— Ложитесь...
Он со вздохом улегся. Я поправил подушку под его седой головой.
— Гаяр! То, что я скажу никому больше нельзя знать.
— Отложим до завтра, адмирал.
Он усмехнулся.
— Допустим, я забуду проснуться.
И я внимательно выслушал все, что он захотел мне сообщить. Прискорбная история. Большой ошибкой было раскрывать ее, кому бы то ни было, но Вага уже не мог сдержать себя, так долго мучила его эта тайна.
— Я не уберег ее. Всю жизнь мне снился долгий, сладкий сон о власти и могуществе. И вот, я очнулся...
Мы еще поговорили с первым адмиралом, но уже о пустяках, пока он не задремал.
В коридоре постепенно разгорались бледно-желтым светом лампы. Навстречу мне шла пожилая служанка. Я вспомнил ее имя — Дина.
— Доктор...
Я остановился.
— Сплетничают, что открывали могилку Левки?
Я не имел права говорить с нею об этом и хотел молча пройти мимо. Но меня не покидало чувство не до конца сделанной работы. Дело вроде ясное: недалекая и завистливая Дениза убрала свою госпожу по приказу Бренды, а затем и сама получила свое. Но что-то было не так. Вага упомянул, что его дочь отличалась незаурядным умом. Как же могла она приблизить к себе такое ничтожное существо? Дениза примеряла напоследок наряды убитой подруги... Бррр!
— Дина, вы давно здесь служите?
— Скоро уж двадцать пять лет. Вага не был первым адмиралом, когда...
— Вы помните похороны Левкиппы? В какой одежде ее хоронили?
— Как невесту. Белое платье, бриллианты. Поговаривали, что она собиралась замуж за юношу из Норденка.
— Это правда?
— Кто ж теперь знает, — вздохнула Дина.
— Скажите, в самом ли деле Левкиппе нравилось меняться со своей служанкой одеждой?
Дина заулыбалась.
— За десять шагов не отличить. Однажды я выругала Денизу за плохую уборку и только по голосу разобрала, что это Левки. И то не сразу. Она просила не выдавать их с Денизой игру. Я и молчала. Теперь что уж...
— Неужели девушки были так похожи?
— Порядком. А еще повадились перенимать манеры друг друга.
Меня осенило.
— Дина, вспомните: у Денизы была татуировка?
— Да. Ночная птичка на плечике. У Денизы и фамилия такая же короткая и смешная, как крик слепоглазки.
— Спасибо, Дина, — я торопливо распрощался с ней.
Постучался к Пини. Она уже собиралась ложиться, но меня впустила.
— Я на секунду, Пини, — втайне я любовался ее телом, просвечивающим сквозь ночную рубашку, — Вы были совсем еще девчонкой, но припомните: не замечали временами необычное в поведении вашей сестры?
Пини нахмурилась, задумчиво покусала нижнюю губу.
— Левки бывала странной, отвечала невпопад. Но... она изучала математику в Магистрате, вся была в ней... по уши. Забывала, о чем мы говорили с ней раньше, приходилось напоминать. Смеялась: это от ученых занятий.
— Спасибо, — я ушел, оставив ее в легком замешательстве. Бедная Пини!
Дениза не была глупой, если умела ввести в заблуждение младшую сестренку Левкиппы! Дети очень наблюдательны, но Пини ни разу не догадалась о подмене. И Левкиппа сделала себе такую же татуировку, как у ее служанки. Девушки во что бы то ни стало, стремились походить друг на друга, как две капли воды. Для чего?
Ответ напрашивался один. Подменяя собой Левкиппу, верная Дениза давала той возможность незаметно отлучаться из Гнезда. В свою очередь, в одежде служанки Левки могла в Гнезде пройти в такие закоулки, где появление дочери первого адмирала выглядело бы неуместно. Я поспешил поделиться своими выводами с Наоми. Уже входя к ней, чуть не хлопнул себя в сердцах по лбу. Тугодум!
Поздний вечер в окне. Лампа в виде высокого столбика на столе освещает груду бумаг. Наоми, низко склонившись, быстро читает их одну за другой, сбрасывая после на пол.
— Вождь работает с документами! Добрый вечер, Наоми!
— Вождиха. Входите. Пододвигайте кресло, садитесь. У вас на языке — новости.
Я изложил ей свои предположения.
— Девушки водили за нос Бренду! И поплатились обе своими жизнями. Что за игру вела Левкиппа — мы вряд ли узнаем — Бренде веры нет, что бы ни рассказывала. Ведь что не давало мне покоя: очевидная ложь в ее признании. Якобы убила Денизу после похорон Левки, понимаете? Состояние аффекта и все такое... Но Денизу никто не видел со дня болезни Левки! Ясно, что к тому времени она была мертва. Поэтому же Бренда — убийца Левки. Больше некому.
И тут я нарушил слово, данное Ваге. Наоми должна знать! Она слушала внимательно, но без эмоций. Ее чудный наряд ("метаморф", так она называла его) вновь был темно-синего цвета комбинезон, закрытый до самого горла.
— Не казните себя за болтливость, Рон. Я давно догадалась сама. Они так похожи...
— ...Вот в чем корень зла, — закончил я, — Младшая, любимая дочь Ваги не имеет прав ни на толику его капиталов и имущества. С какой тайной злобой смотрела Бренда на умненькую, образованную Левки — она училась в Норденке и была не последней в Университете.
— Согласна с вашим рассуждением. Дело раскрыто. Насчет Пини... никому больше, Рон. Никому!
— Разумеется. Вообразит себя виновницей гибели сестры, и... вообще... сами понимаете.
— Не понимаю. Росла среди других обычаев, в том числе брачных. Но вынуждена считаться.
Мы помолчали. Пора мне было уходить, но не хотелось вот так оставлять ее одну.
— Вам не жарко в вашей лягушачьей коже, Наоми?
Она провела ладонью посередине, от горла к низу, и костюм волшебным образом раскрылся. Обнажились ее небольшие груди с упруго торчащими сосками.
— Потрогайте.
— Только, как врач, — пошутил я.
Ее нежная гладкая кожа была прохладной на ощупь, как и внутренняя поверхность тонкой и невероятно прочной ткани метаморфа. Загадочное изделие прошлых веков, плод высочайшего научного знания — он поддерживал наиболее комфортную для человеческого тела температуру.
— Наоми! — вырвалось у меня, — Народец, к коему вы принадлежите, начинает меня пугать. Хорошо, что у нас есть одна только вы!
— Уберите руку... доктор.
Я с сожалением отнял ладонь и перестал слышать мягкие удары сердца Наоми. Кольнула обида: эта молодая женщина обязана мне жизнью, но все равно желает держать меж нами дистанцию.
— Кроме своих семейных тайн Вага говорил и о вас.
— Воображаю себе.
— В самом ли деле у вашего народа есть обычай... э-э... избавляться от старых, слабых, бесполезных членов общества?
Метаморф вновь "обтек" тело Наоми, скрывая ее зовущую наготу.
— Любопытная трактовка моих слов. Я наговорила Бренде, черт знает чего, но когда тебе суют электрические контакты в вагину, ни о чем больше не думаешь. Только бы все кончилось.
А эвтаназия, да! Но ее применение связано лишь с физическим и психическим состоянием индивида, а никак не с возрастом.
Она положила ладонь мне на колено.
— Не мучайтесь философскими максимами, Рон! И не торопите меня — через время я выплачу вам в жилетку всю свою биографию. И... скоро мы еще поговорим. А пока — спокойной ночи.
— Приятного бдения, Наоми.
Черная резиновая груша кляпа растягивала Бренде рот и от этого ее физиономия приобрела вид беззащитно-трогательный. Руки сзади связаны в локтях и запястьях, кожаный ошейник охватывал горло, и конец цепи от него находился в руках Гордея. Злой насмешкой выглядел на Бренде дорогой костюм из светло-коричневой замши и новые сапожки — так пожелала Наоми. Кроме Гордея с двумя помощниками, Бренду в ее последней прогулке сопровождали все те же участники драмы: я, Наоми, Арни и Пини. Остальных я не видел, но знал, что скрытое охранение Гордей расставил вдоль всей нашей дороги.
Путь наш закончился в дальнем, вначале недостроенном, а потом заброшенном уголке порта. Вдали виднелся у причала одинокий корабль — грузо-пассажирский транспорт из Ганы. Сейчас он набирал на обратный путь немногочисленных пассажиров. Знать бы нам, кто прибыл с ним в Вагнок!
Наполовину обрушившийся кирпичный забор показался Бренде оконечной вехой жизни. Она обернулась, в вытаращенных глазах застыл ужас. Пошатнулась. Оперлась спиной о выщербленные кирпичи.
Пини вышла вперед.
— Гордей! Отдайте эту тварь мне. Где ваш карабин? Я буду стрелять ей в живот, чтобы подольше мучилась.
Бренда зарычала, мотая головой. По краям рта вокруг черного шара кляпа пузырилась слюна.
— Поверните ее лицом к стене, — приказала Наоми, не обратив внимания на яростный порыв Пини. Бренду развернули спиной к нам, повалили на колени. Наоми присела рядом.
— Гордей, придержите ей ладонь.
Вынула крошечный флакон синего стекла и обмакнула стеклянную палочку в его содержимое. На вывернутой ладони Бренды, на подушечке большого пальца вывела иероглиф — кожа сразу покраснела там, где коснулась ее едкая жидкость.
— Можно встать.
И, когда Бренду вновь поставили на ноги, Наоми произнесла приговор:
— Бренда Алисия Картиг! Объявляю вас на Острове вне закона. Пусть ноги вашей не будет на его благословенной земле. В остальном — вы свободны. Мне все равно, где станете жить и что делать. Во всем, что касается меня — я вас простила, — мотнула головой в сторону транспортника, — На борту корабля вас освободят.
Мы вчетвером оставались на месте до тех пор, пока корабль не снялся с якоря. Он медленно разворачивался, поднимая дополнительные паруса. Вернулся Гордей сотоварищи.
— Она что-нибудь сказала напоследок? — поинтересовался я.
— Нет.
Изгнана с Острова навечно. Клеймо на правой руке оповестит об этом каждого, кто столкнется с Брендой, если, конечно он знаком со старинным обычаем Острова. Грустно жить, зная, что есть на свете страна, куда тебе заказаны пути.
Наоми обняла Пини.
— Дорогая моя подружка! Есть причина, по которой я вынуждена поступить так мягко. Когда-нибудь объясню. Ни ты, ни я не должны казнить ее. Поверь мне. А поручить другим... Можно ли смердам разрешить убивать аристократов? И тем разрушить сакральность нашей власти?
Пини не слушала ее, глядя себе под ноги. А транспорт тем временем скрылся из вида, унося с собой злой рок Гнезда Ваги.
Мы шли обратно к башне, где располагался вход в тоннель, ведущий в Гнездо. Вошли в маленький дворик. Отсюда Наоми уводили на казнь! А сейчас она невозмутимо отшвырнула подвернувшийся под ногу камешек.
— Сделано, Рон! Срубила верхушку. Дальше — новая проблема. Похуже.
Я знал, о чем речь. Куда уж хуже. Да и поспешность, с какой Наоми праздновала окончательную победу над властителем Острова, настораживала.
— Вы недооцениваете сохраняющуюся харизму первого адмирала. Среди ветеранов найдутся сильные его сторонники...
— Да при чем тут Вага! Какое дело актеру, кто пишет ему роль? Конечно, способный исполнитель может делать импровизации по ходу пьесы, а Вага — да, талант.
Наверное, я слишком долго держал рот открытым.
— Тьфу, на вас, Рон! До сих пор не взяли в толк, кто на деле все двадцать лет правил Островом?
Могучий вождь Острова — Великий Вага, окруженный сонмом талантливых флотоводцев. Демократическая система назначений военачальников и глав городских администраций. Первый адмирал — поистине первый среди равных, его авторитет так велик, что никто не противится его воле. Даже сестра, гордая женщина, случись провинность, безропотно отбудет положенные дни под домашним арестом. Лишь бы жил миф о великом вожде. Но протекли неумолимые годы...
Сценарий иссяк, актеры устали и взбунтовались, и великий режиссер Бренда Картиг покинула свой театр.
<< <
17. АНТЕГРИ
Светало. Сквозь шелковую кремовую штору в окно струился мягкий свет и отражался от белых стен узкой длинной комнаты. На комоде за изголовьем кровати надоедливо стучали часы. Мано с облегчением вздохнул: можно вставать. Всю ночь промаялся бессонницей, а заснуть под утро — весь день чувствовать себя разбитым. Он тяжело повернулся, сел на кровати, моргая. У дубовой двери (Мано всегда запирал ее на ночь) стояла Левкиппа.
Длинное платье из розового муслина, тонкая талия туго перетянута широким зеленым поясом. Левки ростом была больше среднего, а уложенные короной льняные волосы делали ее еще выше. Тонкие черты лица казались резкими — Левки не мешало бы набрать вес. Впрочем, для семнадцати лет эта худоба — здоровая. "Чего ты хочешь от меня, девочка? Ведь ты давно умерла, зачем же тревожишь живого?"
Мано шумно выдохнул, с силой потер лицо руками, встал и нехотя поплелся в ванную. Долго плескался и фыркал, пока не почувствовал себя бодрее. Тщательно побрился, ни разу при этом не порезавшись. Когда он снова вышел в комнату, призрак уже исчез. Впрочем, он и не появлялся. Беда — иметь слишком развитое воображение. Раньше он такой болезнью не страдал. Это все Наоми.
Вчера заявилась к нему запросто и завела речь о Левкиппе. Мало ей показалось всего, что сумела выудить с помощью ловко задуманной провокации. А чем занималась Левки в Норденке, а с кем дружила, а... Мано вдруг обнаружил, что милые манеры Наоми внушают ему страх. А она, ничуть не смущаясь, продолжала выпытывать. Карие глаза смотрели внимательно, проникали в самые потаенные мысли Мано.
— Вы дежурили у постели Левкиппы по очереди с Брендой? — она хотела знать, как часто Бренда оставалась с больной наедине.
К чему все это? Не сумев оправдаться, Бренда отправилась в бессрочное изгнание. Склеп Левки снова закрыт, а тело несчастной Денизы все еще покоится под каменным полом подземной тюрьмы. А Наоми никак не угомонится. Темно-коричневая полоса опоясывает ее горло, как память об ужасном испытании. И жажда мести не утихает в ее душе.
Поймав взгляд Мано, дотронулась пальцами до шеи.
— Все еще болит, там... глубоко под языком. И когда глотаю... По-вашему: след надолго остался?
— Э-э... месяц примерно...
Поблагодарила кивком, и неприятный разговор продолжился. И, как следствие, всю прошлую ночь перед внутренним взором Мано разворачивались картины пережитого десятилетней давности. И появилась Левкиппа.
Мано оделся и, как всегда опрятный, вышел на прогулку. Завтракать не стал. Сад с восточной стороны Гнезда, ближе к берегу, не ухожен, тропинка поросла травой. Мано не очень любил гулять здесь, но сегодняшним утром выбрал этот маршрут. Раздвинул влажные от росы ветки. Тропа шла дальше прямо, а еле заметное ответвление уводило правее. Мано свернул к берегу.
Деревья кончились, и открылась четко обрубленная гранитная плита, выдававшаяся в пустоту. Огромная голубизна бухты, размытая на горизонте, лежала у ног Мано, он аккуратно встал носками ботинок вровень с краем. Берег здесь обрывался совершенно отвесно. Тщательно следя за равновесием, Мано осторожно глянул вниз, в двухсотметровую пропасть. По левой щеке ласково скользнул новорожденный солнечный луч. Мано сощурился и шагнул вперед.
Невесомость ожгла тело ознобом, тут же сменившимся эйфорией. Мягкая ласковая голубизна поднималась снизу, смыкая вокруг него свои объятья. И незаметно превратилась в густеющую синь, стремящуюся заглотить и пожрать его. Воздух уплотнился, его тугие плети стегали тело, трепали одежду.
