как говорится о нем в предании? — спросил и сразу почувствовал, что его поняли именно так, как он и предполагал. Лицо Ко-оло-кья расплылась в умильной улыбке, которой обычно награждают детскую любознательность.
— Конечно он такой. Как же еще? Ведь о простом человеке такого не скажут. Пья-ши тоже кривил губы.
Чаа"схе утер подбородок и от досады стиснул пальцы в кулак: косточки затрещали. "Приняли за дите!"
Некоторое время молчали. Ко-оло-кья вновь погрузилась в плетение замысловатого узора, а Пья-ши, судя по задумчивости, сквозившей в затуманенном взоре, вновь собирался с мыслями. Чаа"схе теребил мешочек с талисманами на поясе.
Скажи, Ко-оло-кья, — прервал молчание Чаа"схе, потирая нос, чтобы скрыть волнение, — какой он — Котла Вей"нья.
— Какой? — женщина закатила глаза. — Ну... не знаю... Он глубокий старец. Седой... Мудрый... Но когда говорит с кем-нибудь, ведет себя просто. И лекарь хороший, многим помог. Люди его любят, уважают. — Она замолчала и пожала плечами. — Какой он? Ну ты и задал вопрос!
— А чудеса? — юноша прикусил губу, ожидая ответа, пока озадаченная Ко-оло-кья, в свою очередь, чесала затылок.
— Чудеса?
— Да. Ты видела какие-нибудь чудеса, которые он делал?
Женщина задумалась.
— Разве не чудо — исцеление больных и страдальцев? — это заговорил Пья-ши. — А как насчет девочки, которую он привел из леса, когда она заблудилась и все думали, что духи уже прибрали её душу? Мне Ко-оло-кья рассказывала об этом.
— Да, — подтвердила его жена, нервно поигрывая тонкой бровью.
— Это ли не чудеса?! — Пья-ши хлопнул в ладоши. — А ты спрашиваешь, ха!
Чаа"схе посмотрел на огонь, извивающийся в пластичном завораживающем танце: языки пламени, причудливо изгибаясь на толстых поленцах, то вытягивались вверх, то плавно опадали и тогда тени от сидящих людей раздувались и покрывали почти все стены хижины. Чаа"схе вздохнул: нет, это совсем не те чудеса. Может быть, для Ко-оло-кья и Пья-ши помощь больным и случай с заблудившейся девочкой и казались чудесами, но он, Чаа"схе, не видел в этом ничего удивительного; скоро он сам будет лечить людей, когда закончит обучение у Мана-кья. А что до девчонки — то ей просто повезло. Разве такими бывают чудеса? Разве можно их сравнить с теми, о которых говорит предание? Конечно же, нет. Вот то — действительно чудеса!
— Котла Вей"нья — человек духов, — Ко-оло-кья для пущей убедительности своих слов потрясла в воздухе указательным пальцем. — Это всем известно. Правда, кое-кто сомневается в этом... — она хитро сощурила и без того узкие глаза. — Мана-кья очень не жалует старика.
Чаа"схе закивал головой, а потом, заметив, что и Пья-ши и Ко-оло-кья выжидательно на него смотрят, сказал:
— Да, я знаю. Но я слушаю далеко не все, о чем говорит мне наставник. Он не всегда прав... — тут юноша испуганно хлопнул себя по губам. — То есть, я хотел сказать, что я не всему верю...
— И правильно. Такой может очернить, кого захочешь, — Пья-ши радушно заулыбался. — Мана-кья — злой человек. Ты, Чаа"схе, не обижайся на меня. Мана-кья обладает большой силой — это верно, но помыслы его недобры. Он на врагов своих насылает смерть.
А это — чистая правда. Чаа"схе не раз слышал об этом. С сильными духами водит дружбу жрец Гэнчжа.
— Но до Котла Вей"нья, да хранят его духи, ему далеко, — жена Пья-ши даже подпрыгнула на месте и радостно прижала руки к груди. — Котла Вей"нья велик и деяния его славны!
Муж одобрительно посмотрел на жену и снова заулыбался. Чаа"схе понаблюдал за ними и громко кашлянул, Пья-ши обернулся.
— А где найти Котла Вей"нья?
-В землях Сау-кья и Малого Народа, там, в горах, — махнул рукой Пья-ши. — Где же еще?
— Это я знаю, тахэ. А где, там, в горах, — Чаа"схе невольно повторил жест собеседника, — где находится его стойбище?
— Ты можешь найти его на озере Танчу-ын, где он проводит каждое лето, или на озере Малого народа — где они собираются каждую осень. Собираются все наши люди, — ответила Ко-оло-кья, так как вопрос гостя предназначался именно ей. — Там его и найдешь, если захочешь. — Лицо её вдруг помрачнело. — Он уже так стар...
Больше Чаа"схе не стал расспрашивать хозяев о жреце Сау-кья. Ко-оло-кья снова орудовала проколкой и иглой, а Пья-ши, наконец, начал свой рассказ к большой радости юноши.
— Мой дед старался не отставать от Намуг Вей-схе. Наш отряд, вместе с Ге-ч"о и Сау-кья спустился в долину и сходу набросился на врага. Тхе-Вей вклинились в селение и разметали вышедших к ним навстречу немногочисленных врагов. Кагаа и Пыин-ли спешно отступали, прикрывая отход женщин и детей. Наши воины, позабыв о враге, врывались в палатки и грабили их. Всем казалось, что победа уже в руках. Но враги быстро опомнились: Кагаа, что преследовали Су-тхе, развернулись и поспешили назад к стойбищу; от леса бежали поодиночке и мелкими группами дозорные; от Сау-со двигался большой отряд Пыин-ли, возвращавшихся с охоты. Кагаа и Пыин-ли соединились и под предводительством вождей, устремились на бесчинствующих в стойбище Тхе-Вей. Ударили и опрокинули наших. Вместе со всеми отступили и Пыин-ва. Наши откатились к лесу. Враги, укрываясь за тхеремами, посылали вдогонку тучи стрел, гудящих в воздухе как стая слепней. Тхе-Вей укрылись в лесу и от-туда наблюдали за стойбищем.
Вождь Кагаа вышел из-за тхерема и стал что-то кричать. Тут же к нему вышло несколько десятков воинов и он повел их вперед. На ходу Кагаа стреляли их своих луков: несколько стрел достигли цели — послышались крики, перешедшие в протяжные стоны. А потом Нагаха, вождь Кагаа, побежал, увлекая за собой воинов на заросли, в которых укрылись Ге-ч"о, Пыин-ва и Сау-кья. Это было страшное зрелище! Дед говорил, что многие молодые воины испугались и начали взбираться вверх по склону. Едва они показывались на какой-нибудь прогалине, видной снизу, как стрелы Кагаа настигали их и они падали, кубарем проламываясь сквозь густой кустарник.
Намуг Вей-схе и Савай Вей"нья приказали сомкнуть ряды, взять копья на перевес. Враги приближались. Когда до тальников, где находились Тхе-Вей им оставалось два-три десятка шагов, Савай Вей"нья приказал покинуть укрытие и выступить навстречу врагу. Две орды столкнулись, но тут же откатились друг от друга. На земле корчились раненые. Воздух гремел от воинственных криков.
Но затишье было недолгим. Снова враги кинулись друг на друга и схлестнулись, будто волны на озере. Мой дед, напуганный и подавленный, держался позади, стараясь лишний раз не подставляться под брошенное копье или стрелу, ищущую жертву. Но вскоре два воина, что сражались впереди него, пали и на деда бросился, распихивая сражающихся, здоровенный Кагаа, потрясающий чудовищной палицей. Дед метнулся было в сторону, но Кагаа был проворнее и заступил ему дорогу. Дед выставил копье. Кагаа со страшным оскалом на лице сделал выпад — дед увернулся и палица просвистела у его плеча. Тогда дед, не думая, ткнул врага копьем и отскочил назад. Придя в себя от испуга, он с удивлением увидел, что Кагаа только что грозивший снести ему голову, катается по земле, зажимая кровоточащую рану внизу живота; он орал диким голосом, пытаясь удержать вываливающиеся кишки. Дед засмеялся: он убил своего первого врага! Он достал костяной нож и, подойдя к Кагаа, который быстро слабел и уже едва шевелился, ударил его в шею. Кагаа дернулся и затих.
Намуг Вей-схе с десятком Пыин-ва и Ге-ч"о прорвал ряды Кагаа и оказался за их спинами. С победными криками они начали наносить удары в спины врагов. Но те быстро опомнились и взяли прорвавшихся Тхе-Вей в плотное кольцо. Закипела жестокая схватка. Савай Вей"нья пытался помочь Намуг Вей-схе, но ему не давали пробиться вперед.
Постепенно, Тхе-Вей начали сдавать. Сил, чтобы противостоять врагу, явно не хватало. Почему-то не видно было Су-тхе и Гэнчжа. Кья-тхе вышли из леса в верховьях долины, но остановились на опушке, задержанные стрелами Кагаа, и боязливо толпились на одном месте. Где же Гэнчжа?! У них большой отряд, чего же они медлят?
Намуг Вей-схе бился как бешеный. Его копье разило врагов. Он весь был забрызган их кровью. Воины, сражающиеся с ним плечом к плечу, один за одним, оседали на землю. Савай Вей"нья, собрав вокруг себя побольше воинов, еще раз попытался прорваться на выручку соплеменникам. Дед был в их числе. В отчаянном порыве Тхе-Вей навалились на Кагаа и Пыин-ли. Намуг Вей-схе и воины, оказавшиеся вместе с ним в окружении врагов, заметив, что к ним пробиваются свои, бросились на врага, не щадя сил. Дед получил тогда глубокую рану в бок. Он упал и пополз в сторону от сражающихся. Его подхватили и унесли к лесу. А вскоре Тхе-Вей обратились в бегство. Хорошо, еще, что друзья моего деда вспомнили о своем раненом товарище и захватили его, когда пробегали мимо.
Уже по темноте подошли к стойбищу Сау-кья на Двойном озере. Там уже было много народу и воины продолжали подходить. Деду стало совсем плохо, он то терял сознание, то снова приходил в себя. К нему привели жреца, тот промыл рану, перевязал и ушел, сказав, что деду немного осталось. Хорошо, что сам он, дед, этого не слышал, так как от боли, которую причинил ему жрец, промывая рану, вновь утратил связь с миром. Ночь провели здесь же, не разводя огня, а утром ушли на зимнее стойбище Сау-кья.
Раненых несли на носилках, сделанных из жердей и шкур. В этот день дед совсем не открывал глаз, бредил и бился в жару. Друзья уже приступили к подготовке погребального обряда: натерли одеяло, в которое намеревались завернуть деда, охрой, выпросили у жреца Ге-ч"о какие-то амулеты, натерли себе лица сажей. Но дед не умер. На третий день он пришел в себя.
От пэ-тойо Сау-кья отряд перешел уже подальше в лес, к старому озеру, превратившемуся в болото: травы там было много больше, чем чистой воды. Деда уложили в маленькой палатке. За ним ухаживала женщина — Сау-кья, единственная женщина в отряде. Говорили, что она сумела улизнуть из цепких лап Кагаа. В этот день дед начал есть. Рана его начала зарастать. Тот самый жрец, что прочил деду скорую смерть, зайдя в палатку и осмотрев раненого, лишь развел руками: "Живой!" — только и смог он сказать.
Друзья рассказали деду, как закончился бой. Последний натиск Тхе-Вей позволил вызволить Намуг Вей-схе и еще одного воина: остальные погибли. Намуг Вей-схе был тяжело ранен: у него, ударом палицы, была сломана ключица, а правую ногу пробило копье, зацепившее кость. Он был очень плох. День и ночь над ним ворожил жрец: пел песни, призывающие духов исцеления, мазал рану мазью, поил па-тхе живительным отваром. Но ничего не помогало. Намуг Вей-схе становилось все хуже и уже. Он уже никого не узнавал, говорил непонятное, часто кричал; духи смерти уже проникли в его тело.
После того, как Тхе-Вей сумели пробиться к Намуг Вей-схе, мужество оставило их. Несмотря на грозные окрики Савай Вей"нья и старейшин, воины стали быстро отступать. Почувствовав, что Тхе-Вей уступают, Кагаа и Пыин-ли усилили натиск. Вскоре, наших уже оттолкнули к кромке леса. Еще немного и они побежали. Савай Вей"нья, как после рассказывали, ушел с поля боя последним. Кья-тхе, увидев издалека бегство соплеменников, так же поспешили удалиться.
Кагаа и Пыин-ли праздновали победу, а Тхе-Вей три дня зализывали раны.
Еще не село солнце в тот день, когда мой дед почувствовал себя лучше, а над становищем разнеслась печальная весть — Намуг Вей-схе умер. Воины рыдали как женщины, оплакивая погибшего вождя. Еще один помост появился у лесного болота. Воины намазали лица сажей и всю ночь распевали хвалебные песни, славя великого па-тхе Пыин-ва.
