Он бросил листы на пол, как если бы они были нечисты. "Я уверен, что я не мог бы пройти эти тесты, не с теми 'инспекциями', которые имеет в виду Симпсон. Это будет ничем иным, как сборищем черносотенцев, вот и все". Он усмехнулся. "Я не исключаю, что они могли бы завалить даже Ребекку".
"Да?" вопросил Леффертс громко. Молодой шахтер встал — вернее, поднялся на ноги, изрядно шатаясь. "Ну так позовите Симпсона на ток-шоу Бекки! Давайте нам полюбоватся, как она начистит этому проклятому хитрожопнику его гребаный чайник!"
Таверне разразилась смехом и аплодисментами. В течение последних нескольких недель проводимый три раза в неделю круглый стол Ребекки был самым популярным из всех ТВ-шоу. Безоговорочно.
"Она предлагала!" — послышался женский голос. Толпа вытянула шеи. Дженис Амблер встала из-за стола сбоку от сцены. "Она предлагала восемь раз" — повторила менеджер телекомпании — "Симпсон отклонил её предложение.
Стоя у края сцены, Ребекка была опустила голову в смущении. Затем, услышав громкое "ура", снова и снова прокатывавшееся по таверне, она заставила себя поднять голову. Она постепенно училась не надевать маску скромности и смирения всякий раз, когда кто-то публично отмечал её выдающийся интеллект. Но она все еще не привыкла к таким похвалам, даже спустя столько месяцев. Так что она была не в состоянии контролировать появившийся на щеках румянец. К счастью, с ее смуглой кожей, мало кто заметил, как покраснело её лицо.
Леннокс углядел, конечно, так же, как и родственники Ребекки. Ее отец самодовольно отхлебнул пива. Леннокс хмыкнул. "Я уже говорил, что они тупые? Публично хвалить мозги женщины! " Он отхлебнул добрую порцию пива. "Это все плохо кончится, попомните мои слова".
Майк продолжал свои разглагольствования, но слова Леннокса заглушили эту речь за его столом. "Вы можете игнорировать эту часть его речи, приятели. Это всего лишь болтовня о великой традиции западновирджинцев, как они отделились от гнусной толпы аристократов-сепаратистов, когда владеющие рабами сволочи пытались пытались подорвать волю честных и трудолюбивых граждан Америки..."
Для сидящих за столом еврейских дипломатов его резюме имело не больше смысла, чем собственно речи Майка. Но, если они и пропустили специфику выступления, они не могли не понять суть.
"Этот человек серьезно относится к тому, о чем говорит" — пробормотал Моисей. Его глаза бродили по огромной комнате, сканируя толпу, набившуюся в каждый уголок. Несмотря на то, как легко перемешивались находящиеся в таверне, Моисей мог легко отличить немцев от американцев, и тех и других от шотландцев. Ещё одна группа была ему незнакома. Небольшая группа мужчин за одним столом, очень неумело изображающая непринужденность, была ему совершенно незнакома.
"Меннониты," прошептал Бальтазар. "Несколько сотен прибыло всего две недели назад. Американцы дали им участок неиспользованной земли в холмах. Это — их старейшины".
"В высшей степени серьезно" — заявил Леннокс. Он вытер пивную пену с усов. Жест, несомненно, означал удовлетворение. "Этот мужик тупой, приятели, но не вздумайте ошибиться по поводу одной штуки. Он настоящий истинный фэйри, не от мира сего".
"Сможет он победить в этом соревновании?" — спросил Самуил.
Леннокс ответил ему холодным взглядом. "Вы че, меня не слышите? Я же сказал — фэйри."
В тот же момент, хоть и немного другим путем, Ундервуд и Генри Дрисон пришли к аналогичному выводу.
Покидая заседание Коммерческой Палаты, Ундервуд заметил: "Все прошло лучше, чем я мог бы ожидать."
Дрисон улыбнулся. "Но не я, Квентин".
Бывший-и-нынешний менеджер шахты скептически посмотрел на него. "Я знаю эту публику, Генри. Они консервативны, как динозавры. Черт, на их фоне даже я выгляжу радикалом с горящими глазами".
Мэр города покачал головой. "Это несправедливо, Квентин. Динозавры вымерли, и как раз этого эта публика делать не собирается".
Они вышли на улицу и остановились на минуту, чтобы застегнуть куртки на все застежки. Наступивший ноябрь оказалася прохладнее того, к чему они привыкли.
Дрисон осмотрел видимую часть улицы от начала до конца. "Посмотрите-ка сюда, Квентин. Вы не замечаете ничего необычного?"
"Конечно! На улице полно народу. Бизнес находится на подъеме". Ундервуд взглянул на ряд старых двух-трехэтажных зданий, обрамляющих обеих стороны того, что сходило за "главную улицу" такого городка, как Грантвиль.
"Я помню, когда половина этих зданий была вакантной" — размышлял он вслух. Ноодновременно он нахмурился. "Тем не менее, это стало и гораздо более беспокойное место, в то же самое время. Дэн и его заместители действительно теперь не на шутку отрабатывают свое содержание. Он сказал мне на днях, он начинает понимать, что чувствовали Эрп и Бат Мастерсон, стараясьоддерживать порядок в охваченных экономическим бумом городках Дикого Запада".
Но взгляд Дрисона был устремлен на что-то ещё. Он наблюдал за группой детей катящейся по улице. Улицы Грантвилля снова стали пешеходными аллеями, и только изредка проходящие автобусы покушались на этот статус.
"Я думал о детях" — сказал он тихо — "Это разбивало мне сердце, Квентин. Все эти годы, в этом городе, где я родился, вырос, и который я так люблю. В котором планирую умереть. Видеть, как множество молодых людей уезжает, как они делают — делали — по всей Аппалаччии".
Пожилой мэр глубоко вдохнул. Холодный воздух осени, казалось, оживил его. "К черту и нахер Симпсона и всё его кассандроподобное визжание". — Дрисон кивнул в сторону здания, из которого они только что вышли — "Конечно, они нервничают. Дьявольски нервничают. Но они поддержат нас. Бизнес на подъеме, даже если он и не очень утонченный. И дети вернулись в город. В огромном количестве."
* * *
Двое других, шедших по другой улице, также находили бодрящей осеннюю прохладу. Или, может быть, такой эффект на них оказывало общество друг друга.
"Это будет нелегко, Алекс," сказала Джулия. Она остановилась на углу и повернулась к нему. Ее руки были засунуты в карманы куртки, которую она надела, как они покинули трактир. Выражение лица Джулии было непреклонным, как у девушки, которая пытается выглядеть взрослой женщиной. "Мне не нужен еще один нервный кавалер."
Веснушчатое лицом шотландца исказила сухая усмешка. "Я надеюсь, ты позволишь мне нарушать это правило время от времени?"
Принимая хихиканье Джулии за утвердительный знак, улыбка стала гораздо менее сухой. "Я не мальчик, Джули, несмотря на мою внешность. Я видел больше разорения и уничтожения в моей жизни, чем я хотел бы. Я думаю, что это дает человеку, мне, по крайней мере, определенный угол зрения на жизненные реалии."
Улыбка исчезла, сменившись, в свою очередь, чрезмерно строгим выражением. "В свою очередь, ты должна понимать, что я присягнул служить королю Швеции. Неважно, что вы, возможно, слышали о наемниках, я отношусь к этой присяге серьезно. Так..."
Джулия вытащила правую руку из кармана и приложила ладошку к его губам. "Хорош болтовни. Я понимаю. Тебе не нужна нервная жена. Ты будешь часто уезжать от меня, и, и можешь никогда не вернуться."
Он взял ее руку в свою и поцеловал кончики пальцев. Затем мягко отвел их в сторону. "Неохотно. Но моя профессия достаточно рискована, бессмысленно было бы это отрицать..."
Они снова зашагали, теперь идя рука об руку. Джулия, как всегда, слегка подпрыгивала на ходу. Сегодня, возможно, более, чем обычно.
"Я надеюсь, ты позволишь мне нарушать это правило время от времени?" спросила она.
Ее первое нарушение произошло менее чем через две минуты.
"Завтра???" — воскликнула она.
Маккей покачал головой. В его выражении сочетались сожаление, извинение и упрямство.
"Я должен, Джули. Я был в Йене, когда король проезжал через Тюрингию, так что я не смог отрапортовать. Я больше не могу задерживаться. Густав-Адольф создал разбил штаб-квартиру в Вюрцбурге. Но я не знаю, как долго он будет там. Он очень быстро маневрирует, пока империалисты все еще не пришли в равновесие. Так что я должен буду исчезнуть..."
"Завтра!" — взвыла она.
Если орда детей, через некоторое время выплеснувшаяся из-за угла и промчавшаяся мимо них, и думала, что есть нечто странное в виде двух людей, обнимающихся на публике, они не подали виду. Последние дни они видели много подобных парочек.
Глава 43
Ноябрь был месяцем ураганов.
Первая зимняя непогода была воспринята, скорее, как небольшая помеха. Никто в Грантвилле и окрестностях более не беспокоился о выживании зимой. Даже с учетом притока новых военнопленных-ставших-иммигрантами, последствие битвы при Йене, там было более чем достаточно пищи и жилья.
"Жильё", конечно, довольно часто было убогим. Район, прилегающий к электростанции, стал чем-то вроде отдельного самостоятельного городка. Отработанный пар электростанции был готовым источником тепла для хаотичного скопления спешно возведенных срубов, так тесно примыкающих друг к другу, что вместе они были чем-то вроде версии "проекта" для малоимущих, адаптированной к условиям семнадцатого века. Но, при всей своей примитивности, это жилье приютит и обогреет своих обитателей во время зимы. И убожество жилищных условий превратилось в еще один стимул — не то, чтобы немцы того времени в этом нуждались — быстро искать работу, которая может предоставить необходимые средства, чтобы переехать в лучшее жилье.
Проблемой, собственно говоря, была именно нехватка жилья, а не недостаток прилично оплачиваемых рабочих мест. Грантвилль превратился в классический бум-таун, город, переживающий экономический бум. К настоящему моменту угольная шахта работала на полную мощность, с помощью орд вооруженных кирками и лопатами шахтеров вместо отсутствующего современное оборудование. То же самое творилось на других промышленных предприятиях, особенно в механических цехах. Даже школьные мастерские превратились в производственные мощности и студенты, большинство которых в настоящее время составляла немецкая молодежь, вследствие этого только быстрее изучали новые для них специалности.
Новые предприятия и отрасли возникали, как грибы. Большинство из них были вполне традиционного характера. Строительство, конечно, занимало почетное место. Но у Тюрингского Биргартена вскоре появились конкуренты, и немало, даже если это все еще была самая большая таверна в городе.
Провиант, в конце концов, оказался гораздо меньшей проблемой, чем опасались Майк и его люди. В дополнение к зерну, закупленному в течение осени, неожиданно объявились два новых источника провизии.
Во-первых, торговля. Совершенно загадочным образом, как это обычно и случается, распространяясь среди простолюдинов, но оставаясь вне внимания правящей элиты, слухи распространились по всей Германии. Существовало место. . .
Рынок сбыта продуктов питания, текстиля, металла, полезных ископаемых. Кажется, практически всего. Оплата в твердой валюте, золоте и серебре, если продавец того пожелает. Или, если он был поумнее, в обмен на чудесные новые продукты. Металлически изделия невероятного качества, странная шелковистая одежда; и, прежде всего, невероятные игрушки и куклы, и штучки из какого-то неизвестного вещества, называемого "пластик". Предметы роскоши! Аптеки и долларовые магазины Грантвилля, как ни странно, оказались крупнейшим торговым активом города. В немногие недели они избавились от половины игрушек и разных полубесполезных предметов обихода, загромождавших их полки в течение долгих месяцев.
Некоторые из немецких торговцев — те, кто поумнее — перенесли штаб-квартиры своих операций в Грантвилль. И достаточно скоро обнаружили, что инвестиции в производство еще более выгодны, чем торговля. Первум был Георг Кляйншмидт, купец, который привез первую партию гвоздей и костылей для деревянного строительства. Видя огромное количество деревянных конструкций, сооружающихся в городе, он без раздумий отказался от торговли и вложил всю немалую прибыль от последних операций в строительство заводика по производству гвоздей. Его партнером был Кит Трамбл, американский торговец автомобилями. Американец, понимая, что бизнес, которым оз занимался раньше, малоперспективен в новых реалиях, предоставил офисные и складские помещения дилершипа в качестве первоначального взноса в новую компанию. В то время, как другие его коллеги-автодилеры стонали, жаловались и стекались, как стадо, на митинги Симпсона и компании, Трамбл приветствовал новую реальность в хорошем настроении. Хоть производство гвоздей и было более грязной и трудной работой, чем его старый бизнес, но, по крайней мере, у него не было больше необходимости лгать или торговаться со своими клиентами. Каждое утро у дверей его конторы стояла очередь из покупателей.
Другой источник пищи принес чистую и незамутненную радость западновирджинсой деревенщине. Осень была сезоном охоты на оленей. Но в Тюрингии семнадцатого века...
Лицензия? Что это такое?
Ограничения? Нет. За исключением, конечно, строгого запрещения охоты на землях, принадлежащих аристократии, которые включают в себя большую часть леса...
Нахер гребаную аристократию. Если им это не нравится, пускай попробуют арестовать нас.
Тюрингенвальд изобиловал дичью. И олени были совершенно непривычны к винтовкам, которые могли поражать цель в нескольких сотнях ярдов.
Только Джулия Симс добыла достаточно дичи, чтобы прокормить сотни людей. Но этот подвиг, по крайней мере, в ее глазах, затмили достижения ее нового бойфренда. На следующий день после того, как Алекс вернулся из Вюрцбурга, Джули взяла его на охоту. Она вооружилась своим излюбленным Remington .308, но Алекс удовлетворился двустволкой, заряженной пулями.
Джулия издевались над его выбором оружия. Но Маккею было наплевать. У него не было шансов, так или иначе, сравняться с ней в точности стрельбы. И, по правде сказать, олени мало его волновали. Маккей, в отличие от Джулии, был знаком с лесами своего времени. Он носил ружье на случай...
Когда кабан выломился из чащи, Джулия не ударилась в бегство. Но она потратила недопустимо много времени, пытаясь прицелиться из дальнобойной винтовки. Неважно. Маккей абсолютно невозмутимо завалил зверюгу на пяти ярдах. Бах, бах. Джулия не переставала говорить об этом в течение недели.
Ее хвастовство спровоцировало первую дуэль в современной истории Грантвилля. Ее бывший бойфренд, Чип, до сих пор дувшийся и лелеявший свои сердечные раны — по правде говоря, уязвленную гордость, так как в нем было столько же романтических чувств, сколько в жабе — окончательно обиделся.
Подогреваемый излишним количеством пива, употребленного за один вечер, Чип счел нужным бросить вызов Маккею прямо в Тюрингер Биргартене. Шотландец, джентльмен, даже если он и был незаконнорожденным, естественно, принял вызов. Он, наверное, поступил бы так же, даже если бы он не употребил больше, чем следовала, фирменного напитка, подававшегося в Биргартене.
Путаница началась немедленно. Чип, футболист взращенный на американской диете двадцатого века, было гораздо крупнее, чем маленький шотландец. Итак, смело бросаясь в бой, он могучим ударом кулака снес Маккея с ног.
