— Пока живы последние верные Старой Англии лорды — никогда, — так же бесстрастно ответил Уолтер Мэйджори, ожидая продолжения этого весьма нетривиального разговора. Неужели Министр решил отойти от реформаторов Дамблдора и поддержать консервативную партию? Или снова, как всегда, скользит между ними, как уж?
— Речь пойдет о юном Поттере,— продолжил Министр. Ну, вот это для Уолтера было уже совсем не удивительно. Этот крыс всегда ищет только выгоду. Причем часто — что было однозначным недостатком Фаджа — исключительно сиюминутную. Вот он, похоже, и решил, пока Англия всколыхнулась воспитанием их героя у гоблинов, половить рыбу в мутной воде. — Так вот, если я все правильно понял, то в возрасте 12 лет, при условии того, что он единственный наследник, мальчик примет магический титул?
— Вы абсолютно правы, господин Министр, и если вы хотите узнать, можно ли этому помешать, то я однозначно откажу вам в помощи...
— О нет, нет,— замахал полными ладонями Фадж.— Я вовсе не об этом! Кто мы, чтобы стоять на пути у самой Магии?
Если бы лорд Мэйджори не знал о тесном сотрудничестве Корнелиуса и Альбуса, то точно бы решил, что маг намекает о поддержке Министерством курса на реставрацию, но видимо здесь было и что-то иное. В такую удачу маг не верил.
— Но ведь подтвердить соответствие претендента светскому титулу должен Совет Лордов?— Вкрадчиво уточнил Корнелиус.
— Несомненно.
— А,— судя по тому как заблестели прозрачные глаза Фаджа, он подходил непосредственной теме разговора.— А наставником наследника, особенно Потерявшего Титул...
На эту фразу Мэйджори нахмурился. Поттеру не было назначено наставника еще при живых родителях, исключительно потому, что ввести его в Род как Наследника, последний лорд Поттер планировал по достижении третьего года, для того чтобы привязка магией прошла наиболее легко для сына, ну а после смерти Джеймса и Лили не осталось ни одного взрослого родственника, способного совершить этот ритуал. Гоблины так ничего и не смогли поделать с тем, что Титул завис в воздухе, и их воспитанника ожидает весьма неприятное принятие магического венца.
— И наставник его должен быть Родом не младше и возрастом не меньше самого претендента, так?— Продолжил свою речь Фадж.
Лорд Мэйджори нахмурился. Мужчина с детства не любил когда нарушались законы. А здесь произошло именно это — единственными условными наставниками юного Поттера была его приемная семья, но они не были держателями человеческих титулов, а значит, не могли претендовать на роль наставника будущего Рода! Если бы, как это предполагалось ранее, до разгромных статей Скиттер, Гарри Поттер жил под защитой Альбуса Дамблдора, то директор школы автоматически был бы записан на это место, но сейчас все было не так. Гоблины в этом не виноваты, не виноват и сам мальчик— вина за это лежит на их Совете, который не проконтролировал методы воспитания будущего заседателя их Палаты, и лорд Мэйджори был намерен это немедленно исправить.
— Я понял вас, господин Министр,— безупречно вежливо улыбнулся Уолтер, оставляя глаза такими же равнодушно-бесцветными.— Мы проследим за тем, чтобы юный Поттер был достоин гордого и славного имени предков!
* * *
Косой Переулок, Лавка Олливандера
* * *
— Мастер, вы здесь?— Гархольд, тихонько притворив дверь и покосившись на громко звякнувший колокольчик, прошел вглубь магазина, где, за кажущейся бесконечностью полок и стеллажей, скрывалась мастерская Олливандера.
Зеленоглазый уже не первый раз приходил сюда, к странному, совсем не похожему на других, человеку. Хотя иногда Гархольд уже серьезно начинал сомневаться, можно ли назвать его — человеком. Уж слишком сильно он пропитался магией, слишком странными были ее потоки и слишком невероятной, чуждой и гоблину и человеку, была его логика.
— Проходите дальше, Гархольд,— раздался голос откуда-то справа.— Зачем вы здесь? Я вас не ждал.
— Сегодня среда, вечер, — невозмутимо, в который раз, напомнил Мастеру гоблин.
— Как? Уже среда? — слегка удивленно, но с изрядной долей флегматизма, спросил Олливандер, поворачиваясь к подошедшему гоблину. — Вчера же был понедельник!
— Вчера был вторник, — пожал плечами Гархольд, снимая верхнюю мантию и вешая ее на спинку перекосившегося барочного стула. В лавке волшебника было как-то душно и жарко, и Зеленоглазый, с разрешения Мастера, всегда оставался в одной рубашке.
— Время— это такая странная субстанция,— философски подытожил Олливандер, ласково прикасаясь к отполированному боку новой палочки. Светлое дерево едва ли не сияло в руках творца, вибрируя в такт биения невидимого сердца. Волна жара, исходящая от него, подсказывала, что внутри скрывается часть феникса или дракона.— Ты, милая, такая красивая, настоящая ведьма... Я уже вижу твою хозяйку...
Гархольд весьма скептически уставился на деревяшку, правда, не став возражать мужчине. В конце концов, каждый сходит с ума по-своему.
— Мой друг, я думаю, что сегодня мы займемся теорией,— без малейшего перехода обратился к Гархольду маг. Глаза Олливандера -серебряные, как ртуть и такие же быстрые, текучие, живые — завораживали не хуже глади Еиналеж. Зеленоглазый все никак не мог к ним привыкнуть, едва не вздрагивая, когда они внезапно прекращали свое движение и останавливались на нем. Только сейчас Гархольду пришло в голову, что они похожи на глаза странной девочки, Луны Лавгуд, и ее отца. К чему бы? — Магия... Что она для тебя? Инструмент, орудие? Сила?
— Никогда не задумывался,— запинаясь, ответил гоблин. Его, не меньше взгляда старика, поражали его внезапные переходы с одной темы на другую и вопросы, ставящие в тупик. — Это просто часть меня. Как слух или зрение...
— И да, и нет, молодой человек. И да, и нет.
Олливандер, подскочив на кресле, встал на ноги и, махнув Гархольду, чтобы оставался на месте, переместился куда-то в темноту. То как двигался этот древний старик— особый разговор. Зеленоглазый так и не смог поймать тот миг, когда он делал шаги. Казалось, что он поднимал ногу— а затем просто оказывался на три-четыре шага ближе или дальше. Вот и сейчас Олливандер словно бы растворился в тенях магазина, и только его еле слышное бормотание подсказывало гоблину, где Мастер сейчас.
— Ну вот, нашел,— раздался удовлетворенный голос Олливандера со спины мальчика. Гархольд едва сдержался от рефлекса выхватит кинжал и вонзить его в подошедшего сзади. Шепот же был совсем с другой стороны!
Зеленоглазый перевел дыхание и обернулся.
Думать о том, кто или что шептало среди полок, определенно не хотелось.
В руках у мага лежала волшебная палочка. Старая, треснувшая посередине. Трещина зияла зловещим провалом или, что даже точнее, зияющей гниющей раной. Гархольд даже почувствовал память запаха умирания, исходящий от нее.
Зеленоглазый в недоумении уставился на Мастера.
— Бедная-бедная, — прошептал тот, лаская искалеченный бок тонкими сильными пальцами. Та от прикосновений вздрагивала, но все равно, казалось, ластилась к пальцам создателя. — Я уже ничем не могу помочь...
Голос старика наполнен такой бездной отчаяния, что по коже Гархольда пробежали мурашки.
— Остается только молиться, чтобы ко мне попал осколок того дерева, что сотворил твою плоть, милая,— прошептал он, вновь оборачиваясь к гоблину.— Я хотел показать тебе, как сплетаются потоки двух магий в палочке.
— Темная и светлая? — Весьма скептически произнес Зеленоглазый.
— Нет, нет, нет!— возмущенно фыркнул Олливандер.— Причем здесь астрально-физическая классификация?!
Оглядев непонимающего ученика, раздраженный маг успокоился и пояснил:
— Темная магия воздействует на сознание, ауру или душу, а светлая— на физические объекты. И потокам магии отношения не имеет. И та, и та черпает свои силы в едином потоке. Я же, — старик снова уселся в свое кресло качалку, лаская в руках треснувшую палочку,— я же говорю об основе всего, о двух потоках— стихийной, изначальной, магии и магии творения.
Гархольд вскинул брови — в Хогвартсе об этом никогда не говорили.
— Для магических народов,— Олливандер, осознав, что Зеленоглазый никогда прежде о подобном не слышал, начал объяснять все крайне подробно.— Характерно владение стихийной магией. В неполном, конечно, объеме, но именно она составляет большую часть их даже физического тела. Вейлы — воздух и огонь, тритоны — вода и земля, гоблины — земля и огонь... высшие эльфы — воздух и земля. Именно поэтому они способны управлять их частицами в себе и снаружи. Людям она недоступна. Зато доступна иная — магия творения. Трансфигурация — исконно человеческое искусство, недоступное расам не схожего с ними строения магических потоков... Но...
Мастер Олливандер посмотрел на гоблипа крайне внимательным взглядом гипнотических глаз.
— Но истинное волшебство рождается на стыке этих потоков,— от тихого голоса мага едва ли не дрожали стеллажи и полки.— И тогда люди изобрели палочку. Дерево — олицетворение творения, в чьей плоти пульсирует частичка человеческих сил, и сердце из плоти магического существа— как проводник к стихийльной магии. Это, а началось все с посохов, перевернуло мир магии людей. Появились первые настоящие заклинания...
Олливандер прикрыл свои серебренные глаза, словно бы вспоминая что-то позабытое за давностью лет. Гархольд передернул плечами — эта странная мысль его изрядно беспокоила. Старик не мог быть настолько древним.
— Но соединить столь разные компоненты,— руки мага прошлись по лежащим на столе бесчисленным осколкам древесной породы, а взгляд зацепился за полки, где за стеклом, в сотнях сосудов хранились частицы магических существ.— Могли только люди. Магия творения— странный поток, без окраски, без характера, только сырая сила,. что дает мощь желаниям мага. Она безвольна, в отличие от стихийной, и если воля Мастера достаточна, то он может заставить осколок стихии, проводник к этому потоку, служить его воле, застыть в оболочке из древа, стать опаснейшим оружием. Такого мага называют Мастером Палочек.
Старик замолк, переводя дыхание. Казалось, что Олливандер буквально светится в полумраке магазина алым с серебром сиянием. Гархольд, замерев, слушал его голос— тихий и оглушительный одновременно.
— Но количество сил, стихий, что способен обуздать маг, не бесконечно,— наконец вымолвил он.— Я, за долгую свою жизнь смог обуздать лишь три— огонь воскрешающий, огонь уничтожающий и святой свет. Феникс, дракон и единорог даруют моим палочкам силу. У других мастеров— другие способности, другие силы. В твой следующий визит мы поймем, с какими ты имеешь сходство. Но важно не только это... Не менее важна плоть, в которую ты одеваешь сердце.
Он, опустив искалеченную палочку на колени, пододвинул к гоблину ветви деревьев и спилы стволов. Зеленоглазый довольно уныло на них уставился— он уже знал, что его ждет.
— Ты должен быть уверен, что она примет в себя чуждый поток, а не отринет ее прочь, — Олливандер улыбнулся.— Поговори с ним, мой ученик, и дерево тебе ответит!
Гархольд еще раз покосился на старика, но его умиротворенная улыбка явно говорила, что все возражения гоблина отлетят от этого спокойствия.
— А зачем вы принесли... ее?— Использовал последнюю возможность оттянуть период собственного унижения разговором с деревом Гархольд, кивнув на треснувшую палочку.
— Ах, да,— как-то странно засиял маг.— Я хотел, чтобы ты внимательно посмотрел на нее. Она— как ты.
Гоблин нахмурился.
— Твоя основа, как эта ива, магия творения, текущая в крови твоего человеческого тела,— пояснил недоумевающему мальчику Олливандер.— А вот наполнилась она не ей же, а магией стихий, магией гоблинов. Но плоть ее...
Мастер с болезненной гримасой прошелся пальцами по палочке, поднимаясь со скрипучего кресла. Зеленоглазый пристально следил за каждым его словом.
— Но плоть ее слаба, и сердцевина пытается вырваться, разрушить свои оковы... А знаешь, что станет тогда, когда она вырвется?
Гархольд автоматически покачал головой.
— Смерть,— с улыбкой, ответил старик, исчезая среди полок.
И только шорох и мрак донесли до него последующие слова:
— Магия, как и время, странная вещь. Наполни силой плоть твоей магии и сердце станет еще сильней в нерушимых ее доспехах.
Но гоблин так и не услышал, как шептал теням сил и стихий, играющих в его магазине, древний Мастер Олливандер:
— Ты будешь моей лучшей палочкой, Гархольд Поттер. Моим Шедевром!
* * *
Министерство, кофейня на третьем этаже
* * *
— Лорд Осаф? Что за приятная встреча!
— Мы тоже рады вас видеть, лорд Люциус.
Домерти вежливо наклонил голову в сторону свободного стула справа от себя. Малфой на это слегка склонил голову, принимая предложение, и изящно уселся на обшитое гобеленом сидение. Подбежавшая девушка с на диво обворожительной улыбкой и незапоминающимся лицом приняла заказ и так же быстро принесла чашечку обжигающе-горячего рестретто.
— Так странно видеть вас здесь, Осаф, — продолжил Люциус, когда их, наконец, оставили наедине. — Вы не часто навещали Министерство. В последнее время.
— Вы же знаете, Люциус, что мы имели некие проблемы в недавнем прошлом,— мягко напомнил собеседнику о том, что он не нуждается в жалости, Домерти.
Его лицо спокойно и даже немного доброжелательно— старый маг помнил Люциуса еще совсем маленьким ребенком, и он для него ничуть не изменился. Богатая мантия Осафа, накинутая поверх строгого камзола цвета горького шоколада, была едва лине более шикарной, чем серебристый шелк нынешнего лорда Малфоя, хоть и отдавала старомодной пышностью. И взгляд любого, кто заходил в эту небольшую кофейню против воли зацеплялся за эту пару. Чистокровные. Лорды.
— Надеюсь, что сейчас все наладилось,— скорее утверждает, чем спрашивает Люциус. Мужчина прекрасно понимает, что если бы все было не так, гордый старик вряд ли бы пришел сюда.
— Скоро,— просто кивает маг.
В сумке, которую держит маленький полуслепой эльф, лежат все необходимые для восстановления деятельности заводов бумаги. Слава Беленосу, у старого Осафа еще были немалые связи в многочисленных правительственных отделах, и все бумаги были собраны за три дня. Когда он впервые пришел сюда, Домерти вообще не поверил, что когда-то сможет со всем справиться.
Но время прошло, и Осаф, хоть и лишившись пары высокопоставленных должников, оказался хозяином всех бумаг и справок. Теперь дело было за Гархольдом.
— Вы не знаете, что с Уолтером Мэйджори?— Перевел разговор на общего знакомого Люциус, заметив, что его собеседник не горит желанием рассказывать о своих прошлых и настоящих делах.— Он сегодня сам не свой. Вы, кажется, были в родстве с его достопочтимой матушкой?
— Хелена была нашей кузиной, Люциус,— кивнул Домерти, пригубляя свой капучино. Заклинания, наложенные на чашку, не давали напитку остыть, и маг искренне наслаждался его божественным вкусом.— Но мы не знаем, что могло бы вывести из равновесия ее прекрасного сына. К слову, нам интересно как поживает ваш сын. Он ведь, кажется, в этом году пошел в Хогвартс?
