— Думаю, они, должно быть, заперты с другой стороны, — сказал он между тяжелыми, прерывистыми вдохами.
— Тогда мы действительно в дерьме без весла, не так ли?
Флойд посмотрел на нее, несколько ошеломленный ее выбором слов, несмотря на отчаянность их положения. — Вы действительно только что это сказали?
— Я немного напряжена, — сказала она, защищаясь.
— Что ж, — сказал Флойд, — теперь, когда вы упомянули об этом, весло действительно было бы весьма полезно. Или, еще лучше, лом.
— Что?
— Мне кажется, я вижу щель между этими дверями. Если бы мы могли что-нибудь воткнуть в нее, то, возможно, смогли бы приоткрыть их настолько, чтобы протиснуться наружу.
— В другую подземную комнату?
— Нет, мне кажется, я вижу дневной свет. Осмотритесь. Должно же быть что-то, что мы могли бы использовать.
Опять раздался сильный грохот. С протяжным стоном цоколь и токарный станок наконец проскользнули через отверстие в потолке, увлекая за собой несколько тонн каменной кладки и металла. Масса искореженного металла висела над ними, подвешенная на нескольких трубах и проводах, которые были обмотаны вокруг нее.
Это было прямо над сферой.
— Эта штука там долго не задержится, — сказала Оже.
— Так что давайте убираться отсюда, пока не стемнело. Проверьте левую сторону, я проверю правую. Подойдет любой кусок металла.
Оже начала обыскивать свою половину комнаты, роясь в беспорядке, который они уже создали.
— И побыстрее! — крикнул Флойд.
Руки Оже наткнулись на кусок перфорированного металлического каркаса. Он был сломан с одного конца и заострен до нужной формы, чтобы поместиться между дверями. — Уэнделл! У меня кое-что есть. — Она подняла самодельный инструмент для осмотра.
— Молодчина. Это прекрасно подойдет.
Она подбежала к Флойду так быстро, как только позволяли ее каблуки, и передала ему кусок металла. Он взвесил его, как охотник, оценивающий новое копье.
— Поторопитесь, — сказала Оже.
Он просунул острый конец в тонкую щель между двумя дверями и начал нажимать на рычаг, вкладывая в это дело всю свою массу. Огромные двери скрипели и стонали. Одновременно помещение содрогнулось, и свисавший токарный станок соскользнул вниз на добрых полметра, прежде чем снова резко остановился, подвешенный еще более невероятно.
— Работает, — сказал Флойд. — Думаю, что это происходит...
Что-то металлически хрустнуло, и двери разъехались в стороны на ширину большого пальца. Веер тусклого дневного света разрезал комнату надвое.
— Это хорошее начало, — сказала Оже. — Теперь остальное.
— Работаю над этим. — Флойд возобновил свою борьбу, изменив положение ног, чтобы оптимизировать свою опорную позицию. — Но я не уверен, как долго это продлится. Посмотрите, не сможете ли вы раздобыть еще один, на случай, если этот сломается.
Она стояла как вкопанная, отчаянно собираясь проскользнуть в щель.
— Верити! Начинайте поиски!
Спотыкаясь на каблуках, она начала осматривать другой конец комнаты. Она почувствовала, как ее брюки порвались от удара об острый металл, и что-то впилось ей в колено. Споткнувшись, она упала вперед, протянув руку в поисках поддержки. Чудесным образом она сомкнулась вокруг железного бруса.
Поднявшись, почти не обращая внимания на боль в ноге, она подняла новый приз. — Что-то нашла!
— Принесите это сюда. Думаю, вот-вот...
Веер света расширился. Щель в двери теперь была достаточно большой, чтобы в нее можно было просунуть лицо.
Оже начала пробираться обратно к двойным дверям как раз в тот момент, когда помещение снова затряслось, сильнее, чем когда-либо прежде. Она остановилась как вкопанная и подняла глаза с ужасным чувством неизбежности. Цоколь и токарный станок освободились от своих хлипких оков с последним визгом свободы. Отвязавшееся оборудование пролетело по воздуху и приземлилось на верхнюю часть опорных тросов поддержки сферы, прежде чем соскользнуть и упасть набок с оглушительным звоном металла о металл.
Сфера покачнулась, но какое-то мгновение больше ничего не происходило. Оже заставила себя снова пошевелиться, ухватившись за железный прут.
Затем она остановилась и снова посмотрела на сферу. Раздался шуршащий звук, когда многочисленные нити, из которых состоит трос, начали рваться, одна за другой. У нее было всего мгновение, чтобы осознать это, прежде чем весь трос оборвался, ударившись об упряжь с ужасающей силой.
Сфера упала.
Она ударилась об пол и широко раскололась вдоль своего литейного отверстия, как дольки спелого фрукта. Теперь искаженная, даже приблизительно не сферическая, она все еще умудрялась катиться, набирая обороты с каждым вращением.
Оже с ужасом проследила за ее траекторией: она катилась к двойным дверям и Флойду. Она открыла рот, чтобы что-то крикнуть — какое-то бесполезное предупреждение, как будто Флойд мог не видеть, что происходит, — но к тому времени было уже далеко, слишком поздно. Искореженный шар вкатился в двойные двери, распахнул их и вклинился в образовавшуюся щель. Прогибаясь, металл издал ужасный звук. Это прозвучало почти как человеческий крик, оборвавшийся с тошнотворной быстротой.
— Нет... — выдохнула Оже.
Внезапно все стало очень тихо. Даже машины для сноса остановились. Она отпустила брус и услышала, как он с грохотом упал на пол в каком-то отдаленном уголке вселенной. Приблизившись к дверям, Оже замедлила шаг, стараясь не думать о том, что ей предстоит найти.
Флойд распластался на земле, лежа совершенно неподвижно. Его лицо было отвернуто от нее, яркая кровь покрывала его скальп. Его шляпа откатилась в угол.
— Нет, — сказала Оже. — Не будь мертвым. Пожалуйста, не умирай. Тебе нечего было здесь делать. Тебе не нужно было вмешиваться.
Его тело упало в двери, сбоку от траектории полета сферы, и не было похоже, что она перекатилась через какую-либо его часть. Она очень нежно взяла его голову в ладони и повернула так, чтобы видеть его глаза. Они были закрыты, как будто он заснул. Его рот был слегка приоткрыт, а грудь поднималась и опускалась, но с тревожной неровностью, как будто каждый вдох давался с трудом.
— Останься со мной, — сказала Оже. — Не умирай из-за меня, не сейчас, когда мы зашли так далеко. Теперь, когда мы действительно начали чего-то добиваться. Теперь, когда ты мне действительно начал нравиться. — Она сжала его голову, ее руки были мокрыми от его крови. — Ты слушаешь меня, Уэнделл? Просыпайся, ты, жалкое подобие детектива. Проснись, черт возьми, и поговори со мной!
Осторожно положив его голову на пол, она встала, оценивая брешь, проделанную сферой в дверях. Она могла бы протиснуться через нее без труда, но она ни за что не собиралась оставлять Флойда быть похороненным заживо. Присев на корточки, она обняла его одной рукой за плечи, а другую просунула ему под спину и, застонав от усилия, сумела усадить Флойда в сидячее положение, прислонив его к правой раздвижной двери. Его голова свесилась на грудь, глаза все еще были закрыты.
Оставив Флойда там, где он был, спиной к двери, она перелезла через сферу и протиснулась в образовавшуюся щель, когда она вклинилась между дверями, зацепившись локтем за край двери, когда проходила внутрь. Снаружи, как и предсказывал Флойд, был наклонный пандус, ведущий на уровень земли. В воздухе клубилась пыль от рухнувших зданий.
Она снова повернулась к Флойду, протянула руку через щель и схватила его под мышки. — Давай, — сказала она.
Со стиснутыми от усилия зубами ей удалось оторвать Флойда от пола, так что он оказался на полпути между положением стоя и сидячей позой, но она не смогла поднять его достаточно высоко, чтобы протащить через щель. Измученная, с таким ощущением, что ее руки вот-вот выскочат из суставов, она снова упала на бетон пандуса. Каждый инстинкт подсказывал ей убираться отсюда сейчас же, пока машины не заставили все сооружение обрушиться.
Она нашла в себе последние силы. На этот раз ей удалось поднять его голову и плечи на уровень щели. Его рубашка разорвалась о край разрушенной двери, когда она почувствовала, как его вес переместился на нее, а затем внезапно он провалился сквозь щель на бетонный пандус. Он приземлился в неприличной позе, переплетя руки и ноги, прижавшись лицом к земле, с открытым, как у пьяницы, ртом.
Осторожно перевернув его, она опустилась рядом с ним на колени и взяла его лицо в ладони, нежно убирая волосы с его щек и лба.
Флойд застонал и открыл глаза. Он глубоко вздохнул и провел языком по губам. — Что я сделал, чтобы заслужить это?
— Слава Богу. С тобой все в порядке.
— Все в порядке? У меня болит голова, в которой ты могла бы припарковать "Гинденбург".
— На минуту я подумала, что ты мертв.
— Не повезло.
— Не говори так, Уэнделл. Я действительно это имела в виду. Я ужасно волновалась.
Он дотронулся до своего затылка и отдернул влажную ладонь. — Наверное, я схлопотал там удар. Оно того стоило?
Все еще баюкая его голову, она притянула его лицо к себе, наклонилась, чтобы встретиться с его лицом, и поцеловала его. У него был привкус пыли и грязи. Но она удержала поцелуй, и когда двинулась, чтобы отстраниться, Флойд мягко остановил ее.
— Это того стоило, — сказала она.
— Думаю, так оно и должно было быть.
Теперь она отстранилась, внезапно почувствовав себя неловкой и глупой. Флойд не отвергал ее, но она чувствовала себя так, словно совершила ужасную ошибку. Она посмотрела вниз и пожелала, чтобы земля разверзлась.
— Мне жаль, — сказала она. — Не знаю...
Флойд поднял руку, запустив пальцы в ее волосы, и снова притянул ее к себе. — Не извиняйся, — сказал он.
— Я выставила себя дурочкой.
— Нет, — сказал он. — Ты этого не делала. Я думаю, ты замечательная. Единственное, чего я не могу понять, так это то, что такая милая девушка, как ты, могла когда-либо увидеть в таком помятом старом человеке, как я.
— Ты не тот, кем был раньше, Уэнделл. Может быть, помятый. И ты мог бы немного сбросить вес. Но ты хороший человек, который верит в то, что нужно заканчивать работу, как только ты ее начал. И ты достаточно заботишься о своих друзьях, чтобы подвергать свою собственную жизнь опасности, пытаясь им помочь. Это может шокировать, но таких людей, как ты, вокруг не так уж много.
— Хорошо, но как насчет моих положительных сторон?
— Не испытывай свою удачу, солдат. — Она отодвинулась от него. — Как думаешь, сможешь встать? Нам нужно уходить отсюда, пока мы не влипли еще в какие-нибудь неприятности. Я все еще беспокоюсь о твоей голове.
— Я выживу, — сказал Флойд. — Я частный детектив. Если меня не бьют по голове хотя бы раз в неделю, я не выполняю свою работу должным образом.
Он поднялся на ноги, слегка пошатываясь, но смог устоять без посторонней помощи.
— Нам все равно нужно будет тебя осмотреть, — сказала Оже.
— Я продержусь, пока мы не вернемся в Париж, — ответил Флойд. Он снова дотронулся до затылка, но кровотечение замедлилось. — Верити, есть одна вещь, которую я должен сказать.
— Продолжай, Уэнделл.
— Теперь, когда мы немного растопили лед...
— Да?
— С этого момента мне бы очень хотелось, чтобы ты называла меня просто Флойдом.
— Я так и сделаю, — сказала она. — При одном строгом условии.
— Что именно?
— Зови меня Оже. Дома только мой бывший муж называет меня Верити.
— Ты уверена в этом, Оже?
— Чертовски уверена, Флойд. — Она помогла Флойду подняться по пологому склону пандуса на ровную площадку. — Если у тебя начинает двоиться в глазах или подташнивать — я хочу услышать об этом, хорошо?
— Ты будешь первой, кто узнает эту новость. А пока, не хочешь рассказать мне, что ты там выяснила?
— Я ничего не выяснила.
— Но когда я позвонил в колокольчик, это... послужило сигналом для тебя, не так ли?
— Я не знаю, — сказала она, качая головой. — Я на минуту задумалась...
— Подумала о чем? — подсказал он, когда ее голос затих.
— Сферы предназначены для того, чтобы звенеть. Я в этом почти уверена. Форма и заданная точность обработки, а также способ их подвешивания... все указывает на один и тот же вывод. Но они не предназначены для того, чтобы в них звонили, как в колокол. Их ничто не ударяет.
— Тогда что заставляет их звенеть?
— В моей работе, — сказала ему Оже, — в работе, которой я занималась до того, как ввязалась в эту неразбериху, мы работали с большим количеством чувствительного оборудования. На самом деле я археолог, как бы то ни было.
— Разве археологи не должны быть седеющими старыми девами в очках-полумесяцах, которые никогда не видят дневного света?
— Не из тех, с кем я общаюсь, — сказала Оже. — Мы пачкаем руки.
— С таким чувствительным оборудованием?
— Дело в том, что для того, чтобы сделать его чувствительным, нам приходится часто запускать его при очень низких температурах. Мы охлаждаем его, по-настоящему охлаждаем, чтобы оно могло работать лучше.
— И когда Альтфельд упомянул требования к охлаждению...
— Да, я начала задаваться вопросом, были ли сферы частью какого-то устройства обнаружения. — Оже прикусила губу, собираясь с мыслями. — И теперь думаю, я знаю, что это такое.
— Так расскажи мне, — сказал Флойд.
— Сферы образуют единую машину, размером с Европу, одна ее часть находится в Париже, одна часть где-то в Берлине, другая где-то в Милане. Но на самом деле все они являются частью одного и того же инструмента. Он просто должен быть таким большим, чтобы это сработало.
— А что именно представляет собой этот инструмент?
— Антенна, — сказала она, — точно такая же, как на радиоприемнике. Только он настроен на обнаружение не радиоволн. Это гравитация.
— И ты поняла все это, просто взглянув на эту сферу?
— Нет. Я хороша, но не настолько. В моей работе мы также используем инструменты для измерения силы тяжести. Сложные инструменты для наблюдения сквозь землю, улавливающие изменения плотности, вызванные заглубленными сооружениями. Излишне говорить, что нам пришлось изучать теорию того, как эти штуки работают, когда мы проходили обучение, а это означало вернуться прямо к ранней истории обнаружения гравитационных волн.
— Может быть, я читаю не те газеты, — сказал Флойд, — но я не знал, что существует история обнаружения гравитационных волн.
— У этого определенно есть история, — сказала Оже, — но это не ваша вина, что вы об этом не знаете.
Они достигли уровня земли. Пандус выходил в узкий каньон, образованный двумя длинными рядами частично разрушенных зданий, все еще стоявших на своих первых или вторых этажах. Трубы, конвейеры, водоводы и мостки пронизывали пространство над их головами.
— Скажи мне то, что мне нужно знать.
— Тебе будет нелегко следить за этим, Флойд.
— Это отвлечет меня от головной боли.
— Тогда я должна рассказать тебе о пространстве-времени. Ты готов к этому?
— Давай, — сказал он.
— Среди изучающих гравитацию есть старая поговорка: материя говорит пространству-времени, как изгибаться; пространство-время говорит материи, как двигаться.
