Стёпка даже возмущаться не стал, настолько, во-первых, глупым было обвинение, а во-вторых, он уже привык к тому, что его все кто ни попадя обзывает либо подсылом вражьим, либо вором. Даже неинтересно, в самом деле. Придумали бы для разнообразия что-нибудь новенькое. Намеренно не глядя на колдуна-оберегателя, он громко, на всю площадь спросил:
— Значит, боярин Хвалогор, вы отказываетесь получить выкуп за этих людей? А как же нерушимое боярское слово?
Хвалогор засмеялся и широко раскинул руки, призывая всех присутствующих разделить с ним веселье.
— Неужто я тебе своё слово давал, отрок? Неужто я тебе в чём-то обещался? Не припомню такого, — он возвысил голос, улыбка с его лица моментально исчезла. — И запомните все: я с ворами и татями дела не имею и договоров с ними не заключаю. Подвояр, вяжите мальца да обыщите его хорошенько. Золото мне подай, я на него глянуть желаю, вправду ли там гномьи печати стоят?
Стёпка понял, что миром договориться не удалось и уже, очевидно, не удастся. Тем хуже для весичей. Узнают сейчас, как с демоном шутки шутить... Предугадав его движение, всадник за спиной вновь, уже без малейшей жалости ткнул копьём в спину: только дёрнись, мол, только взбрыкни, тотчас узнаешь у меня, как железо по рёбрам скрипит. Гридень с верёвкой, подчиняясь кивку Подвояра, властно ухватил Стёпку за плечо.
— Не егози, ворёныш, — буркнул он. — Руку-то враз сломлю.
— Ну, всё, — сказал Стёпка, ссыпая монеты в карман и с облегчением отпуская рвущегося в бой гузгая. — Я хотел по-хорошему, но вы сами напросились. Так что я не виноват.
Пеший гридень кубарем отлетел в сторону, бренча железом и запутываясь в собственной верёвке, а всадник, выдернутый неведомой силой из седла, звучно шмякнулся оземь и остался лежать под копытами коня, постанывая и закатывая глаза. Получилось всё это у Стёпки легко и даже непринуждённо, словно сто лет тренировался. И подумалось мимолётно, что неплохо было бы запомнить и сохранить в себе этот захват и эту волнующую отточенность движений, чтобы когда-нибудь потом, вернувшись, вот так же расправляться с врагами... ну, пусть не с врагами, а только с дураком Митрохиным из параллельного класса, потому что он давно уже просит, чтобы его пару раз в землю носом кирнули... И чего только в голову не придёт в самый неподходящий момент! Эдик этот прыщавый почему-то вдруг нарисовался, сто лет бы его не вспоминать.
А над полем внезапно начавшейся и столь же внезапно завершившейся битвы стояла меж тем мёртвая тишина. Мгновенная расправа над боярскими людьми поразила всех присутствующих так, как если бы земная твердь разверзлась вдруг посреди деревни, явив своё кипящее огненное нутро. И ведь ничто не предвещало подобного исхода, всё шло своим знакомым чередом, для весичей — привычно и предсказуемо, для деревенских — тягостно, но ожидаемо (чего уж там, беглые завсегда опасаются, что однажды их поймают), и вдруг — этакое! Вот уже сейчас гридни-то взбеленятся. Боярина самого, глянь, ажно набок перекосило.
Испуганное молчание первым нарушил непочтительно хихикнувший Смакла.
— Знатно ты их приложил, Стеслав.
И тотчас всё сдвинулось и ожило. Задёргались, хватаясь за оружие, гридни, забубнили лосьвинцы; связанные мужики тянули шеи, с надеждой глядя на нежданно прыткого отрока, который — а вдруг! — да и выручит их из беды. Оставшийся без всадника конь аккуратно переступил через поверженного хозяина и тихонько двинулся прочь, побрякивая стременами.
Силы хватило бы ещё на сотню врагов. Девать её было некуда. Тогда, глядя остолбеневшему Подвояру прямо в глаза, Стёпка одним движением на весу переломил древко копья пополам и отбросил обломки в сторону. (Попробовал бы он проделать такое сам, без гузгая, то-то повеселил бы публику, а тут очень даже эффектно получилось, и попробуйте-ка повторить). Потом он схватил Подвояра за ворот, притянул к себе и рявкнул хриплым запредельным рыком, сам его чуть-чуть испугавшись:
— Ты кого, колдун липовый, вором посмел назвать?! Отвечай, когда тебя демон спрашивает!!!
И до того это у него впечатляюще получилось, что кони в испуге едва не посбрасывали седоков, а всех ворон с окрестных деревьев словно ветром сдуло. Как восприняли демонский рык жители Лосьвы, Стёпка не видел, некогда ему было смотреть по сторонам, он с колдуном-оберегателем ещё не разобрался.
Подвояр, сообразив, что жизнь его приблизилась вдруг к критической черте, часто замотал головой и попятился, безуспешно пытаясь освободиться от железной хватки пугающего его до дрожи отрока, в котором он с непоправимым запозданием (и куда, дурень, раньше смотрел?!) разглядел присутствие чужой властной силы.
— Мы люди маленькие, — бормотал он. — Нам что велели, то мы и сполняем. Не извольте гневаться... Виноваты со всех сторон...
Стёпка отпустил его ворот, Подвояр мешком осел на землю и поспешил поскорее убраться подальше от гневливого демона. А уж то, что это настоящий демон, он понять успел, на это у него умения хватило.
Боярин Хвалогор любовался всем этим безобразием, благоразумно отступив к крыльцу и зажав в руке прапрадедов оберег, который ему перед отъездом всучил отец. И ведь как противился, ни в какую не хотел увесистую пустоделицу на шею вешать, мало не до ругани дошло. А выходит, прав был родитель, со всех сторон прав, поклониться надобно будет, поблагодарить, воротясь.
Привлечённый демонским криком, дверь приказной избы распахнул хмурый пожилой воин в небрежно накинутой на широкие плечи кожаной куртке, которая здесь почему-то называлась свиткой. Торопливо что-то дожёвывая, он одной рукой вытирал бороду и усы, а другой нащупывал рукоять висящего на поясе меча. Ступеньки жалобно заскрипели под его весом. Он встал рядом с боярином и упёрся недобрым взглядом в Степана. Меч, правда, оставил в покое, сообразив, что рубить пока некого. Лицо его Стёпке очень не понравилось, безжалостное какое-то, тяжёлое и всё в шрамах. И взгляд нехороший, смотрит так, словно прикидывает, как тебя лучше зарезать. Наверное, этот воин у боярина в десятниках числится, гридней воинскому делу обучает. Чем-то он напоминал камнеметателя Гвоздырю, но если вурдалак излучал спокойную добродушную уверенность, то этот хмуромордый — лишь постоянную готовность беспощадно давить врагов своего хозяина.
— Желаешь выкуп внести за разбойников? — спросил Хвалогор таким тоном, словно не было только что ни надуманного обвинения в воровстве, ни попытки отобрать золото, ни копья с верёвкой.
Стёпка чуть было не кивнул в ответ, но вовремя опомнился. Какой теперь выкуп, после всего-то?
— Нет, — сказал он. — Уже не желаю. Обойдётесь без моего золота. Не захотели по-хорошему договориться, а теперь и я не хочу.
Он выщелкнул лезвие ножа и подошёл к связанным мужикам. Охранники смотрели хмуро, но, впечатлённые стремительной расправой с товарищами, даже не сделали попытки ему помешать. Освобождённые от верёвок "разбойники" осторожно растирали затёкшие конечности, поглядывали то на боярина, то на чудного, удивительно смелого отрока, и благодарить своего нежданного спасителя не торопились. Им ещё не верилось, что беда прошла стороной. Мало ли как оно дальше обернётся-то. А ну как опять повяжут... Смакла не выдержал, подскочил к Гриняде, что-то горячо зашептал ему, то и дело тыча пальцами в небо. Не иначе, в драконью тайну брата посвящал.
— Не спросясь распорядился, — прищурил недобрые глаза десятник. — Откель объявился здеся?
— Говорит, из Летописного замка, — пояснил Хвалогор, покусывая в задумчивости губу. — Похоже, не врёт.
— Прикажешь, боярин, окоротить его?
Они говорили так, словно Стёпки рядом с ними не было.
— Да, боюсь, он тебя быстрее окоротит, — правильно догадался боярин. — Не совладать тебе, Сдобрень, с демоном. Сам опозоришься и меня осрамишь.
Сдобрень (вот уж насколько неподходящее имя дали ему родители) посопел, ещё раз окинул Стёпку неласковым взглядом и с боярином согласился. Видимо, немалый жизненный опыт подсказывал ему, что с этим подозрительно бесстрашным и не по возрасту хватким отроком и в самом деле лучше не связываться.
— Хорошо, Здислав, — сказал Хвалогор. — Так и быть, прощаю я тебе самовольство. Не столь уж и велика вина у этих затрясинников, чтобы из-за них с демоном ссориться. Но на будущее запомни, что на моих землях один я над своими холопами властен. Кого захочу — того помилую, а на кого укажу — того и жизни лишат. Потому как я здесь полный хозяин. И коли встанешь ты вновь на моём пути — будешь иметь дело уже не с боярскими гриднями, а с магами Чародейной палаты.
— Да в гробу я видал вашу Чародейную палату со всеми её магами, — сказал очень невежливо Стёпка. — Встречался я уже с ними. Слабоваты они против демона.
Он посмотрел на гоблинов. Гриняда что-то зло говорил Смакле, тот кивал, а сам всё на Стёпку оглядывался. Толпа не расходилась, все чего-то ждали, может, когда новый барин соизволит отпустить их по домам, может, ещё чего.
— Ну что, — вздохнул Стёпка, подходя к братьям. — Пошли, что ли. Видишь, Смакла, и дракона звать не понадобилось.
Гоблин посопел, исподлобья зыркнул на брата, затем выдавил:
— Не могём мы уйти, Стеслав. Они, весичи-то, Слоёну Гринядину повязали со всей семьёй. Один только Липша в тайгу утёк, схоронился где-тось. Беглые они, а боярин прежнему хозяину возвернуть их надумал. Грамота у его колдуна чародейная, они там все прописаны. Их за приказным домом в конюшне держат.
У Стёпки свело челюсти. Он понял, что и сам теперь не сможет уйти. Потому что, если спасать — то всех. Потому что если даже он и уйдёт — ну если! — то Гриняда всё равно бросится выручать жену. И всё начнётся заново. Вот и лосьвинцы потому же не спешат расходиться, ждут, как дело дальше повернётся, не освободит ли демонский отрок заодно из неволи и всю прочую родню. А вообще — всё повторяется. После освобождения Смаклы пришлось вызволять из клетки Бочагу. После освобождения гоблинов, нужно спасать их семьи. И никуда не денешься. Он посмотрел на мрачное, полное обречённой решимости лицо Гриняды, вздохнул и пошёл к крыльцу.
— Али что-то забыл, демон? — весело спросил Хвалогор. — Али золото уплатить надумал? Али вспомнил чего?
— Вспомнил, — сказал Стёпка. — Много чего вспомнил. Вы, говорят, в конюшне гоблинов держите. Зачем?
— А это, Здислав, беглые холопы. Мы их изловили и хозяевам вернём. А те хозяева нам за то, наших беглых вернут. И будет здесь порядок и закон.
— А по-моему, это до вас здесь были порядок и закон, а теперь сплошное беззаконие. Так что никого вы никуда не уведёте.
— Вот как? — сделал удивлённое лицо боярин. — Отчего же?
— Да оттого же, — пожал плечами Стёпка. — Я вам не позволю.
Боярин помрачнел, отчего его лицо стало ещё неприятнее, и сказал уже другим, очень злым голосом:
— Всех беглых холопов наш государь повелел вернуть прежним хозяевам и примерно наказать, дабы прочим неповадно было. И не тебе, демон ты или не демон, государев указ отменять. При мне имеется грамота, в коей все беглые поимённо записаны. Лишнего мне не надобно, а требуемое заберу.
— Меня ваши грамоты не интересуют, — отрезал Стёпка. — Я сказал, что не позволю, значит, не позволю... И между прочим, по какому праву вы здесь распоряжаетесь? Разве Таёжный улус уже поделили? Где у вас грамота о том, что Лосьва становится вашим владением?
— А мне и без того ведомо, что все пять сёл по эту сторону излучины отходят под мою руку, — снисходительно усмехнулся Хвалогор. — Поверь мне, демон, всё уже поделено и обговорено. А грамоту написать недолго, нынче её нет, а назавтра, глядишь, уже и печатью магической скреплена.
— Вот когда будет у вас такая грамота, тогда и приходите, — сказал Стёпка. — А сейчас вам тут делать нечего. Не имеете права на чужой земле распоряжаться.
Подвояр тут же объявился у боярского плеча, зашептал что-то шибко важное на ухо, не иначе ябедничал. Выслушав колдуна, Хвалогор довольно кивнул, спросил вкрадчиво:
— А ты сам, Здислав, неужто из Таёжного улуса родом? Мне мой колдун донёс, что ежели ты истинный демон, то и для тебя эта земля навовсе чужая. Так по какому праву ТЫ здесь распоряжаешься? Кто тебе дозволил боярской воле перечить?
— Демонам дозволения не нужны, — сказал Стёпка, не придумав ничего лучшего. — Меня попросили помочь, и я помогаю.
— Но отчего же ты помогаешь этим? — Хвалогор пренебрежительно указал на испуганных лосьвинцев. — Может быть, если я тебя очень хорошо попрошу, ты возьмёшься помогать нам?
Стёпка скривился и помотал головой:
— Не возьмусь.
— Отчего?
— Вы мне не нравитесь. Вы... — он чуть не сказал, что боярин с подручными стоят на "тёмной стороне силы", но вовремя спохватился, о "Звёздных войнах" здесь и слыхом не слыхивали. — Вы людей не жалеете. И думаете только о себе.
— Ты не прав, — возразил боярин. — Своих людей я жалею. У меня их и без того не слишком много. А холопы — это ведь не люди. Это быдло работнее. Его пороть надобно, подгонять и принуждать, потому как иначе — разбегутся.
"От такого хозяина я бы тоже разбежался" чуть было не сказал Стёпка. Хорошо — вовремя язык прикусил. Потому что тогда получилось бы, что он тоже себя к подневольным холопам причисляет. Сразу перестанут уважать и бояться.
Боярин, как оказалось, просто тянул время. Пока они со Стёпкой вели пустой никчемный разговор, Сдобрень без лишних слов делал то, за что Хвалогоров батюшка думный боярин Кружеслав платил отставному десятнику немалое жалование. Подчиняясь скупым жестам, гридни окружили толпу и приготовились пустить оружие в ход по первому же сигналу. Убедившись, что промашки на этот раз случиться не должно, Сдобрень коротко кивнул покосившемуся в его сторону боярину: мол, всё готово, можно начинать.
— Жалеешь холопов, Здислав? Не хочешь, чтобы их пороли? — в голосе Хвалогора отчего-то не слышно было ни злости, ни разочарования. Может быть, не так уж и нужны ему были беглые гоблины? Может быть, здесь он просто развлекался от скуки и теперь, поняв, что настоящего "веселья" не получилось, спокойно уедет из деревни...
И тут же стало ясно, что настоящее веселье ещё и не начиналось.
Хвалогор стёр кривую ухмылочку и вдруг гневно сверкнул на Стёпку выстуженными глазами:
— Уходи отсюда, демон. Не мешай мне правый суд вершить. И золото твоё мне не надобно. За себя постоять ты умеешь, вот и удовольствуйся этим. А с холопами своими я без тебя управлюсь. Глянь-ка вокруг.
И опять всё повторялось. Происходило уже что-то подобное, когда в тайге Стодар вызвал призрачных слуг и грозился убить Смаклу в том случае, ежели демон не смирится. Сейчас о смирении речь не шла, сейчас от Стёпки требовалось всего лишь уйти и не путаться под ногами у серьёзных людей. Боярских гридней было не так уж и много, от силы человек двадцать, но против безоружных лосьвинцев это была грозная сила. Двадцать вооружённых всадников, готовых по приказу хозяина бить, пороть, топтать и даже убивать. И что ты будешь делать, если они вдруг погонят безоружную толпу кнутами вниз по улице, что будешь делать, если их кони в давке и суматохе затопчут чьего-нибудь ребёнка? А ведь и погонят и затопчут, ни на секунду не замешкаются. Вон как скалятся в предвкушении, коней едва сдерживают, ждут, когда Сдобрень знак подаст.
