— Мерзость какая! — передернуло боярина. — И крупная ведь, заметно крупней обычных. Можно сказать — "летучая крыса"...
— Верно, — кивнул Сильвер. — И на носу у нее был характерной формы листовидный придаток. Я в свое время навидался этих тварей... в Новом Свете.
— И что? Они опасны?
— Да, и весьма. Это десмод — кровососущая летучая мышь. Собственно, ее в тех местах так и называют: "вампир". Там, где есть их колонии, только псих может улечься спать на вольном воздухе, под яркими тропическими звездами, или даже в комнате с неплотно затворенным окном: проснешься, изгваздав всю постель кровью, и течь из ранок будет еще долго-долго, не сворачиваясь... А лошадей и прочую скотину они иной раз заедают насмерть; в некотором смысле — выпивают.
— Это... Это точно не моряцкие басни?
— К сожалению нет, сэр, — сухо ответил Сильвер. — Я лично бывал тому свидетелем, и терял на том личный состав: они ведь иной раз еще и бешенство разносят. И я полагаю, Служба должна безотлагательно начать расследование.
— Да, разумеется! Действуйте немедля! — Годунов трусом не был, но тут ему стало реально не по себе: от такого ведь никакая охрана не убережет!.. — ОНИ что, могут выпустить этих летучих бестий на московские улицы?
— Чтоб прямиком на улицы — это вряд ли, — задумчиво промолвил англичанин. — У вас тут всё-таки климат не тот: перемерзнут. А вот использовать их в помещениях... Первый вопрос: каким образом эти очаровательные зверушки попадают в Москву из Южной Америки? Тут придется идти по линии Первой службы, загранразведки.
...Заседание меж тем шло своим чередом, и за это время отец Онуфрий собрался с мыслями.
— Погорячились мы с тобой, Вячеслав Юрьевич, — сказал он миролюбиво. — Не по-божески это. Ты уж меня прости, как и я тебя прощаю.
— Да я и зла не держал, — протянул Мармотный.
— И давай уговор положим, сделать друг другу добро, — продолжил отец Онуфрий еще ласковее. — Ежели ты от болезни своей малокровной, не дай Боже, помрешь, а я жив буду — самолично по тебе панихиду отслужу. А ты, уж будь так ласков, пусти людишек моих за делами таможенными приглядывать, чтобы жили мы тут ровненько, безо всяких там Платонов...
— И Декамеронов! — тут же вставил отец Пигидий.
— А особливо — Камасутр, — ухмыльнулся Мармотный. — За панихиду — с того свету спасибо скажу. А что до людишек, тут ведь какое дело. Нашим ребятам доляхи малой, что с растаможки взымается, на прожитье едва хватает. Бывает, что прям-таки голодом сидят. А ваши благочинные как на подбор — толстые, полнокровные... искушение ходячее. Всякое может случиться.
Отец Онуфрий отшарил лыбу, более напоминающую оскал.
— Всё в руце Божьей, — сказал он. — Сейчас ваши ребята, может, и подголадывают, зато спят спокойно. Потому что в их опочивальню никто им окно не отворит, солнышко в комнату не пустит. А ежели приоткроется то окошко? Хорошо ли спать будут ваши ребятушки?
— И кто же его приоткроет? — подался вперед шеф ночных.
— Да еретики какие-нибудь, — пожал плечами Онуфрий. — Вдруг заведется такая ересь, что вурдалаки суть исчадия адские, и истребленье оных все грехи снимает? Сами же говорите — всякое может случиться. Вот и такая ересь учиниться может.
Все притихли. Ни Вячеслав Юрьевич, ни Онуфрий словами зря не бросались.
— Господа, — с отвращением вымолвил Сильвер, — это просто бездарно!
За столом затихло совсем: шеф Особой контрразведки словами не бросался тем более.
Тем временем Годунов принял решение. Никаких представителей на местах пименовские не получат. Но какое-нибудь символическое утешение, для сохранения лица, им дать можно и нужно.
— Нестроения ваши я вижу, — постановил он. — Но систему ломать не будем, — это прозвучало веско и убедительно. — Однако же для усиления бдительности...
Взял паузу. Отец Онуфрий глядел на него с надеждой.
— ...следовало бы учредить Экспертный совет из мужей церковных. Чтобы тот совет вырабатывал методические рекомендации для работы таможен. Ну, списки там разные... это вот всё. Детализируем в рабочем порядке.
— Маловато будет, — с полной откровенностью заявил отец Онуфрий.
В общем-то он был прав. Конечно, Экспертному совету придется что-то отстегивать, но никакого перераспределения потоков на этом месте не просматривалось. Реальных козырей, однако, на руках у благочинных не было, а взять нахрапом не вышло.
— Посоветоваться надо, — сдал назад Онуфрий.
— Коли надо — препятствовать не буду, советуйтесь, — великодушно разрешил Годунов. — Ну и, раз возражений нет — объявляю заседание закрытым.
На выходе возникла обычная толчея; участники толковища обменивались напоследок протокольными поклонами и улыбками.
— Сам видишь, Джон: с какими кадрами приходится работать! — уже на лестнице привычно пожаловался Годунов своему окольничему.
— Кадры как кадры, — равнодушно пожал плечами старый моряк, — финансовый вопрос только испортил их.
Тут как раз подрулил отец Нектарий.
— Белым не интересуемся? — шутливо поприветствовал их глава Росдурьконтроля гнусавым шепотом уличного наркодилера. — Ибо где двое или трое собрались во имя мое, там и я, Белый, среди них!
— Вот как? — удивился Сильвер. — Мы цитируем безбожника Невзглядова?
— А... э-ээ... — растерялся тот, но, впрочем, быстро взял себя в руки и попытался перейти в контратаку. — А вам-то самим откуда это знать?
— Отслеживание экстремистских текстов входит в круг моих прямых служебных обязанностей, — любезно объяснил шеф Особой контрразведки. — А вот ваших, насколько мне помнится — нет.
— Не ссорьтесь, друзья мои! — лучезарно улыбнулся Годунов. — Шутка отца Нектария, право же, весьма остроумна. Я, пожалуй, развлеку ею Владыку на предстоящей постной трапезе — посмеемся вместе...
— Нет, нет! — кадык благочинника дернулся, будто тот пытался проглотить что-то шершавое. — Христом Богом...
Понять его было легко: Владыка имел в народе прозвище "Чесночный митрополит", и к шуточкам на эту тему относился крайне болезненно.
Косяк был крупный, но, тем не менее, духовное лицо было отпущено с миром — за символическую, можно сказать, чисто приятельскую мзду; его счастье, что едва ли не всё руководство Благочиния и без того уже было завербовано Особой контрразведкой...
— Ты где нынче трапезничаешь, Борис Феодорович? — интимно поинтересовался Сильвер. — Я вот вчера саморучно замариновал барашка — дай, думаю, тряхну стариной. И тут вдруг Бог посылает нам, через отца Нектария, толику настоящего кайенского перца: весьма редкостный, между нами говоря, конфискат! — с этими словами он подкинул на ладони преизрядного размера "пакетик с порошком кирпично-красного цвета", как принято писать в протоколах нектариева ведомства. — Так что можем соорудить настоящий креольский соус!
Годунов призадумался. С одной стороны, у Пимена ожидались осьминоги в белом вине и трепанги с жареным луком — всё строго постное, доставленное из Греции в живом виде. С другой стороны, Арам Мишурян, начальник Мытной избы и большой жизнелюб, зазывал на корпоратив, обещал двадцатилетний армянский коньяк и шашлык по-карски. С третьей — ему очень не хотелось слушать жалобы благочинных (которые всё-таки надеялись на кусочек пожирнее), да и Мишурян наверняка заведет свою тему насчет потеснить из нынешних поставщиков Кремля Тимошку Сирдалуда, ибо "есть очен хароший армянский поставщик, мамой клянус, очен хароший!"
Триумвир еще чуток повыбирал между политикой и желудком и решил, что желудок тоже имеет свои права.
— Давай, пожалуй, барашка, — постановил он. — Острые блюда ты готовишь как никто. А с меня вино, фряжское.
Глава 23
Кровь-и-Почва
...О том, что слитая в миску
Богу Солнца людская кровь укрепляет в последнем мышцу;
что вечерняя жертва восьми молодых и сильных
обеспечивает восход надежнее, чем будильник.
Иосиф Бродский
— ...Крыша теперь у всех одна, только углы разные. Одни под силовыми чекистами, другие — под либеральными.
— А в чём между ними разница?
— Да из названия же ясно. Силовые чекисты за то, чтобы всё разруливать по-силовому, а либеральные — по-либеральному. На самом деле, конечно, вопрос сложнее, потому что силовые легко могут разрулить по-либеральному, а либеральные — по-силовому.
Виктор Пелевин
"Т"
От сотворения мира лето 7072, августа месяца двадцатого дня.
По исчислению папы Франциска 30 августа 1563 года.
Москва, Лубянка. Штаб-квартира Дозоров.
Ох, тяжела ты, алая скуфейка Господаря — потяжелей, небось, Мономаховой шапки "государя всея Руси Коломенской"... Все сутки напролет в трудах, аки пчела; даже вот улучив минутку на "Господарь трапезничать желает!" — и то нельзя всецело отдаться процессу и отрешиться от работы с кадрами.
...Ивашка был обращен еще в Рождество. Цепеш этого не планировал, просто его замучила подагра и он в ярости перекусал половину личной охраны. Принял он тогда прилично и чуть было не отрубился. По нынешним временам это было крайне нежелательно, так что пришлось провести неделю на ногах, отпаиваясь копорским чаем с живицей. Покусанные, по понятной его небрежности, по большей части ушли в отходы, нормальным ходом обращение пошло у одного Ивашки. Парень был туповат, и Влад поначалу собрался было его докончить досуха, но передумал и решил "сыграть в Пигмалиона": воспитать из мордоворота своего сомельера, сиречь распробщика.
Сегодня был черед пробовать боярина Ромодановского. Ничем тот особо Цепеша не прогневал, просто привлек хорошим цветом лица: кровь с молоком.
Боярин уже лежал на обеденном столе — зафиксированный и совершенно готовый к употреблению.
— О, теплэнкая пашла, — сказал Цепеш, вскрывая артерию и приставляя к ней кровососную трубочку. Снял пробу, подозвал Ивашку.
— Запамынай, — наставлял Влад, передавая ему трубку, — какие бывают грюппы крови. Грюппы крови бывают чэтырэ. Пэрвая сладкая... — он сделал паузу, — втарая с кыслынкой. Трэтья с гарчинкой. И чэтвёртая — прэсная. Ты сэйчас пробуешь вторая грюппа, рэзус палажительный.
— А что такое резус? — спросил Ивашка, облизываясь.
— Нэ что. А — кто. Биль такой фракийский царь. Рэакционэр, канешна. Но изь нашых. Он выпиль кровь Диомеда. Биль такой прагрессывный ахэйский дэятель. Рэзус выпиль его кровь и помэр. Ат атравлэния. Патом врачи узналы, щто в крави бываэт щто-то плахоэ. Вот это плахоэ называют тэпер рэзус-фактор. У такой крови бываэт мэталлычэский прывкус. Его надо апределять сразу. Вот у этаво, — он показал на боярина, бьющегося в путах и пучащего глаза, — всё харашо. Рэзус палажитэльный, пить можна. Вкус акруглий, плотный, с ноткамы горькава мындяля... Тэкстура шэлкавыстая, паслэвкусиэ долгаэ, — Цепеш причмокнул. — Ты пэй, пэй. Глатай.
Не успел толком разобраться с послевкусием (обнаружился очень любопытный и редкий фруктовый оттенок), как — пожалте: "Боярин Шереметьев челом бьет, срочно-неотложно, вопрос жизни и смерти!" Ну, чего у них там, в Трибунале, стряслось? Оказалось — по личному вопросу.
Тучный Шереметьев лежал в креслах. Опухшее лицо его было свекольного цвета, под глазами набрякло. Увидев Цепеша, он застонал и простер руки, но встать не смог.
— Батюшка... отец родненький... — залепетал боярин. — Господом Богом прошу... ослобони!
— Я же тэбэ гаварыл, — нахмурился Господарь, — жрат надо мэнше! У тэбя жыр пережымаэт сасуды. Ат таго гыпертония! Найди харошего немецкаго лекаря, пусть он тэбе кровь отворяет...
— Всё исполнил, батюшка, — плаксиво простонал Шереметьев. — НЕ ТО!.. У меня от ихних ланцетов только башка кружится, а настоящего облегчения нету... Батюшка, ослобони... Век Бога молить за тебя буду...
— Вэк — это нэсерьезный срок... Руку пакажы, — распорядился Цепеш. — Ф-фу, — с отвращением сказал он, понюхав пропитанную кровью тряпицу, — канавалы! Гыгыена — пэрвое дэло. Ладна, — снизошел он и достал трубочку. — Давай шэю.
...Процедура завершилась; теперь боярин стоял на карачках. Видимо, хотел броситься в ноги, но боялся нового прилива крови к голове.
— Спас ты меня! — плакал он. — Я уж думал: всё, кондратий подоспел...
— Щто такое ты жрёш? — брезгливо спросил Цепеш, вытирая губы кружевным платочком. — Аткуда у тэбя в крови этот атврвтытетельный прывкус?
— Всё как положено ем, — заюлил боярин, — пост держу, до мяса не касаюсь...
— Харашё, паставым вапрос иначе. Чэм ты нажыраэшся? — Цепеш сдвинул брови.
— Да водкой... Так ведь водка постная! — простодушно заулыбался боярин.
Вот бестолочи! Хоть кол им на голове теши про здоровый образ жизни... Кстати, кол — это никогда не лишне!
В помещение, где шло производственное совещание, он зашел так, как никто даже тут кроме него не умел: абсолютно бесшумно и отведя всем глаза "цыганским гипнозом". Скромненько присел с краю, неузнанный даже обращенными, и некоторое время безмолвно наблюдал за совершенно базарной перепалкой между Чеснаковым и Мармотным.
— В-в-вы там идиоты или в-в-вредители? — бушевал шеф дневных, заикаясь сильнее обычного. — В-в... в-выпускайте его сей же час, иначе в-в-вышибут нас к чертовой м-матери со всех европейских рынков!
— Простите: не нас, а вас! — издевательски уточнил шеф ночных, а затем рявкнул, демонстрируя, что блатную истерику гнать он умеет не хуже оппонента: — Шпион должен сидеть в тюрьме! И будет сидеть!! Я сказал!!!
Речь, понятное дело, шла о Севильском эмиссаре, маэстро Борха — посреднике между тамошней Инквизицией и госкорпорацией Росмыло, входящей в структуры Дневного дозора. Гишпанец доставил в Москву очередную порцию полуфабриката для производства чудодейственного мыла RJF с "защищенной торговой маркой", но нежданно-негаданно сам угодил в лубянские подвалы. Арестовала его Служба собственной безопасности Дозоров (подчиненная, естественно, ночным), раструбив о "пресечении акта промышленного шпионажа": богомерзкий кафолик-де пытался украсть технологию производства "православного импортозамещенного RJF". Дело было очевидно высосанное из пальца (поводом для ареста послужил найденный при обыске багажа маэстро кусок "русского RJF", публично презентованный перед тем "зарубежному партнеру" лично главой Росмыла Игорем Ивановичем Секачем); именно демонстративной абсурдностью обвинения силовики показывали эффективным менеджерам — кто в доме хозяин. И таки показали, вполне успешно: Игорь Иванович — петух трижды не кукарекнул! — отрекся от своего подарка, заявив на голубом глазу, будто мыло то и вправду покрадено.
