Все это напоминало Мириэль детскую игру. Посреди всеобщего оживления и бурной радости она чувствовала себя одиноко. Казалось, никто, кроме нее, не думал о том, что Саурон, только затаился на время, но не сгинул и наверняка готовит сокрушительный удар по их государству в государстве, которое он ненавидит, что в Арменелосе нуменорцы по-прежнему приносят в Черном храме кровавую дань Морготу, а Фаразон спит и видит их на коленях. Как и прежде, она осталась наедине со своими проблемами, дни и ночи напролет пыталась выявить уязвимые места своих врагов и готовилась продолжить борьбу. Напрасно Лот убеждал ее, что развязать войну всегда успеется и что ей следует наслаждаться текущим моментом, когда все ей благодарны за обретенную свободу. Но она знала, что не время быть безмятежной. Лучше всего ее настроение понимал Олвик, но с ним творилось что-то странное, с тех пор как они приехали в Нуменор. Он то искал ласки, то всячески избегал ее, часто исчезал, а иногда глядел на нее сумрачно, не по-доброму, особенно если Лот был рядом. Он будто бы ревновал ее к Лоту, хотя нелепо было предполагать такое. Еще одного старого друга обрела принцесса — ее любимый конь Чернолун дождался ее, и она была благодарна ему за верность и долгую память.
Принцесса обосновалась в башне Минастира на холме Оромет в Андуниэ. Отсюда в ясную погоду был виден, как светлый мираж, далекий западный остров Тол-Эрессеа, где жили телери — морские эльфы. Это они строили корабли, напоминающие лебедей. Во времена дружбы людей и эльфов в гавань Андуниэ приплывало много таких кораблей, но Мириэль слышала о них лишь в легендах. А с тех пор, как Ар-Фаразон обосновался в Арменелосе, местность пришла в запустение, и ничто не напоминало о величии былых времен, когда Андуниэ был столицей острова. Башня Минастира превратилась в приют для ласточек и белок. Мириэль перевезла сюда книги и нехитрые пожитки странницы. Она часто подолгу пропадала в башне, и даже Лот не осмеливался спрашивать, что за таинственные дела вершатся там.
Она не оставляла книги открытыми и на виду, а когда уходила, прятала их в тайнике, который нашла в башне, и при этом никогда не забывала произнести заклинание, надежно затворяющее дверь.
В Андуниэ все еще селились рыбаки, хотя и намного дальше башни Минастира. Они не могли не заметить, что старинная башня стала обитаемой. Иногда туда приезжала гордая дама на прекрасном черном скакуне, иногда ее сопровождал эльф, а порой огромный белый волк следовал за ней. Последнее случалось все реже, и Мириэль печалилась, что они с Олвиком отдаляются друг от друга.
Однажды у входа в башню Мириэль нашла человека, скованного ее охранительным заклинанием. Они с Лотом отнесли его подальше на берег моря, и через некоторое время принцесса освободила его от чар. Она подумала, что следует быть осторожнее и не оставлять книги без присмотра. Но опасалась она напрасно: суеверные рыбаки после этого случая стали обходить ее обитель стороной, а за ней упрочилась слава кол-дуньи.
Между тем элендили трудились неустанно. Они обновили тропу, ведущую на вершину Менелтармы, где находился алтарь Эру. Его расчистили и украсили. На этот алтарь никогда не приносили кровавые жертвы. В былые дни эльфы и люди часто собирались на вершине горы. Вокруг цветка, высеченного из матово-белого переливчатого опала, прообразом которого был цветок Телпериона в Валиноре, располагались низкие скамьи, при этом каждый круг был чуть выше предыдущего, и получалось, что алтарь-цветок находился в центре усеченного конуса.
Алтарь осыпали лепестками живых цветов и поливали ароматными маслами. Люди и эльфы заполняли скамьи, играли на лютнях и свирелях и пели прекрасные песни, грустные и радостные, светлые и тревожные, о любви и красоте мира или о деяниях прошлого. Пели не только обладающие дивными голосами, признанные всеми мастера, но и робкие новички, исполняющие свои песни впервые. Все любили эти дни песнопений Эру и с удовольствием приходили к алтарю, где как никогда ощущали родство душ и причастность к прекрасному миру, сотворенному для любви.
Начинались песнопения вечером, когда спадал зной и приходила благословенная прохлада, и продолжались до тех пор, пока пылающая ладья Анар, ведомая огнеокой Ариэн, плавно опускалась за западный край, изменяя краски неба и моря, превращая Валинор в волшебный край. И всякий раз солнце совершало тот же путь и скрывалось на западе, и долго не темнел за ним след, разрывая небо яркими сполохами. Всегда по-новому сиял небесный пожар, и нельзя было отвести восхищенных взглядов от солнца, уходящего на покой. Когда же совсем темнело и загорались звезды, люди и эльфы слушали мелодичное пение и радовались щедрой россыпи полуночных сокровищ у себя над головами. Звезды принадлежат всем, но каждый по-своему уносится к ним душой и улыбается загадочно так, словно ему одному открылась их вечная тайна. Рукотворные самоцветы пробуждают алчность, и самые прекрасные из них оставляют за собой кровавый след. Но никто не убивает друг друга из-за звезд. Люди легко дарят их друг другу и не беднеют при этом.
Ночью зажигали маленькие светильники, и это тоже было красиво — пляшущие огоньки в несколько рядов по кругу. Песни потихоньку смолкали, прерывались смехом, звучали нестройно, их сменяли одиночные трели, и вскоре все расходились, спускаясь с горы в теплую ласковую ночь. Кто-то покидал алтарь Эру счастливо-возбужденным, а кто-то, наоборот, в настроении лирически-грустном. Все, кто застал эти времена, сохранили тоску по ним.
Верные решили возродить эту традицию и ознаменовать праздником Благодарения возрождение своего государства.
Стояла осень — восхитительные яркие дни, когда деревья соперничают друг с другом в великолепии пышных нарядов, а небо кажется синее, если смотреть на него сквозь узоры их листьев. Дни были теплые, наполненные солнцем, ночи же зябкие, холодные, и тонкий ледок порой прихватывал лужи. В это время как раз собирают поздний виноград — огромные грозди крупных розовых ягод. Следует дождаться, когда они слегка подвялятся, и тогда вино, изготовленное из них, будет обладать тончайшим и нежным вкусом.
Роменцы собирали виноград и готовились к празднику. Мириэль иногда появлялась среди них и пила свежий сок, который через год превратится в полноценное вино. Она наблюдала, как молодые люди плели гирлянды из золотых и пурпурных листьев и возводили строения у подножия Менелтармы, где предполагалось устроить торжество. Ей хотелось почувствовать себя единой с ними, видеть мир их глазами и предвкушать праздник так же, как они. Она же еще не старуха и тоже любит веселье и вкусное вино, и песни. Почему же она тревожится постоянно и не дает себе забыть о своих заботах ни на миг? Ей так захотелось праздника и беспечной, хмельной легкости. Принцесса направилась к беседке, где юные роменцы угощались соком, завершив сбор винограда на сегодня. Она прошла всего несколько шагов и остановилась, скованная по рукам и ногам холодным ужасом.
Тот, кого она надеялась никогда больше не увидеть ни в этой, ни в следующих жизнях, Ярон, которого она убила, или Юниэр, с которым она столько раз с болью распрощалась, вел неспешную беседу с молодыми людьми и не замечал ее приближения. О, хоть бы она ошиблась!
Но вот он повернул голову и увидел ее. Тоска и безнадежность хлынули в сердце. Не может быть, чтобы он воскрес и снова преследовал ее! Он смотрел ей прямо в глаза, но не сделал ни шагу навстречу. Она устремилась прочь от этого наваждения, не замечая удивленных взглядов и пересудов окружающих.
Юниэр на самом деле не заметил, как она появилась, и был застигнут врасплох. В эти дни он вместе со всеми рьяно готовился к празднику и изнурял себя на виноградных плантациях. Так было легче переживать боль. Но сейчас он понял, что пришла пора сбросить волчью шкуру и все объяснить принцессе.
Мириэль бежала, пока не оказалась одна в лесу. Она прислонилась спиной к дереву и отдышалась. Как быть? Неужели ко всем ее бедам добавится еще одна? Что делает Охотник среди Верных? Он один способен устроить такую сечу, что некому будет жить в новом государстве. Чья душа им теперь владеет?
Шорох прервал ее размышления, она напряглась, но тут же облегченно вздохнула. Белый волк вышел на поляну.
— Это ты, Олвик. Ты знаешь, что я опять в опасности? Ты, наверное, почувствовал, что Охотник появился снова? Подойди ко мне, мой верный товарищ. Что мне делать? Не бросай меня. Я так тебя люблю.
Олвик не шелохнулся. Тяжко. Но надо решаться. И вот белый зверь распрямился и встал на задние лапы. Весь его облик расплылся, ей показалось, что она теряет способность видеть, и через мгновение Юниэр стоял перед ней. Мириэль почувствовала головокружение и медленно сползла вниз. Человек или волк снова стал расплывчатым пятном.
— Не бойся, — заговорил он. — Я не тот, за кого ты меня принимаешь. Ярон мертв и никогда больше не будет преследовать тебя. Я не причиню тебе зла.
— Кто ты?
— Я — Юниэр.
— А Олвик? — Мириэль не спешила верить всему, что он говорил.
— Олвик... погиб, когда вы спасались от Охотника в пещерах агнегеров в Эред-Фаласе. Обвал задавил его. С тех пор твоим Олвиком был я.
Юниэр рассказал ей и о том, что произошло много лет тому назад, когда они расстались. Рассказал, как, очнувшись от чар звезды, он проводил Дилидин в Страну Вечных Льдов и остался там, как наложили на него печать забвения и как память вернулась к нему уже в Средиземье.
Горькой и запоздалой была его исповедь. Вероятно, все было так, как он говорил, и нет его вины в том, что ее юная любовь умерла. Возможно, ей надо было остаться с ним, отстоять свое право, и тогда Мудрена не смогла бы увести его в непонятную Страну Ледяных Чар. Но с тех пор она столько всего пережила, что его возвращение теперь просто не имело значения. Это чужой человек. "А твой Юниэр лежит бездыханный с усохшей звездой любви в холодной ладони...": откуда-то вдруг всплыли в памяти эти слова. До встречи с Яроном она жила памятью об их любви и надеждой, что обретет ее снова. А потом словно что-то сломалось внутри, светлое стало темным и затаилось на сердце обидой. Она представила, как человек, который говорит с ней, становится прозрачным и улетает высоко в небо, а потом превращается в созвездие и теряется среди других созвездий, и она перестает его замечать. Да, ему следовало потеряться, исчезнуть навсегда, а не тревожить ее прошлое.
Он замолчал, покорно ожидая ответа.
— Зачем же ты вернулся из Страны Вечных Льдов, а не остался на этой... своей родине? — холод и непонимание были в ее взгляде.
— Ярон представлял собой большую опасность, и я был послан остановить его.
— О! Ты как воин света, противостоящий двойнику из мрака?
— Вроде того.
— Но, если Ярон повержен, почему ты не отправишься домой? Зачем было использовать облик Олвика и преследовать меня?
"Терзай мое сердце, я заслужил эту муку", — думал Юниэр и понимал ее боль.
— Когда я вспомнил, кто мы друг для друга... я не смог уйти... Мирэ. А открыться тебе сразу у меня не хватило смелости. Я решил, что буду охранять тебя от врагов и других напастей, как это делал Олвик, и, может быть, этим искуплю свое предательство.
— Я не виню тебя, — отрешенно сказала Мириэль, — все, что было между нами, — облачко, развеянное ветром. Мы прожили врозь целые жизни и теперь только помешаем друг другу.
— Не говори так. Наша любовь не легкое облачко, которое можно развеять ветром. Это гордыня не дает тебе услышать свое сердце. Ты же знаешь, что мы созданы друг для друга...
— Ты обезумел! Как ты смеешь являться ко мне через столько лет и говорить, что мы предназначены друг для друга? Как смеешь ты вмешиваться в мою жизнь теперь? Уходи. Я не хочу тебя даже видеть.
Юниэр молчал, потупившись. Она, пожалуй, права. Если он жил все эти годы в неведении о ней и, когда память вернулась, почувствовал их любовь так, как будто бы это было вчера, то она все пережила и забыла. Или постаралась забыть. Зачем же он бередит старые раны?
— Если можешь, прости меня, Мирэ, — тихо произнес он наконец.
— Эру простит, — ответила принцесса, — я не желаю тебе зла. Больше нам не о чем говорить.
— Но я не могу уйти. Ты бросила вызов сильным врагам. Твоей магии не достаточно, чтобы победить Саурона. Я должен быть рядом, чтобы помочь тебе.
— Мне не нужна твоя помощь! — гневно воскликнула Мириэль. — Ты должен исчезнуть из моей жизни навсегда! — "Ну, почему он не понимает, что ей больно быть с ним рядом?"
— Как пожелаешь, — ее слова ранили. Он знал, что этот разговор не будет легким, и все-таки надеялся на что-то, — ты не будешь видеть меня. Но я не уйду. И еще... — он взглянул ей в глаза, но она отвернулась, не желая видеть в них муку, — волком я больше не буду.
И он ушел.
Мириэль еще долго не могла прийти в себя. Буря протеста поднялась вдруг со дна ее души. Почему все происходит так, а не иначе? Почему не пришел он тогда, когда она так ждала его? И так нет ей покоя, а тут еще приходится заново переживать старую обиду. "Это все не имеет значения, — убеждала она себя, — отпусти его, освободись от горькой памяти, он чужой, мы чужие". Но напрасно она уговаривала себя, он не становился ни облачком, ни созвездием.
Оказывается, куда легче было жить, думая, что он где-то далеко или его нет в живых, чем теперь, когда он вдруг объявился.
— Если он действительно любил меня, то никакие чары не могли бы заставить его забыть обо мне, — она почувствовала боль в сердце, показалось, что оно стало твердым и холодным, как могильная плита, и она не смогла согреть его прощением.
И еще одну потерю пережила сегодня Мириэль: ее верного друга Олвика больше никогда не будет с ней рядом. Мириэль медленно побрела к башне, чтобы помолиться о душе снежного волка — друга, который никогда не обманывал и не предавал ее.
Юниэр больше не скрывался. Он встретил многих друзей в Роменне, и все были рады его возвращению, вздыхали, правда, по поводу его разлада с принцессой, но что делать, такова жизнь, с кем не бывает. Его не утешали их искреннее сочувствие и бодрые пожелания, но он не подавал виду.
Он получал настоящее наслаждение, помогая роменцам строить новое государство, и держал свое сердце открытым для каждого. Их надежды и мечтания были наивны и едва ли осуществимы, но без веры в жизнь не может быть и самой жизни, и не верящему в счастье никогда не стать счастливым. Если бы не отчуждение и неприязнь, которые вызывало у принцессы его появление, он был бы счастлив. В приятной суете подготовки к празднику они иногда встречались, но Мириэль делала вид, что не замечает его, а он больше не пытался напоминать о своем присутствии.
Роменцы заново заселяли Андуниэ, те, кто не желал признать Мелкора Богом и кто опасался Саурона, приходили теперь из других городов Эленны и просили прибежища в новом государстве. Сами же Верные редко бывали в Арменелосе. Амандил просил, чтобы они вели себя осторожно, потому что большинство нуменорцев ненавидели эльфов, а заодно и элендили.
Полномочия, которыми король наделил вдруг Верных, возмутили граждан, а свобода, которую они получили, пугала послушных обывателей. Амандил надеялся, что со временем люди привыкнут к новому порядку вещей, присмотрятся к элендили и увидят, что помыслы их чисты, а дела благородны. Они не оскорбляют и не убивают зря, не приносят кровавые жертвы. Увидев, как процветает Роменна и Андуниэ, как доброжелательны и искусны их жители, многие потянутся к Верным, а Саурон в конце концов окажется без поддержки. Со временем... Но будет ли им дано время?
