Неужели действительно боится? Наслышан обо мне и думает, я сорвусь и пойду убивать всех подряд? Бред какой! Война давно окончена, и единственное, чего я хочу — это мир.
Впрочем, если какой-то из хищных пойдет против системы, его осудят и отдадут палачу. Или отдадут и осудят одновременно. Как Глеба. Когда он... здесь... И кровь, и стоны. Страх, заполонивший огромных размеров зал. Альрик улыбается. А палач — палач всегда готов казнить...
— Девушка, — окликнул меня Петр, и я подняла глаза. — Да-да, я к вам обращаюсь. Вы где находитесь, помните?
— Я...
Огляделась. Мирослава нет, смотрителя альва тоже. Секретарь щурится, и ручка замерла над листом бумаги. Андрей побледнел, кажется.
— Извините, задумалась, — нашлась я и выше подняла подбородок. Как там говорил Роберт? Держаться с достоинством? Да пожалуйста!
— Расскажите о себе, — не попросил — потребовал Петр.
— О себе? То есть... Что именно вас интересует?
К такому я не была готова. Про дела скади там рассказать, про наследника. Про то, почему я. Но о себе... Что именно нужно говорить? И чего они обо мне не знают?
— Что посчитаете нужным. — Тон холодный, нет, ледяной. И взгляд колючий. Лицо напряжено, и на скулах ходят желваки. Немолодой. Сильный. Грозный. По-моему, новому смотрителю Липецка я совсем не нравилась. Впрочем, лучше так, чем удушающая любовь Мишеля...
Я пожала плечами.
— Я представляю скади, так как мой сын — наследник, — ответила спокойно.
— Не совсем убежден, правильно ли это по вашим законам... Что твой вождь думает об этом? Твой настоящий вождь?
Петр резко перешел на 'ты' и выделил слово 'настоящий'.
— Настоящего нет. Я одиночка.
— Вот как? — Он помолчал, видимо, ожидая пояснений, но я молчала, поэтому спросил: — Отреченная?
Я покачала головой:
— Меня изгнали. Хотя это и не касается...
— Племя? — резко перебил он, и я задохнулась возмущением. Даже Альрик никогда не позволял себе говорить так со мной. Впрочем, Альрик в прошлом был хищным...
— Атли, — выдохнула я с обидой.
Петр перевел взгляд на Влада, но ничего не сказал. Влад тоже молчал, увлеченно ковыряя носком пол. Новые туфли. Испортит же.
— Почему не посвятилась в скади?
— Законы позволяют этого не делать.
— Я знаю законы. Я спросил, почему ты не посвятилась.
— Это... личное!
Выдох. И почти потерянный контроль. Нельзя его терять, теперь я уже не одиночка. Нужно отвечать за сына, а сын у меня скади, и в комплекте с ним идет целое племя...
— Слышал, ты убила древнего.
Я подняла глаза. Петр смотрел внимательно и ждал. Чего? Что я с ним тут откровенничать буду. Секретарь тоже замер и снова приподнял ручку. Они о компьютерах не слышали, что ли?
— Была война, — уклончиво ответила я. — Многие убивали...
— Но ты убила до войны.
Правда, до. У него были рыжие волосы и покрытое красными капиллярами лицо. Глаза — ясно-голубые, впитавшие безумие. Он стоял и смеялся, когда я держала голову Глеба на коленях. А Глеб не дышал...
— Что было до войны, не касается скади, — услышала твердый голос Влада. — Тогда Полина еще была атли, и я готов обсудить с тобой смерть Рихара отдельно. И если кто и будет отвечать за нее, то я. Как вождь.
Петр некоторое время хмурился, а затем кивнул. На меня больше не смотрел, бросил только:
— Давай быстро о финансах.
В финансах я ничего не понимала, в чем честно призналась. Постаралась, чтобы голос был твердым и, кажется, получилось. Петр пробормотал что-то о том, что неплохо было бы подготовиться. Что как правитель, я должна была хорошенько изучить вопрос. И предложил приехать завтра с консультантом.
Я кивнула, предчувствуя еще один нелегкий день в веренице нелегких дней. Петр меня явно невзлюбил и постоянно будет пытаться уколоть. Ничего, выдержу. Два дня вместо одного — подумаешь. И то, что завтра я буду здесь одна, без знакомых хищных, которые одним присутствием оказывают поддержку, без Андрея, не сводящего с меня чайных глаз — не проблема. Справлюсь.
Но Влад внезапно шагнул ко мне, протянул руку и спросил ласково:
— Позволишь?
Я сразу и не поняла, что он имеет в виду бумаги. А когда поняла, с радостью ему их всучила. И тут же испытала невероятное облегчение, словно сбросила огромный груз.
Пять минут он что-то объяснял охотникам. Подтверждал свои слова графиками и таблицами. Бросался умными словами, значения которых я не понимала. Это его стихия, а я всегда была от этого далека.
Влад положил мой отчет на трибуну, и Петр повелительно махнул рукой.
— Можешь быть свободна.
Я уже развернулась, чтобы уйти, когда Влад коснулся моей ладони. Едва заметно, мимолетно. И шепнул:
— Подожди меня, хорошо?
Я кивнула чисто автоматически. Хотелось уйти, нет, уехать подальше отсюда. Да и общаться с ним желания не возникло, но... Он помог, хотя и не должен был. И мне было легче все это вынести. Здесь мы с Владом в одной лодке. А еще почему-то вспомнился утренний разговор с Дашей. Вернее, ее слова — я-то почти ничего не сказала.
В коридоре дышалось легче. Роб сразу взял за руку, а ладонь моя, кажется, немного тряслась. Мирослав подошел и сразу обнял. Стиснул, правда, так, что я думала, кости треснут. И шепнул на ухо:
— Выпороть бы тебя!
Но я не обиделась. Обняла его в ответ и изо всех сил старалась сдержать слезы. Не здесь же, в самом деле, реветь.
Губу прикусила, благо, не до крови. Мирослав отстранил меня и тщательно оглядел. На Роба вообще не смотрел, будто его и не существовало.
Но он был. А еще были скади.
— Где тебя носило? Мы тут с ума чуть не сошли. И какого черта ты явилась к охотникам? — Мирослав все же зыркнул на Роба. — С ним?
— Я вместо Даши, — смущенно пояснила я, хотя смущаться-то было не за что. — Сына я родила, Мир.
Он отпрянул, прищурился. Думал, шучу? Нет, просто осознать пытался. Привыкал.
— Вон оно что...
Робу, вероятно, надоело молчать, поэтому он вмешался:
— Как прошло?
— Главному я не понравилась, — скривилась я.
— Ты и не должна ему нравиться. Законов ты не нарушала.
'Пока не нарушала', — поправила я его мысленно. Зная себя, не могла уверить жреца в обратном. Если Петр меня достанет, я не сдержусь. Даже Влад это понял, поэтому и заговорил. Отрезвило неплохо. Но нужно бы уметь самой себя одергивать.
Ганс вышел из зала молча. Постоял в нерешительности пару секунд и двинулся к нам. Сухо кивнул Роберту, на меня покосился недоверчиво, а Мирослава и вовсе проигнорировал. Конечно, что он ему — чужая зверушка? Ганс приставлен к скади, остальных можно не замечать.
Роберт улыбнулся и что-то сказал охотнику по-английски. А я подумала, что Эрик бы ни за что не улыбнулся. Он ненавидел охотников — всех без исключения. И если Эрик не улыбался, то и я не буду. Ни этому, ни Петру. Обойдутся.
— Полина, это Ганс — смотритель скади, — представил Роб охотника.
Я сложила руки на груди. Не планировала, машинально получилось. И брови поползли вверх, а губы расползлись в иронической усмешке.
— Ты молод, да? — вырвалось. — И благодать снизошла недавно...
— Откуда ты... узнала про благодать? — Ганс снова испугался. Думает, я читаю мысли? Слава обо мне ходит, а вот прошлое, видимо, затерли. Древние молчат, а молодые забыли. Или мертвы. Многие погибли на войне.
— Один Первозданный сказал, — ответила я и подалась вперед. — Его звали Сар.
Так и есть — боится. Вздрогнул и тут же понял свою ошибку. Но поздно — все присутствующие ее тоже заметили. Влад улыбался у двери. А Андрей хмурился. Он слишком много хмурится... Улыбка ему больше идет.
— Рада была видеть, Ганс, — соврала я. Радости от общества испуганного охотника я не испытывала. Но вежливость иногда открывает закрытые двери. Да и надоел он мне. Все надоело. — Мне пора.
— Да, утомляют эти сборища, — внезапно бодро поддержал Влад. Шагнул ко мне и приобнял по-хозяйски.
Я попыталась высвободиться — не вышло. Ладно, выскажу потом. И об излишней фамильярности, и о том, что мне его общество в общем-то неприятно. Неприятно ведь? А как иначе? После последнего нашего диалога-то?
Но Влад на мои попытки никак не отреагировал. Кивнул Мирославу только.
— Угостим девушку кофе?
— Конечно! — с энтузиазмом согласился Мирослав и хитро на меня посмотрел.
Интересно, а девушку спросить кто-то собирается? Или в патриархате хищных слово правительницы племени ничего не значит?
— Альянсы вообще-то запрещены, — неуверенно пискнул Ганс и, поймав мой удивленный взгляд, замолчал.
А ведь приятно! Он боится, а у меня удовольствие по коже ползет и мурашками множится.
— О чем ты? Какие альянсы? — делано удивился Влад. — Она же атли в прошлом. Просто кофе. Но если хочешь проследить...
— Я прослежу! — резко перебил Андрей, и я начала ощущать на себе нити невидимого заговора.
Но в чем он заключался, понять так и не смогла. Только удовольствие усилилось от поддержки охотника. И я подумала, что кофе — это очень даже хорошо. Только подальше от этого места. Андрей, быть может, расскажет о Вике, я ведь сто лет ее не видела. Если они еще... Неважно. О чем-то да расскажет. Да и мне нужно сообщить Мирославу, что я в Венгене была.
Но в самом главном я призналась себе лишь ночью, под одеялом. Когда Алан уснул и сопел в колыбели, а я смотрела на кусочек неба, уместившийся в окно. Я соскучилась. Одна, среди малознакомых людей, в ожидании неизвестного, непонятного и ненужного величия. С ребенком сначала в животе, затем на руках. Одна, несмотря на Люсию и Дэна, с которыми было невероятно легко.
Потом все изменилось. Москва с ее суетой, Роберт — приветливый, но чужой, и я невольно ждала от него подвоха, не доверяла. Тамара — вечно хмурая, недовольная. Скади — теплые, но все еще незнакомые.
Алан, всюду Алан. И моя роль в связи с этим.
Ну какая из меня правительница?
А кофе — кофе хорошо. И разговор с друзьями.
— Я недолго, — пообещала я Роберту, и он сдержанно кивнул.
Подозревает в чем-то? Осуждает? Дашу обвиняли в сговоре с Владом. Хотя... у меня есть козырь. Роберт не станет возражать. Только...
Тамара будет недовольна. И от этой мысли удовольствие стало абсолютным. Заполнило меня до краев, и я с трудом сдерживала улыбку, чем, скорее всего, окончательно напугала Ганса.
Смутно помню, как мы вышли. Помню лишь, что солнце светило в глаза, и я прикрыла их ладонью. Ехала я с Владом и Андреем. Они спереди, а я — на заднем сидении. Мирослав в своем автомобиле пристроился сзади.
Я смотрела по сторонам, отмечая, как изменился город. Новая вывеска. И булочной на углу в прошлом году не было. А тут движение перегородили, нужно в объезд...
Я жадно хватала обрывки изменений, пытаясь увязать их с картинками в памяти. Не выходило. Город стал другим, я — другая, и это навсегда. Придется узнавать друг друга заново.
Впрочем, торговый центр оставался торговым центром — шумным, многолюдным и ни капли не уютным. Выходной и люди снуют. Смотрят, щупают, покупают. Дети визжат и бегают по проходам. Очередь на эскалатор.
А если пойти направо и за угол, там блинная. Та самая, где готовят вкусный кофе. Его запах растекается по помещению, манит. Нет, не столько запах, сколько воспоминания. Они не отпускают с тех пор, как я вернулась. И я дала себе слово, что как только освоюсь, наберусь мужества и поеду в ту квартиру. Пока не смогу — расплачусь. Расклеюсь, а мне нельзя...
Но в блинную я все же свернула. И столик выбрала тот самый, у окна. Села и погладила пальцами столешку. Едва касаясь, чтобы воспоминания не проникли слишком глубоко.
— Ты в порядке? — спросил Мирослав, и я грустно улыбнулась.
— В полном.
Эрик сидел на том самом стуле. И обнимал, когда пришло видение. А потом нес на руках, и я вдыхала его карамельный запах. Было хорошо. Спокойно. Безопасно.
Сейчас нет.
Влад присел по другую от меня сторону, а Андрей — напротив. И широкой спиной закрыл мне окно. Официантка — другая, не та смазливая, что в прошлый раз — положила на столик меню, и мы заказали кофе.
— Меня пытались убить, — сказала я, когда официантка отошла. — Думаю, попытаются снова. Но сейчас сложнее — я живу у скади.
У скади хорошие защитницы. И ищейки — почуют. Найдут. Я прикажу, и найдут.
— Кто? — угрожающе тихо спросил Влад.
Я пожала плечами.
— Не знаю. То есть... Человек приходил, с ритуальным ножом. А кто его нанял — неизвестно. Тамара сказала, что вероятнее всего Даша. Из-за ребенка. Но Даша не знала — это я поняла, когда вернулась.
— Даша? Что за бред?! — прозвучало обиженно.
Бред для него. А я Дашу не знаю.
— И ты уехала? — догадался Мирослав. — Решила переждать.
— Уехала, — кивнула. — В Венген.
— Да ты... — Он побледнел. Затем покраснел. Затем снова. — Издеваешься?! Мы искали тебя везде. А ты... все это время... в Венгене?
— Извини.
— Одна, — скептически изрек Влад. — Умно.
— Не одна. С друзьями. — Я обернулась чисто машинально. Проверить, не стоит ли за спиной кто-то из врагов. — С сольвейгами. Неважно. Я много думала, кому могла не угодить. Сначала яд — я считала, что Герда отравила, но... зачем ей травить меня? Я была ее лекарством. А потом тот человек с ножом. Люди же вообще никаких плюшек с меня получить не могут! А этот пришел... Кто-то очень хочет, чтобы меня не было.
— В общем, нужно выяснить, кто, — решительно кивнул Влад.
— Не нужно. То есть... Я сама. У меня ищейки и вообще...
— Ищейки скади, — поправил меня Влад и многозначительно посмотрел в потолок.
— Теперь мои, — резко ответила я.
— Как скажешь.
Смеется надо мной. И издевательская улыбка блуждает на лице. Тоже мне, вождь нашелся!
— Что ты здесь делаешь? — спросила я вполне серьезно. Светлая бровь поползла вверх, усиливая мое раздражение. — Да, ты! Здесь, со мной. Мы не друзья. Ты ненавидел Эрика, ненавидишь моего сына и хотел бы, чтобы его не было. Я не стану играть в любезность больше. Делать вид, что ничего не произошло. Было прошлое. Дурное, темное, мрачное. Я не забыла.
Я тяжело дышала, пытаясь затолкать рвущиеся слова обратно в глотку. Вечно истерю, в прошлом тоже... Но тогда было можно, а сейчас нет, я же правительница. И поведения от меня ждут соответствующего. Но не могу... когда рядом с ним... Фальшь, все фальшь! Так почему он продолжает делать вид, что все по-настоящему?
Влад больше не улыбался, смотрел потухшим взглядом, в котором плескалась обида. Наверное, я сказала лишнего, но он ведь тоже обижал и не раз. Я плакала по ночам. Ненавидела. Любила. Снова ненавидела. И не должна его жалеть...
— И правда, что я здесь делаю! — Влад отвел глаза, поднялся. Кивнул Мирославу: — Я позвоню.
И быстро вышел.
Пусто стало. Людей в кафе было мало, и столики почти все пустовали... Холодно. Взгляд Мирослава такой же холодный. Но он не знал, не понимал. И никогда не поймет. Лучше, если мы с Владом вообще не станем общаться. Из этого ничего хорошего не выйдет.
— Я не буду оправдываться, — сказала я и потерла пальцами виски.
