Кал осторожно пересек площадь, стараясь не поскользнуться на тонком льду. Дверь булочной с грохотом закрылась, обе женщины сбежали внутрь.
Однако радость продлилась недолго. Почему люди говорят об отце такие гадости? Они называют его сумасшедшим и отвратительным, но со всех ног бегут покупать заклинания и охранные глифы у приезжего аптекаря или торговца счастьем. Пусть Всемогущий пожалеет тех, кто действительно помогает людям.
Все еще кипя от возмущения, Кал обогнул несколько углов и подошел к ратуше, к стене которой была прислонена длинная приставная лестница; на ней стояла его мать и тщательно обрабатывала карниз здания. Хесина была высокой женщиной и обычно связывала волосы в косу, а на голову повязывала платок. Однако сегодня она надела поверх платка вязаную шапочку. На ней, как и на Кале, было длинное коричневое пальто, из-под полы которого выглядывала синяя кайма ее платья.
Она занималась несколькими свисавшими с крыши наростами, похожими на сосульки. Сверхштормы приносили с собой воду, а вода приносила крэм. Если ничего с ним не делать, крэм постепенно облеплял здание. И надо было регулярно его счищать, иначе крыша в любой момент могла обрушиться под его тяжестью.
Она заметила Кала, и на ее красных от холода щеках появилась улыбка. Узкое лицо, решительный подбородок, полные красные губы — она была красивой женщиной. По меньшей мере так думал Кал. Но уж красивее, чем жена булочника, в любом случае.
— Отец отпустил тебя с уроков? — спросила она.
— Все ненавидят отца, — выпалил он.
Мать вернулась к работе.
— Каладин, тебе уже тринадцать. Ты уже достаточно взрослый и не должен говорить такие глупости.
— Но это правда, — упрямо сказал он. — Только что я слышал, как разговаривали женщины. Они сказали, что отец украл сферы у светлорда Уистиоу. И еще они сказали, будто отцу нравится резать людей и вообще делать то, что не годно.
— То, что не годится.
— Почему я не могу говорить, как все?
— Потому что это неправильно.
— Это достаточно правильно для нанны Терит.
— А что ты о ней думаешь?
Кал задумался.
— Она невежественная и болтает о вещах, в которых ничего не смыслит.
— Верно. И если ты хочешь быть таким, как она, я не буду возражать против твоего языка.
Кал состроил гримасу. Говоря с Хесиной, надо было внимательно следить за своим языком; она любила выворачивать слова. Он оперся спиной о стену ратуши и какое-то время смотрел на вырывающиеся изо рта клубы пара.
Возможно, другая тактика сработает.
— Мама, почему люди ненавидят отца?
— Они не ненавидят его, — сказала она. Однако вопрос был задан спокойным голосом, и она продолжила: — Но он заставляет их чувствовать себя не в своей тарелке.
— Почему?
— Потому что некоторые люди боятся знания. Твой отец очень образованный человек; он может объяснить то, что многие не понимают. То, что им кажется темным и непостижимым.
— Но они не боятся торговцев счастьем и охранных глифов.
— Этих они понимают, — спокойно сказала мать. — Сжигаешь охранный глиф перед домом и отгоняешь от себя зло. Очень просто. Твой отец не дает больному заклинание, которое вылечило бы его. Он требует, чтобы человек оставался в кровати, пил воду, принимал лекарство и каждый день промывал рану. И это трудно. Они, скорее, во всем уповают на судьбу.
— Быть может, они ненавидят его еще и потому, что он часто не в силах вылечить человека.
— И это тоже. Если охранный глиф не сработал, ты можешь сказать, что такова была воля Всемогущего. Если пациент твоего отца умер, значит, виноват отец. Так они думают. — Мать продолжала работать, осколки камня падали на землю. — Они не ненавидят твоего отца — он слишком полезен. Но он не один из них и никогда не был. Такова цена за то, что он — хирург. Иметь власть над жизнями людей — большая и неприятная ответственность.
— А если я не хочу брать на себя такую ответственность? Что, если я хочу быть кем-то обычным, вроде пекаря, фермера или...
Или солдата, мысленно добавил он.
Несколько раз он втайне упражнялся с шестом, и, хотя то чувство, которое он пережил во время драки с Джостом, не повторилось, оружие притягивало и волновало его, придавало силы.
— Мне кажется, — сказала мать, — ты очень быстро поймешь, что пекари и фермеры живут не самой завидной жизнью.
— По меньшей мере у них есть друзья.
— У тебя тоже. Например Тьен.
— Он мне не друг, мама. Он — мой брат.
— Но разве он не может быть и братом, и другом?
Кал округлил глаза.
— Ты знаешь, что я имею в виду.
Она спустилась на землю и потрепала его по плечу.
— Да, знаю, и прости, что я пренебрежительно отнеслась к твоим словам. Но ты сам поставил себя в сложное положение. Тебе не хватает друзей, но неужели ты действительно хочешь вести жизнь, которая ждет других мальчиков? Забросить уроки и работать до изнеможения в полях? Состариться раньше времени? Хочешь, чтобы твое лицо обветрилось и стало морщинистым, опаленным солнцем?
Кал не ответил.
— Чужой бутерброд всегда слаще, — сказала мать. — Перенеси лестницу.
Кал с сознанием долга взял лестницу, обошел ратушу и приставил лестницу к стене. Теперь мать снова может работать.
— Другие считают, что папа украл сферы, — сказал Кал, сунув руки в карманы. — Они говорят, что он написал приказ от имени светлорда Уистиоу и старик подписал его, уже ничего не соображая.
Мать ничего не сказала.
— Я ненавижу их ложь и болтовню, — сказал Кал. — Я ненавижу их за все то, что они говорят о нас.
— Не надо ненавидеть их, Кал. Они добрые люди. И только повторяют то, что слышали. — Она взглянула на особняк лорд-мэра, стоявший далеко за городом, на холме.
Каждый раз, когда Кал видел его, он чувствовал, что должен пойти и поговорить с Ларал. Но в последний раз, когда он попытался, ему не разрешили увидеть ее. Теперь, когда ее отец мертв, за Ларал присматривала няня, которая считала, что девочке нечего делать в компании городских мальчишек.
Муж няни, Милив, был главным слугой светлорда Уистиоу. И если кто-то и был источником плохих слухов о семье Кала, то только он. Он никогда не любил отца Кала. Ну, скоро Милив потеряет свою спесь. Со дня на день должен приехать новый лорд-мэр.
— Мама, — сказал Кал. — Эти сферы, они висят там и только светят. Неужели мы не можем потратить их, и тебе больше не придется ходить сюда и работать?
— Я люблю работать, — сказала она, опять отскребая крэм. — Работа прочищает голову.
— Разве ты не говорила, что я не должен работать? Иначе на моем лице раньше времени появятся морщины или еще что-то поэтическое в таком роде?
Она заколебалась, потом засмеялась.
— Умный мальчик.
— Замерзший мальчик, — пробормотал он, вздрагивая.
— Я работаю, потому что должна. Мы не можем потратить эти сферы — они для твоего образования — и работать лучше, чем заставлять твоего отца брать деньги за лечение.
— Может быть, они будут больше уважать нас, если им придется платить.
— О, они и так уважают нас. Нет, думаю, дело не в этом. — Она посмотрела на Кала, вниз. — Ты же знаешь, что у нас второй нан.
— Конечно, — сказал Кал, пожимая плечами.
— Воспитанный юный хирург высокого ранга может привлечь внимание обедневшей благородной семьи, которая желает денег и известности. В больших городах так происходит сплошь и рядом.
Кал опять посмотрел на особняк.
— Вот почему ты побуждала меня больше играть с Ларал. Ты хотела, чтобы я женился на ней, верно?
— Почему нет? — сказала мать, возвращаясь к работе.
Он даже не знал, что и думать. Последние несколько месяцев Кал вел странную жизнь. Отец заставлял его учиться, но втайне он занимался с шестом. Два возможных пути. Оба соблазнительные. Калу нравилось учиться, и он очень хотел помогать людям, перевязывать их раны, лечить их. То, что делает отец, — настоящее благородное дело.
Но Калу казалось, что, если он сможет сражаться, он будет делать что-то еще более благородное. Защищать страну, как великие светлоглазые воины из легенд. Вот что он чувствовал, когда брал в руки оружие.
Две дороги. Противоположные, почти во всем. Он должен выбрать одну.
Мать продолжала чистить карнизы, и Кал, вздохнув, принес вторую приставную лестницу, взял из мастерской инструменты и присоединился к ней. Он был высоким — для своего возраста — но все равно должен был стоять выше, чтобы достать до карниза. Работая, он поймал улыбку матери, без сомнения обрадованной, что вырастила такого чуткого молодого человека. На самом деле Кал хотел подумать.
Как он будет себя чувствовать, женившись на Ларал? Они никогда не будут на равных. Их дети могут родиться светлоглазыми и, значит, будут иметь больший ранг, чем он. То есть он будет себя чувствовать ужасно не на месте. Но есть и еще одна особенность жизни хирурга. Ему придется жить такой же жизнью, как и отец, — одиноко, в стороне от всех.
Однако, если он пойдет на войну, он может оказаться на своем месте. Может быть — правда почти невероятно, — он сумеет добыть Клинок Осколков и стать настоящим светлоглазым. Вот тогда он сможет жениться на Ларал, не будучи ниже ее по рангу. А разве она всегда не твердила о том, чтобы он стал солдатом? Неужели она все это время думала об этом, даже несколько лет назад? Тогда все эти дела — женитьба, будущее — казались Калу невообразимо далекими.
Он чувствовал себя очень молодым. Неужели он действительно должен обо всем этом думать, уже сейчас? Только через несколько лет хирурги Харбранта разрешат ему сдавать экзамены. Но если он решит стать солдатом, он должен присоединиться к армии до того, как это произойдет. И как поступит отец, узнав, что он завербовался в армию? Кал не был уверен, что сможет посмотреть в разочарованные глаза Лирина.
Словно отвечая на его мысли, недалеко послышался голос Лирина:
— Хесина!
Мать повернулась, улыбнулась и спрятала выбившуюся темную прядь волос под платок. Отец с озабоченным лицом вбежал на площадь. Внезапно Кала кольнуло беспокойство. Кого-то ранило? Тогда почему Лирин не послал за ним?
— Что случилось? — спросила мать, спускаясь.
— Он здесь, Хесина, — сказал отец.
— Вовремя.
— Кто? — спросил Кал, спрыгивая со стремянки. — Кто здесь?
— Новый лорд-мэр, — сказал Лирин, пар от его дыхания расплывался в морозном воздухе. — Светлорд Рошон. Боюсь, переодеться нет времени. Если мы не хотим пропустить его первую речь. Пошли!
Все трое поторопились на окраину города. Все заботы и мысли Кала исчезли перед лицом встречи с новым светлоглазым.
— Он не прислал сообщения о своем приезде, — тихо сказал Лирин.
— Добрый знак, — ответила Хесина. — Быть может, он не нуждается во всеобщем обожании.
— Или он невнимателен. Отец Штормов, я ненавижу принимать новых наместников. Всегда чувствую себя так, словно играю в брейкнек. И что мы выкинем? Королеву или башню?
— Скоро увидим, — сказала Хесина, поглядев на Кала. — Не дай словам твоего отца расстроить тебя. Во всех таких случаях он ожидает только плохого.
— Нет, — сказал Лирин.
Она посмотрела на него.
— Назови хотя бы один случай.
— Встреча с моими родителями.
Отец Кала на мгновение остановился и мигнул.
— Ветра штормов, — пробормотал он, — будем надеяться, что сегодня не будет и наполовину так плохо, как тогда.
Каладин с любопытством слушал. Он никогда не встречался с родителями мамы; ни отец, ни мать почти не вспоминали их. Вскоре они оказались на южной окраине города. Собралась толпа, и Тьен уже ждал их. Он возбужденно махал им, подпрыгивая на месте.
— Хотел бы я иметь хотя бы половину энергии парня, — сказал Лирин.
— Я уже выбрал место для нас, — горячо затараторил Тьен. — У дождевых бочек. Быстрее! Иначе опоздаем!
Тьен побежал и забрался на бочку. Некоторые из других мальчишек заметили его, толкнули друг друга локтями, один что-то сказал, Кал не расслышал что. Другие засмеялись, указывая пальцами на Тьена, и Каладин немедленно разозлился. Как они смели смеяться над Тьеном только потому, что он был слишком мал для своего возраста?
Однако сейчас не время ссориться с ними, и Каладин мрачно присоединился к родителям, стоявшим за бочками. Тьен улыбнулся ему, стоя на бочке во весь рост. Рядом с собой он положил несколько любимых камней, различного цвета и формы. Вокруг было видимо-невидимо камней, но только Тьен знал, что особенного в каждом из них.
После краткого раздумья, Кал тоже забрался на бочку — осторожно, чтобы не потревожить камни Тьена, — и отсюда смог хорошо разглядеть процессию лорд-мэра.
Она оказалась огромна — не меньше дюжины фургонов, перед которыми ехала красивая черная коляска, запряженная четырьмя лоснящимися черными лошадями. Кал невольно разинул рот. У Уистиоу была только одна лошадь, на вид такая же старая, как и он сам.
Как может один человек, даже светлоглазый, иметь так много вещей? Куда он это все поставит? А еще были люди, дюжины людей, едущие в фургонах, идущие пешком. И еще солдаты, в сверкающих нагрудниках и кожаных юбках. Похоже, у этого светлоглазого была собственная почетная гвардия. Постепенно процессия достигла поворота на Хартстоун. Человек, ехавший на коне, повел карету и солдат к городу, а большая часть фургонов покатила к поместью. Карета медленно приближалась к ним, а Кал все больше и больше возбуждался. Неужели он на самом деле увидит настоящего светлоглазого героя? В городе болтали, будто новый лорд-мэр был назначен самим королем Гавиларом или кронпринцем Садеасом, потому что отличился в войне за объединение Алеткара.
Карета повернулась дверью к толпе. Лошади храпели и били по земле копытами, кучер спрыгнул и быстро открыл дверь. Из нее вышел пожилой человек с короткой бородой цвета соли с перцем. На нем был гофрированный фиолетовый сюртук, доходящий только до пояса спереди и длинный сзади. Под ним виднелась золотая такама, длинная прямая рубашка, доходившая до икр.
Такама. Мало кто носил их сейчас, но старые солдаты говорили, что когда-то их носили почти все воины. Кал не ожидал, что эта такама будет так похожа на женское платье, но все-таки это хороший знак. Сам Рошон казался слишком старым, маленьким и дряблым, чтобы быть настоящим солдатом. Но у него был меч.
Светлоглазый презрительно оглядел толпу и скривился, как если бы проглотил что-то горькое. Из кареты выглянули еще два человека. Более молодой человек с узким лицом и старая женщина с волосами, заплетенными в косу. Рошон покачал головой, повернулся и полез обратно в карету.
Кал нахмурился. Он не собирается ничего сказать? Толпа, казалось, была потрясена не меньше Кала; кое-кто начал тревожно перешептываться.
— Светлорд Рошон! — окликнул его отец Кала.
Толпа затихла. Светлоглазый оглянулся. Люди отшатнулись, и сам Кал съежился под этим жестким взглядом.
— Кто говорил? — низким голосом спросил Рошон.
Лирин шагнул вперед, подняв руку.
— Светлорд. Была ли ваша поездка приятной? Не хотите ли вы осмотреть город?
— Как тебя зовут?
