Дервин непонимающе прищурился.
— Изначальные… цели?
— Те, кто стоял у истоков Красного Культа, — тоном наставника заговорил Бенедикт, — действительно ставили себе цель очистить Арреду от данталли. Возможно, никто из них не подозревал, во что Культ вырастет за столетия и сколь сильно окрепнет. Идеалисты, вроде вас, двигали идею очищения Арреды, а политики, вроде Карла Бриггера, рвались к власти и укрепляли отношения с правительствами материка. — Он пожал плечами. — Знаете, в чем проблема идеалистов, Алан? Они гибнут. — Бенедикт невесело усмехнулся. — В той самой борьбе, которую провозглашают. И гибнут довольно быстро из-за собственной горячности. А политики согревают насиженные места едва ли не до конца своих дней. А теперь ответьте мне на вопрос: почему политики, вроде Карла Бриггера, никогда не позволят изначальной цели идеалистов Культа исполниться?
Дервин неуверенно перемялся с ноги на ногу.
— Если данталли исчезнут… — начал он, но осекся, словно считал опасным произносить эти слова в присутствии Бенедикта Колера. Кто знает, как он может использовать их против него в дальнейшем.
— Вы верно мыслите. Если данталли исчезнут, сам Культ тоже станет ненужным. — Бенедикт пожал плечами. — Поэтому Крон никогда не позволит Ланкарту начать массово производить снадобье против данталли, даже если сам он будет не против — в чем, я уже говорил, я сомневаюсь. Культу нужны данталли, чтобы существовать. А значит, политики не позволят превратить охоту в массовое истребление.
Бенедикт смотрел на Алана Дервина, который, похоже, был шокирован его словами, и не мог не посочувствовать этому молодому человеку. Он ведь и сам был таким и тоже был выбит из колеи в Кроне, когда ему открыто указали на его место в иерархии. Рушить собственные иллюзии неприятно. Особенно те, от которых веет боевым романтизмом. Вероятно, деловая хватка Дервина и готовность сотрудничать с хаффрубами обманула бдительность Карла Бриггера и позволила ему поставить убежденного идеалиста на пост старшего. Что ж, его можно было понять — подобные убеждения не так уж часто соседствуют с сухим деловым подходом.
— И вы… вы поддерживаете их? — спросил Дервин. Голос его дрогнул.
— Нет, — улыбнулся Бенедикт, — я поддерживаю вас. Я разделяю ваши убеждения. Но притворить их в жизнь мне не позволят.
Дервин покачал головой.
— Вам не позволят? Вы повели за собой в Малагорию людей чуть ли не со всего материка! Неужели есть что-то, что вам могут запретить?
— О, это распространенное заблуждение на мой счет. Моя репутация куда более хрупкая, чем вы можете представить. Знаете, что может ее разрушить? Один провал. Любой. После этого я потеряю все права, которых добивался двадцать четыре года. И если вы думаете, что мое место в иерархии Культа очень высоко, спешу вас разочаровать: я такой же расходный материал, как и остальные идеалистически настроенные оперативники. Просто история с Кровавой Сотней сделала меня известным. Вот и все.
Алан Дервин молчал, и тишина растягивалась на непозволительно долгие минуты. Бенедикт приблизился к старшему жрецу фрэнлинского отделения и похлопал его по плечу, отметив, что тот с трудом не отпрянул.
— Мой вам совет, Алан, — доверительно заговорил Бенедикт, — будьте умнее и ведите свою борьбу как можно тише. Не ставьте себе целей, которых не можете достичь: вам никогда не избавить Арреду от всех данталли, но за вашу жизнь вы можете отправить на встречу с богами максимальное их количество. Вы понимаете?
Дервин сглотнул тяжелый подступивший к горлу ком и кивнул.
— Вот и хорошо, — улыбнулся Бенедикт. — А теперь вам пора в путь. Как я уже сказал, Ланкарт отказал вам в гостеприимстве. Но, полагаю, у вас нет желания оставаться в его деревне?
Дервин снова кивнул, после чего рассеянно развернулся и зашагал прочь от мертвой деревни. Бенедикт некоторое время смотрел ему вслед, но он не обернулся. Вскоре Алан Дервин исчез за деревьями Сонного леса, наполненного осенним холодом. Бенедикт глубоко вздохнул, развернулся и побрел в сторону хижины Ланкарта.
Теперь медлить было нельзя. Стоило собираться в путь. Но перед этим Бенедикта ожидал непростой разговор.
Команда собралась по его приказу в считанные минуты. Ланкарт был воодушевлен, несмотря на боль в ноге — похоже весть о том, что надоедливые служители Культа соизволят, наконец, покинуть его деревню, вызывала у него прилив бодрости.
Ренард и Иммар вошли в хижину некроманта одновременно. За ними нехотя шагал Киллиан. Он прекрасно знал, что Бенедикт не изменит своего решения и не позволит ему отправиться в Леддер, но до последнего собирался отстаивать свое право на участие в операции. Что ж, этому Бенедикт не удивился. Гораздо больше его тревожило другое.
Он вздохнул.
— Мы отправляемся в Леддер. Сегодня, — возвестил он.
Команда отозвалась коротким кивком. Киллиан и Ланкарт — тоже.
— Жюскин поедет с нами. Он не в лучшем состоянии, но дорогу должен перенести. На нем будет красный плащ, который лишит его зрения, так что опасности он представлять не будет. Ланкарт, — Бенедикт перевел взгляд на колдуна, — от тебя потребуется собрать и упаковать весь объем снадобья против данталли. Проложи упаковку тканью, чтобы склянки не побились. Это зелье на вес золота.
— Сделаем, — фыркнул Ланкарт. — Лишь бы ты уже убрался отсюда.
— Киллиан, ты подготовишь Жюскина к поездке, — кивнул Бенедикт.
— Если только после поеду с вами, — вздернув подбородок, отозвался молодой жрец.
Бенедикт опустил голову.
— Тогда я сделаю все сам.
Ренард нахмурился и повел ухом в сторону Киллиана.
— Он не едет? И знает об этом?
— Он стал разменной монетой, — пожал плечами Ланкарт. — Колер обещал оставить мне Жюскина на изучение, но так как планы немного поменялись, он должен был чем-то мне отплатить. Решил оставить мальца, чтобы я изучил изменения, которые с ним происходят. — Колдун улыбнулся и посмотрел на Киллиана. — Не переживай, парень! Будет весело, я обещаю.
— Ты ко мне не притронешься, — огрызнулся Киллиан.
— Без необходимости — нет, — подтвердил Бенедикт. — Ставить на тебе эксперименты Ланкарт не станет. Его задачей будет удержать твои изменения под контролем и не дать тебе превратиться в хаффруба.
— Я в него не превращусь!
— Этого никто не знает, — пожал плечами Ланкарт. — Я бы не стал исключать этот вариант.
Киллиан ожег его взглядом, однако страх, всколыхнувшийся в его глазах, не укрылся ни от колдуна, ни от Бенедикта.
— Я не вижу смысла в спорах. Ты остаешься в деревне. Это приказ старшего. Ослушаешься — вылетишь из команды. Видят боги, субординация у нас не жесткая, но срывать мои планы я не позволю. Уяснил?
Глаза Бенедикта смотрели холодно, в них не было ни толики сомнения. Киллиан отступил на шаг и вжался в стену, понимая, что судьба его решена. Бенедикт не пойдет на попятную. Его решение было окончательным и обжалованию не подлежало.
— В какой момент вы поняли, что так будет? — надтреснутым голосом спросил Киллиан. — Когда решили использовать меня в качестве разменной монеты?
— Когда узнал про твои срывы.
Киллиан резко повернул голову в сторону Ренарда, но Бенедикт оборвал его обличительную речь, готовую сорваться с губ.
— Если тебе от этого легче, мне рассказал не он.
— Вы говорили, что…
— Это я ему рассказал, — вмешался Иммар, смерив Киллиана оценивающим взглядом. — Твои приступы могут повлиять на твое поведение в Малагории. Я не имел права оставить это без внимания.
Киллиан ощутил, как в нем поднимается животная злоба. Хотелось сорваться с места и свернуть Иммару шею, а после…
Нет! Хватит! — ужаснулся он, постаравшись отогнать от себя кровавые образы. Прежде на него накатывали эти видения, только когда дело касалось охоты на животных. Но не с людьми. — Боги, во что я превращаюсь?
— И в этом я с ним согласен, — холодно сказал Бенедикт. — Ты — непредсказуемый фактор грядущей операции, поэтому тебя необходимо исключить. Для исследований Ланкарта ты гораздо ценнее, чем для передового сражения. Когда остынешь, поймешь.
Киллиан стоял у стены побледневший, как полотно, и был не в силах вымолвить ни слова из-за подкатившей тошноты. Не дождавшись от него комментариев, Бенедикт перевел взгляд на Ренарда и подготовился к самой тяжелой части разговора.
— Иммар, готовься к отъезду. Отбываем через три часа.
Он ждал, что последуют вопросы. Гадал лишь, кто задаст первый.
Ренард молчал, направив в его сторону свой невидящий «взгляд», от которого по коже бежал холодок. Иммар недоуменно посмотрел по сторонам, словно пытаясь понять, не ослышался ли. Ланкарт вопросительно поднял одну бровь.
— Не многовато ли разменных монет? — прошелестел Ренард. Голос его казался бесстрастным, но в нем звучали уничтожающие нотки. Одновременно с ним взвился вмиг пришедший в себя Киллиан.
— Боги, его-то вы за что отлучили? — воскликнул он.
— Слепые бойцы тебе в Малагории тоже не нужны? — ледяным тоном спросил Ренард. — Или ты надеешься, что колдун и мой недуг исправит?
Бенедикт вздохнул.
— Прости, мой друг, — сказал он. — Нас ждет не только Грат и морское путешествие до него, но и пустыня Альбьир. Она тебе совершенно незнакома. Брать тебя туда — все равно что отправлять на верную смерть. Это… просто глупо.
Ренард промолчал. В отличие от Киллиана он счел горячие споры в присутствии самодовольного Ланкарта унижением собственного достоинства.
— Как скажешь, — бросил он с деланным равнодушием. — Ты — старший.
— Бенедикт! — возразил Иммар. — Ты не можешь…
— Мы уже это проходили. Есть сомнения в моих полномочиях, посылай весточку в Крон. А нет — собирайся и не растрачивай время попусту. Выезд через три часа.
Бенедикт покинул хижину Ланкарта первым, чтобы пресечь лишние споры. Он дождался, пока Иммар отправится на сборы, а Киллиан подготовит Жюскина к перевозке. Ланкарт остался в хижине, куда спешно пришла Мелита, чтобы помочь мужу упаковать снадобье.
Ренард долго не появлялся на улице. А когда все же вышел, зашагал в сторону лесной тропы спешнее, чем обычно. Бенедикт сделал пару шагов по его следам, и слепой жрец замер.
— Зачем? — спросил он, не оборачиваясь.
— Прости, — тяжело вздохнул Бенедикт.
— Ответь только на один вопрос: это действительно из-за моей слепоты?
Сказать «да» было проще всего, любой счел бы эту причину логичной. Только это не было правдой.
— Нет.
— Мальчишка? — спросил Ренард.
— Прошу тебя, пойми, — опустив голову, устало произнес Бенедикт. — Ты единственный, кому я по-настоящему доверяю. И он тоже тебе доверяет, я это вижу. С тобой он не пропадет, даже если… — Он осекся. — Даже если эти изменения начнут брать над ним верх. В этом случае ты единственный, кому мы оба доверили бы…
Закончить эту фразу было слишком тяжело.
— Убить его, — бесстрастно сказал Ренард.
— Да. Но только, если не будет другого выхода!
— Ты же понимаешь, что он тебе не сын?
Бенедикт задумался. Понимал ли он? Разумом — конечно, понимал. Но он помнил, какие мысли одолевали его, когда Киллиан едва не умер от болезни легких в лесу. Он готов был заплатить любую цену, лишь бы спасти его. После этого рисковать Киллианом в Малагории было выше его сил.
— Но он — все, что у тебя есть, — вздохнул Ренард. Молчание Бенедикта оказалась для него слишком красноречивым.
— Не все. Друзьями я тоже так рисковать не готов, — севшим голосом признался великий палач Арреды. — Потому и прошу простить. Хотя вряд ли ты это сделаешь. И вряд ли поймешь.
Ренард повернулся к нему и долго стоял, сверля его «взглядом» невидящих глаз, затянутых молочным бельмом.
— Но собой ты рисковать готов.
— Я поступил бы иначе, если б у меня был выбор.
— У тебя он был, — качнул головой Ренард. — Ты мог отступиться.
— Ты знаешь, что не мог.
— Знаю, что не хотел.
— Твоя правда. Простишь ты или нет, приказ есть приказ, жрец Цирон. — Бенедикт поднял голову и посмотрел на него. Он привык общаться с ним, как со зрячим, и ему казалось, Ренард это чувствовал.
— В таком случае, я не смею ослушаться, жрец Колер.
Не делай этого! — взмолился про себя Бенедикт. Вслух он не произнес ни слова. Молча развернулся и направился к выделенной ему хижине. Если это его последняя встреча с Ренардом, так тому и быть.
* * *
Устье реки Бреннен, Нельн
Двадцать девятый день Паззона, год 1489 с.д.п.
Заросший густым лесом участок в устье реки Бреннен оказался неплохим укрытием — не в пример лучше всех предыдущих. В теплое время года здесь можно было подготовить хороший, долгосрочный лагерь, однако сейчас погода не благоприятствовала беглецам. Влажный холодный ветер скользил меж облетевших деревьев, и только пушистые сосны хоть немного защищали от его яростных порывов.
Здесь, посреди мерзлой земли горело несколько костров.
Чуть поодаль слышались удары одинокого топора, и Рахиль Волой, отбросив за спину тугую косу золотистых волос, зачерпнула походной чашкой подогретую похлебку и пошла к источнику звука. Она не сомневалась в том, кого увидит за работой. Казалось, уже полтора месяца он не сидит без дела ни минуты. Рахиль не помнила, когда он последний раз спал.
— Даниэль! — окликнула она своим бархатистым голосом с легким резковатым анкордским выговором.
Стук топора смолк. Вокруг пня, на котором, похоже, несколько часов велась непрерывная рубка, было сложено на подстилках уже три небольших поленницы.
Высокий мужчина с блестящим от пота бледным лицом, заросшим русой с рыжеватым отливом бородой, повернулся к Рахиль. Он работал без плаща или куртки, шнурки на завязках рубахи свободно болтались, открывая осеннему холоду голую шею. Русые волосы растрепались и налипли на взмокший лоб. За то время, что минуло со дня побега из Дарна, черты лица Даниэля Мился заострились, словно их обтачивал каменщик. Взгляд стал жестче, а янтарно-карие глаза будто потемнели и запали. Мускулы — и прежде закаленные физической работой — стали заметнее, спина выглядела напряженной. Тусклая синяя рубаха, выбившаяся из-под черных штанов, подчеркивала бледность его кожи. Сейчас Даниэль Милс походил на изможденного рабочего, вынужденного трудиться до седьмого пота. Трудно было представить, что полтора месяца назад он заседал в городском совете Дарна.
