Возникла тягучая пауза, во время которой Аверьянов демонстративно и угрожающе сопел, а я думал о том, что совершил ошибку, не уничтожив, или даже не прибив его насовсем. Оглянувшись по сторонам, я посмотрел, что рядом никого нет, и жестом поманил Аверьянова поближе. Когда он подошел почти вплотную, я доверительно ему сообщил на ухо:
— Дружище, да мне насрать и на тебя, и на твою жизнь. Так хотел-то чего?
— Верни мне перстень! — отшатнувшись, свистящим шепотом произнес побагровевший Аверьянов.
Блин, перстень же его еще у меня, я и забыл совсем!
Отойдя на шаг, я оценивающе глянул на Аверьянова. Он смотрел на меня с такой нескрываемой ненавистью, что ясно — будь у него возможность, прикончил бы меня прямо сейчас. Да, дела. Глупый и лишенный воображения человек — часто самый опасный противник. Действия профессионалов с холодным сердцем можно хотя бы предсказать, а такие товарищи опасны именно своей непредсказуемостью.
— Сегодня у меня много дел. Завтра, в двадцать три ноль-ноль.
— Мне надо сегодня!
— Тебе еще раз сказать, как мне важны твои желания? — поинтересовался я, и смахивающим жестом попрощался с ним: — Давай, до свидания.
Пусть завтра приходит. Он так ничего и не понял из произошедшего. И сейчас в нем столько ненависти, что его легко могут зарядить как брандер и направить в мою сторону. Так что вдруг завтра в одиннадцать будет заварушка какая-нибудь, и... Нет человека, нет проблемы, как провозглашают гуманисты. Я правда сам не гуманист — мне для убийства ближнего хотя бы формальный повод нужен.
— Ты настоящие исчадие ада! — проговорил вдруг Аверьянов мне вслед. И когда я обернулся, бесстрашно добавил: — Тебя прислал мне сам дьявол!
— Да ну не-ет, — протянул я с нескрываемым удивлением. — Меня совсем не дьявол прислал, и уж точно не из преисподней, — совершенно искреннее добавил чуть погодя.
— А откуда? — с глуповатой гримасой поинтересовался Аверьянов.
— Оттуда, — многозначительно показал я пальцем вверх, и развернувшись двинулся прочь, покатив за собой контейнер с экипировкой. Пока шел, размышлял о том, что нельзя — ну вот нельзя за собой такие хвосты оставлять. Неправильно я с Аверьяновым поступил. А как правильно? А черт его знает, как в этом случае было бы правильно.
Выходя из здания гимназии успел увидеть, как разъезжаются от крыльца машины, увозя по домам остальных из моей команды. Им проще — у них ординарцы есть, а у меня... а у меня тоже все неплохо, увидел я машину с черно-красными флажками — цветами Юсуповых-Штейнберг. Не тот представительный авто, на котором сегодня с Анастасией в школу ехал, но тоже вполне ничего.
— Агтуг Сег-геевич, добгый день! — выскочив с водительского места машины, с широкой улыбкой появился на брусчатке площади Моисей Яковлевич Фридман. Глянув на внушительный контейнер, который я тащил за собой, юрист тут же засеменил к багажнику, чтобы помочь мне упаковать багаж.
— Ну, здравствуйте, Моисей Яковлевич, — искренне обрадовался я. И появлению юриста, и тому, что наконец можно скинуть на кого-то другого хотя бы часть своих дел.
Остаток дня уместил в себя немало. В первую очередь я препоручил Зоряну Фридману — юрист должен был разбираться не только с моим новым титулом, но и параллельно с легализацией ее личности по третьему варианту предложенному Андре. Потом я потренировался в доспехе, освоил систему управление тактической сетью контролем взгляда, и самое главное — наконец ознакомился с завещанием Петра Алексеевича.
После того, как узнал о размере полагающейся мне доли, понял почему с такой неприязнью был принят Анной Николаевной. На ее месте сам бы я еще больше расстроился — учитывая, что это ведь именно она сохранила и преумножила активы рода после гибели Петра Алексеевича.
Узнав о том, что я теперь крайне обеспеченный человек, пребывал в самом радушном расположении духа. Которое закончилось тогда, когда Анастасия доверительно изволила сообщить о предпринятых ею за последние сутки действиях. Осознав услышанное, я помолчал немного. Потом, осмысливая, еще помолчал. А после решил высказаться прямо и без излишней тактичности.
— Ваше сиятельство... знаешь, что?
— Что?
— Ну ты и дура, — в сердцах произнес я.
Немного послушал ошарашенную тишину, я откинулся на спинке кресла и внимательно посмотрел на княжну. Анастасия оказалась крайне изумлена услышанным. Она даже отпрянула, не совсем понимая, что именно сейчас делать. В ее ярких глазах постепенно зажегся магический отсвет, девушка привстала над столом с угрожающим выражением лица, а кулачки ее сжались.
Не слишком ли я переборщил? — раздраженно подумал я. Раздраженно потому, что в общем-то был еще слишком мягок в оценке. И еще потому, что узнав о завещании начал воспринимать активы рода не как что-то чужое и эфемерное, а как часть своего имущества. Которому действия княжны могли нанести непоправимый ущерб.
Но с разъяренной девой напротив все же необходимо было разговаривать, а не устраивать битвы на выживание. Поэтому я, предваряя всплеск вспышки ярости заговорил спокойным тоном, завладевая вниманием девушки.
— Прелесть общения с эмоциональной связью, особенно такой прочной как у нас с тобой, в том, что можно быть предельно честным. И сейчас, не выставляя ментальные щиты, я мог бы спокойно сказать: "Анастасия, мне кажется ты категорически не права", но... эффект был бы абсолютно такой же. Как считаешь?
Несколько секунд княжна переваривала услышанное, а после огонь в ее глазах начал ослабевать.
— При всем уважении я считаю, что ты невоспитанный хам, — резко произнесла Анастасия.
— При все уважении, — эхом повторил я и искренне рассмеялся.
Очень хорошая фраза, которая позволяет вежливо показать человеку все, что ты о нем думаешь. Но вспышка веселья быстро прошла, и устало покачав головой, я вздохнул. Тяжелый день сегодня был. И вчера. Черт, да и позавчера тоже непростой в общем-то.
Но даже смеясь, концентрацию не терял. Краем глаза наблюдая, что княжна пока не собирается кидаться ледяными стрелами, я потянулся к чашке с кофе, чтобы отхлебнуть. Неудачно — потому что кофе давно закончился, а я об этом забыл. Негромко чертыхнувшись, вновь откинулся на спинке кресла и посмотрел княжне в глаза.
— Давай подытожим.
"Ну давай", — мысленно ответила княжна, внимательно на меня глядя.
— Есть род Юсуповых-Штейнберг, который сейчас... двигается прямиком к глубокой заднице, если говорить прямо. И, — чуть повысил я голос, не давая княжне вставить слово, — находился в поул-позиции задолго до того момента, как меня расчехлили и привезли сюда заинтересованные люди. Или до моего появления все было прекрасно?
Анастасия отвечать благоразумно не стала. Понятно, что ситуация до моего появления была получше, но она в принципе не совсем глупая. Но чтобы наверняка, я все же озвучил очевидное:
— Род Юсуповых-Штейнберг, искусственно созданный как яблоко раздора между Юсуповыми и Разумовскими, должен был и так почить в ближайшие несколько лет. Мое появление послужило лишь катализатором, ускоряя события...
Анастасия слушала молча. Она уже отошла от вспышки злости, вызванной моим откровенным комментарием, и сейчас чувствовала по моим эмоциям, что целенаправленно оскорбить ее и тем более насмехаться я не собирался.
— ...Даже мне, появившемуся из медвежьего угла, ясно что в ближайшее время в регионе возможен конфликт национальных кланов и метрополии. И что-то мне подсказывает, что именно твой род выбран в качестве триггера. Вернее, не род, а богатые активы, которые должны послужить причиной конфликта влиятельны кланов здесь, на Юге России.
Княжна сохраняла молчание. Не соглашалась, но и не опровергала. Продолжала внимательно смотреть на меня, но ментальные щиты не ставила, так что ее комментарии вслух мне и не нужны были.
— Сейчас я слышу от тебя, что утром из разных источников ты узнаешь, что твои брат и сестра получили персональное покровительство самой (!) императрицы. Кроме того, с тобой невесть каким способом связывается Анна Николаевна и просит тебя до наступления твоего второго совершеннолетия самой запросить покровительство в императорской канцелярии. Насколько понимаю, она предлагала тебе всего на год, до семнадцати лет, передать род под управление петербургских чиновников. Более того! — снова перебил я пытавшуюся вставить слово Анастасию, — ты принимала решения, даже не беря в расчет события недавнего времени, когда солидарность с тобой продемонстрировали Валера с Эльвирой, который явно отпрыски высокородных семейств... что? — прервался я, почувствовав удивление Анастасии.
— Ты не знаешь, кто они?
— Откуда я должен об этом знать?
— Мог бы спросить.
— А зачем?
— Ну да, действительно... зачем.
— Ну так кто они?
— Тебе же не надо?
— Не надо, это когда не знаю кого спрашивать.
— Валера — персидский принц, хан Нахичеванский, племянник правящего шаха. Эльвира — сибирская царевна и внучка генерал-губернатора Багдада.
— Воу, — не смог сдержаться я.
Причем удивился не от осознания положения в обществе моих товарищей по команде, а больше от несоответствия привычной картины мира: у меня дома история Ирана и Ирака развивались несколько иначе. Здесь же в Персии и шахская власть сохранилась, и страна осталась в зоне влияния России, как это и было в начале двадцатого века, когда порядки в регионе наводила Персидская казачья бригада. Государство же Ирак, как колония Великобритании, здесь не появилось вовсе, а территорию России (Конфедерации) — как логичное продолжение Большой Игры, омывал Индийский океан.
Но стоит подумать об этом позже — вернулся я в настоящее, переставая смотреть сквозь княжну и поймав взгляд ее ультрамариновых глаз:
— Вместо того, чтобы запросить покровительство у императорской канцелярии, пользуясь явными признаками расположения, ты подаешь прошение об утверждении тебя как главы имперского рода до достижения тобой второго совершеннолетия. Если с дипломатического переводить на понятный мне, хаму невоспитанному, язык, то выглядит это как: "Идите вы в задницу, мне от вас ничего не нужно!"
— Тебе не понять, — дернула щекой Анастасия.
Глубоко вздохнув, я на миг прикрыл глаза. Хотелось как-то выругаться, как бывает, когда утыкаешься в непреодолимую стену чужого непонимания. Но сравнение пришло неожиданно.
— Ты сдачу Москвы Кутузовым тоже осуждаешь? — открыл я глаза.
— Нет, но это совсем другое...
— Да как так-то!? — уже не выдержал я. — Послушай, я не аристократ по рождению, и вот этой твоей привязки к крови и почве не понимаю. Да, мне это чуждо, да, я этого не понимаю. Не понимаю, но могу принять как данность. Сейчас же ты путаешь кровь и честь с ненужной жертвенностью, граничащей с откровенным идиотизмом. Боец должен не умирать геройски, а буднично выполнять приказы, как говорил мне...
Вовремя опомнившись, я осекся — и не став сообщать Анастасии, кто и при каких обстоятельствах говорил мне это в другом мире.
— Кто говорил?
— Неважно. Я сейчас в общем-то хотел сказать больше о том, что в споре паровоза и Анны Карениной выигрывает паровоз. Всегда. Без вариантов.
Княжна вспыхнула. Вдруг она подобралась и неожиданно — я по эху эмоций почувствовал, пришла к совершенно неправильному выводу. Но до того, как Анастасия произнесла слова, о которых бы потом пожалела, я привлекая внимание хлопнул ладонью по столу, заставив ее вздрогнуть.
— Нет, — произнес я в наступившей тишине.
— Что нет?
— Ты ошибаешься, я не трус.
"Но я боюсь" — добавил внутренний голос голосом Никулина из Бриллиантовой руки.
Из-за этого моего шуточного воспоминания княжна что-то почувствовала, и явно засомневалась в моей правдивости. Я понял почему — при всей ее иезуитской расчетливости она все же остается шестнадцатилетней девушкой. И из-за юного возраста часто не видит полутонов, а обычную и естественный для зрелого возраста готовность к выигрышному компромиссу принимает за слабость. И надо было это как-то сейчас пресечь.
— Прошу тебя, — спокойно сказал я, и для усиления эффекта пальцем на ухо свое показал: — Послушай меня, и умоляю, попробуй услышать. Мы сейчас с тобой в одной лодке, и у меня нет выбора кроме как пытаться выгрести вместо с тобой. Но если ты при этом совершаешь откровенно идиотский...
Анастасия ощерилась, мигом став похожей на рассерженную рысь.
— ...хорошо, откровенно идиотский с моей точки зрения поступок, я оставляю за собой право тебе об этом сказать. А теперь прошу внимания. Согласись, в качестве опасающегося и ищущего вариант покинуть корабль пассажира, если ты уж начала меня в этом подозревать, на моем месте было бы умнее молчать, плыть по течению и ждать момента чтобы смыться, не привлекая внимания. Как считаешь?
Вопрос был риторический, поэтому посидели, помолчали немного. Чуть погодя я продолжил, уже спокойным и размеренным голосом:
— И Анна Николаевна, и ты рассчитывали на мое, неизвестное еще происхождение, которое поможет роду. Да и я, если честно, на него тоже рассчитывал, но ситуация изменилась. Не забывай, что сорок три миллиона долларов у меня уже есть. Так что, если четно, глядя с позиции благоразумного человека для меня твой род как чемодан без ручки: бросить нельзя, и тащить жутко неудобно.
Увидев, как княжна вспыхнула, я в который уже раз примиряюще поднял руку:
— Не злись и будь проще. Никто тебе не мешает сейчас сказать тоже самое в отношении меня со своей позиции главы рода, и ты также будешь права...
"...а майор Гулимов пусть в ответ нассыт в сапоги лейтенанту Матвееву и успокоится!" — усмехнулся я воспоминаниям.
— Еще раз прошу, не зацикливайся на мелочах, мысли стратегически. Я ведь вчера тебе прямо сказал, что о грядущих неприятностях меня предупредили те персоны, кого я считал своими возможными покровителями. Пойми, заинтересованные люди просто отошли в сторону. Я не силен в нравах и обычаях аристократии, но люди все одинаковы, и я готов с полной уверенностью тебе рассказать дальнейших ход событий.
— Так расскажи, — заполнила паузу с трудом сдерживающая себя княжна.
— У рода будут спровоцированы серьезные проблемы, твое прошение будет отклонено, а...
— Прошение — это формальность, — перебила меня Анастасия. — Я уже достигла первого совершеннолетия, поэтому...
— Ты давно интересовалась не только биржевой стоимостью активов рода, а реальным положением дел? Наши заводы...
При слове "наши" Анастасию перекосило как от дольки лимона, но как-то комментировать она не стала.
— ...работают по императорским подрядам. И срыв даже одного из них может послужить поводом для отклонения прошения, а тебя признанием недееспособной как исполняющей главы рода на время следствия по делу Анны Николаевны. А если, допустим, срыв работ по контракту произойдет одновременно с оглашением материалов дела? Напомнить причину, по которой Анну Николаевну закрыли?
По взгляду понял, что напоминать не требуется.
— И я железно уверен, что твое прошение удовлетворено не будет. Более того, в ближайшее время наверняка появится повод для того, чтобы высочайшим указом назначить... external manager, внешнего управляющего для рода, не знаю как это на русском аристократическом будет.
