Казино они покинули далеко за полночь. Стелла уже была вполне готова, поскольку так наклюкалась, что могла вертикально передвигаться, только повиснув на его руке. Ой интересный у них был, похоже, женский колледж... Остановившись у двери своей каюты, капитан быстро окинул взглядом пустынный коридор, а затем, прислонив свою красавицу к стене, склонился к замочной скважине. Он и сам крепко набрался, поэтому попал в замочную скважину ключом только с третьего раза. Наконец замок сочно щелкнул, и Ричардсон начал распрямляться, собираясь подхватить Стеллу и втолкнуть ее в каюту. Но, к его удивлению, там, куда он ее поставил, девушки не оказалось. Зато сзади, за его спиной послышался какой-то шорох. Капитан начал разворачиваться, и в этот момент его затылок взорвался резкой болью...
Когда Абрахам Ричардсон очнулся, он обнаружил, что находится в своей каюте, но привязан к креслу. Напротив сидел высокий крепкий мужчина с коротко подстриженными волосами, изрядно тронутыми сединой, и смотрел на него. В руках у мужчины был массивный брелок с ключами — судя по всему, от собственного номера капитана.
— Очнулись? — приветливо спросил незнакомец и, наклонившись, потрогал узлы на веревках, притягивающих запястья Ричардсона к подлокотникам кресла. — Как, не жмет, удобно?
Вот сука! Стелла подставила его, это точно. Ну почему ему так не везет с женщинами?! Уже вторая становится роковым препятствием в его судьбе. Ну ничего, первой он отплатил сполна. Даст Бог, и вторая свое получит. Ричардсон попробовал выругаться, но из заткнутого кляпом рта послышалось только невнятное мычание.
Сидевший перед ним человек неодобрительно покачал головой:
— А вот ругаться не надо, не надо... Нехорошо это. Некультурно. — Он вздохнул, а потом неожиданно этак доверительно сообщил: — Хотя мне и самому часто хотелось. Ну, пока тебя искали. Эк ты ловко спрятался-то, мил человек. Насилу отыскали.
Капитан похолодел. Он считал, что напали на него лишь потому, что за время путешествия он недрогнувшей рукой спустил в казино почти пять тысяч долларов (причем пятую часть за один сегодняшний вечер) и захватившим его людям нужны только деньги. Так что за свою жизнь он особенно не опасался. Да и деньги... после двух недель путешествия у него при себе осталось всего около двухсот долларов. А местная межбанковская касса должна была уже закрыться — она работала с девяти утра и до ухода последнего посетителя казино, из казино же они с этой сукой ушли последними. А еще сегодня был последний вечер круиза — завтра касса точно не откроется. И потому раздеть его как липку никому не светит. Даже если у него и заберут наличные, уже завтра утром, после того как "Тибр" отшвартуется в Нью-Йорке, ему достаточно будет добраться до банка, чтобы вновь стать вполне обеспеченным человеком... Однако слова сидевшего перед ним преступника (а как его еще можно назвать?) развеяли надежды капитана на то, что им занялись просто как денежным клиентом. Получается, искали именно его, капитана Абрахама Ричардсона. А искать его могли только по одной причине...
Незнакомец внимательно наблюдал за пленником, и мысли, проскочившие в голове капитана, как видно, не составили для него никакой тайны. Потому что в ответ на мысли Ричардсона он кивнул:
— Да, батенька вы мой, да, совершенно верно. Именно из-за этого мы вас и искали. Ну как же вы так — убили женщину, а еще офицер... — И его лицо приняло этакое сокрушенное выражение.
Капитан несколько мгновений недоуменно смотрел на незнакомца. Ему казалось, что он попал в сумасшедший дом. Преступник, проникнувший в его собственную каюту, лишивший свободы действий и передвижения его, гражданина самой свободной страны в мире, обвиняет его самого в совершении преступления! Да, он, Абрахам Ричардсон, грохнул эту суку, эту русскую подстилку, эту тварь, из-за которой все деньги, что он сумел скопить путем непрекращающейся схватки с этим миром за свое, кровное, изначально положенное ему, пошли прахом. И что? Он только расплатился по счетам — и не более. Он в своем праве, понятно?!!
— Ну, похоже, он все понял, — облегченно вздохнул сидевший перед ним человек и, бросив взгляд куда-то за спину капитана, произнес непонятную фразу: — Konchai s nim, Musa. Vremia. — После чего встал и отошел в сторону.
А в следующее мгновение Абрахам Ричардсон, все еще пылавший праведным гневом — ведь ему посмели поставить в вину то, что он считал своим неотъемлемым правом! — внезапно почувствовал, как кто-то за его спиной жестко взял его за волосы и резким, но сильным движением опрокинул голову назад, открывая беззащитное горло.
Последним, что увидел капитан Ричардсон в этой жизни, был высверк лезвия кубачинского кинжала...
Труп пассажира первого класса обнаружила горничная, пришедшая прибирать каюту. Ее отчаянный визг разнесся по всем семи палубам, так что к распахнутой настежь двери каюты, около которой блевала бледная как смерть горничная, сразу же сбежалась едва ли не половина экипажа. После того как все пятеро рискнувших заглянуть внутрь смельчаков присоединились к горничной в ее занятии, капитан лайнера приказал закрыть дверь каюты до прихода полиции и выставить около нее пост.
Из полицейских, прибывших по вызову, ни один не удержался от того, чтобы повторить подвиг горничной. Даже вызванный ими патологоанатом, многое повидавший в своей жизни, и то признал, что с трудом подавил рвотный позыв, увидев "это". Ну еще бы — в каюте на кресле сидел человек, горло которого было аккуратно разрезано от уха до уха, а сквозь разрез выпущен язык, свешивающийся сейчас почти до верхней пуговицы дорогого двухсотдолларового пиджака, будто чудовищный галстук. А ниже, прямо под этим галстуком, на его коленях стояла фотография красивой женщины, на которой размашистым почерком было написано: "Он ее убил!"
За следующую неделю тиражи газет на восточном побережье САСШ взлетели до величин, каких они достигали только во время Испано-американской войны. Даже отгремевшие не так давно Русско-японская и Англо-бурская войны, в которых американские интересы также были затронуты довольно существенно, и то не вызвали такого роста тиражей. А все потому, что в течение недели после опубликования сенсационного репортажа об убийце Трансваальской Королевы, труп которого был найден на борту роскошного круизного лайнера "Тибр", полиция обнаружила еще три точно таких же трупа. Один в Филадельфии, второй в Ричмонде, а третий в Атланте. У всех троих были одинаково разрезаны шеи, а языки выпущены в разрез. Так что даже отсутствие фотографий Трансваальской Королевы Эшли Лоутон в их руках не позволяло ошибиться в том, что являлось причиной этих убийств. Газетчики довольно быстро раскопали, что все трое были давно знакомы и имели отношение к некоторым очень грязным делишкам. Двое из троих даже привлекались к суду. Правда, вызванные в суд свидетели неожиданно прямо на заседании отказались от своих первоначальных показаний, и эти двое тогда отделались легким испугом... Но здесь не Европа, здесь Америка, и всем прекрасно известно, как делаются такие дела. Когда к тебе в дом однажды ночью постучится компания громил, которым откуда-то отлично известно о том, какие показания ты дал местному шерифу, и один из них "вежливо" попросит подтвердить в суде под присягой, что ты ошибся и ничего такого не было, в то время как остальные будут держать на прицеле (да еще и лапать) твою жену, одетую только в ночную рубашку, и испуганных детей, — ты быстро откажешься от любых показаний. Так или иначе, предположения о том, что покойники были как-то связаны со смертью Трансваальской Королевы, уже после третьего убийства, в Ричмонде, окончательно окрепли. А после четвертого превратились в уверенность.
А вот о том, кто мог стоять за этими убийствами, некоторое время гадали. Сначала появилась версия, что это некий тайный возлюбленный убитой, действующий в одиночку. Затем стало понятно, что убийце-одиночке такое не под силу и что действует целая организация. Наконец, рупор Херста "Нью-Йорк морнинг джорнэл" прямо указала на "тайного любовника Трансваальской Королевы — великого князя и дядю русского императора". Но, несмотря на крайнюю разнузданность статьи, обвинявшей ее героя во всех смертных грехах, общее отношение к этой версии неожиданно оказалось восторженным. Предположение, что загадочный русский аристократ мстит убийцам своей возлюбленной, затронуло романтические струны в очень многих душах. Тем более что на следующий день после опубликования статьи в "Нью-Йорк морнинг джорнэл" в нескольких газетах появились мелодраматические истории о любви американки и русского великого князя, вроде бы подтверждающие правоту версии "цепных псов Херста", но представляющие русского в весьма благоприятном свете. А еще в нескольких были высказаны предположения, что попытка замазать грязью великого князя вызвана тем, что сам Херст имеет отношение к убийству этой вне всякого сомнения неординарной женщины и шумихой в прессе пытается отвратить неизбежное...
Это предположение буквально взорвало общественное мнение. О Херсте давно ходили нелицеприятные слухи, а о том, что именно он нанял людей, потопивших в гавани Гаваны американский броненосец "Мэн", что стало поводом к Испано-американской войне, говорили вообще открыто.
Но самая большая бомба рванула еще через день, когда версия о причастности Херста к смерти Трансваальской Королевы нашла неопровержимое и сенсационное подтверждение. Великий и ужасный Уильям Рендольф Херст, только накануне прибывший на ранчо покойного отца, сенатора Джорджа Херста, в Северной Калифорнии, по предположению недоброжелателей просто сбежав из Нью-Йорка из страха перед неведомыми мстителями, был найден убитым. Причем найден в том же виде, что и четыре предыдущих трупа, то есть с "колумбийским галстуком", как это назовут через сто лет, и с фотографией Эшли Лоутон с короткой надписью: "Ты отмщена".
А еще через день на кладбище в Саванне, на могиле Эшли Лоутон кладбищенский сторож обнаружил гигантский букет из двухсот свежайших роз с запиской: "Прости, я не успел". Когда же рывшие носом землю журналисты вышли на хозяйку оранжереи, где были приобретены эти розы, она по предъявленной ей фотографии великого князя мгновенно опознала мужчину, купившего у нее букет. И вся Америка умиленно ахнула...
Добравшийся через некоторое время до Санкт-Петербурга Канареев, узнав об этом факте, долго хохотал, потому что спутать покупавшего такой здоровый пук цветов Мусу с великим князем не смог бы даже вдребодан пьяный извозчик. Но предприимчивая владелица оранжереи, тут же переименовавшая ее из "Фиалки" в "Великокняжескую", по слухам, утроила обороты.
Еще одним побочным эффектом этой истории стал выход в САСШ в течение полугода трех официальных биографий великого князя и шестнадцати романов, в которых действующими лицами были русский аристократ и американка. А также негласный циркуляр Государственного департамента — согласно ему, великому князю Алексею Александровичу запрещалось ступать на территорию САСШ. Зато всякое давление на наши структуры в этой стране прекратилось как по мановению волшебной палочки. Похоже, деловые люди решили не связываться с отморозком, способным пойти на такое из-за какой-то там любви. В их среде было принято убивать, пытать и размазывать врагов в блин только из-за таких серьезных вещей, как деньги...
Отголоски этой американской эпопеи донеслись и до России, сделав мою личность весьма популярной в молодежных кругах. После того как в печати прошла серия публикаций по "материалам расследований деятельности организаций, признанных террористическими на территории Российской империи", у молодежи случилось обрушение кумиров. И начался активный поиск новых. Нет, многие уже были найдены. Например, о контр-адмирале Брилеве-втором мечтала каждая вторая гимназистка, невзирая на то что кавалер передвигался на деревянном протезе. Впрочем, стараниями Евгения Сергеевича Боткина на моем заводе медицинских инструментов и оборудования сейчас вовсю шли эксперименты по созданию ножных протезов нового типа, с так называемой пружинной ступней. Идея возникла из очередных моих сумбурных "представлений о будущей медицине", набросков американского протезиста Бли и потенциала наших мастеров и инженеров. Вполне вероятно, вскоре герой Чемульпо получит новую механическую ногу, куда более удобную в обращении, чем предыдущие. Среди женской части прислуги и крестьянства чрезвычайно популярен был морпех кондуктор Булыга, могучий гигант, отличившийся в десантах на Сахалин и Хоккайдо. На слуху были еще несколько десятков фамилий воинов-героев. Но чем больше проходило времени после войны, тем меньше народ восхищался чисто военными подвигами. Так что моя слегка престарелая тушка, засветившаяся в романтической истории, внезапно взлетела на пик популярности. Я даже удостоился очередного визита племянника с женой, во время которого всю дорогу ловил на себе заинтересованные взгляды Марии Филипповны, по весне разрешившейся от бремени великолепным мальчуганом без каких бы то ни было наследственных болезней.
Положительное отношение ко мне еще больше поддержало объявленное во всеуслышание решение о том, что мы с доктором Гозио как совладельцы патента на новый медицинский чудо-препарат "Панацелин" готовы передать его любому заинтересованному лицу бесплатно. Сам "Панацелин", представляющий собой все тот же пенициллин, у нас производился уже на двух медицинских фабриках. Еще три строились, и одна из них должна была полностью отойти Гозио в качестве платы за доведение идеи до практической реализации. Они с Боткиным разругались из-за того, что Евгений Сергеевич считал, что пенициллин должен быть безвозмездно отдан человечеству, а Гозио настаивал на непременном патентовании и извлечении максимальной прибыли. Я дождался момента, когда их противостояние достигло пика и уже даже им самим стало ясно, что без вмешательства некоего авторитета со стороны они не просто не придут к согласию, но и вообще не будут способны хоть как-то сотрудничать, а затем предложил компромисс. Пенициллин мы запатентовали, но именно как "Панацелин" — не технологию, а вещество с определенными характерными свойствами. А затем объявили, что готовы передать формулу препарата всем заинтересованным лицам безвозмездно, убив тем самым, по моим прикидкам, сразу сотню зайцев. Ибо теперь практически все новые антибиотики и сходные по фармакологическому действию препараты попадали под определение "Панацелина" и никаких патентов на них взять уже было невозможно. Так что даже если позже кто-то изобретет нечто новое раньше нас — запатентовать это он не сможет. Да оно и к лучшему. Выплаты за патенты в покинутом мною будущем составляют львиную долю стоимости лекарств, делая большинство из них недоступными многим людям. И, как это ни странно звучит, тормозя прогресс в области медицины. Ибо фирмы — обладатели патентов зачастую придерживают выход на рынок новых, более эффективных лекарств, пока не закончатся патенты на старые. Возможно, наша хитрость, как и наш пример, смогут хоть немного изменить ситуацию... К тому же финансово мы все равно оказались в выигрыше. Ибо, не обладая технологией, развернуть быстрое производство препарата было просто невозможно. Даже зная конечную формулу, наши будущие конкуренты должны были пройти заново весь путь от лабораторных исследований до разворачивания промышленного производства, на что даже в таких странах, располагающих отличными химиками, фармацевтами и мощной промышленной базой, как Германия, Англия, Франция или САСШ, потребуется не менее пяти лет. Мы же объявили, что наша технология производства пока недоработана, небезопасна и мы будем готовы выставить ее на продажу не ранее, чем через несколько лет. А пока можем предложить сам препарат. Почти все сказанное было истинной правдой. Технология действительно была совсем не отработана, и себестоимость препарата по меркам моего времени просто зашкаливала. Одна доза "Панацелина" обходилась нам в сорок нынешних копеек, а с учетом всех накладных расходов — на сильную охрану, расширение производства и прочее — так и во все семьдесят. Но продавали-то мы его по цене вдесятеро большей. И все равно все произведенное расходилось буквально с колес. Так что все затраты на разработку пенициллина мы вернули в течение первого года продаж. А сейчас я уже окупил и все свои расходы на создание медицинского центра. Ну а через пару-тройку лет, даст Бог, обкатаем технологию, снизим себестоимость и покроем своей продукцией не только Россию, но и Европу, и САСШ, как бык овцу. Пусть потом с нами конкурируют...
