Все это я охватила за долю секунды. А в этот миг Дамьян, оттолкнув от себя Джессику, бросился ко мне.
— Дьявол! — взревел он не своим голосом. — Дьявол тебя побери! Ты неугомонная, сумасшедшая чертовка! В какие приключения тебя потянуло на этот раз!
Он опустился передо мной на колени и, не щадя моего ломившего от боли тела, сграбастал на руки. Я застонала. Но он со злостью рявкнул:
— Терпи, дуреха! — и прижал к себе еще сильнее. Мне почудилось, я услышала, как затрещали кости. — Какого рожна тебя понесло сюда! Глупая, глупая...
— Я не сама...хотела помочь...— попыталась оправдаться я, но слабый голос не слушался, слова застревали где-то в горле. Я прижала голову к его плечу. Все хорошо. Теперь я в безопасности. Но, уже проваливаясь в беспамятство, я уловила тихие, почти неслышные слова, сказанные торопливым шепотом и предназначавшиеся только для слуха Дамьяна.
— Мистер Клифер, — я узнала голос Джордана, — я тут нашел кое-что... Ваш хлыст, сэр!
После помню смутно. Меня положили в теплую постель, смазали раны какой-то зловонной мазью, напоили горячим молоком, закутали в одеяла, обложили грелками. Помню искаженное лицо Дамьяна, склонившееся надо мной. Его белесые брови были свирепо сдвинуты, а на лбу пролегла глубокая морщина.
Проснулась я от ноющей боли на спине и плечах. Я старалась не шевелиться, чтобы не растревожить раны еще больше. Прямо к кровати было пододвинуто кресло и сейчас в нем крепко спала Жаннин. Укрытая пледом до самого подбородка, она откинула голову на спинку и, приоткрыв рот, мирно посапывала. Лишь бы не разбудить ее! Чего мне сейчас не хотелось, так это хлопотливой возни вокруг меня.
В комнате было по-утреннему сумрачно. В носу щекотало от въедливого запаха мази, впитавшегося в постельное белье, и сырости, какая всегда бывает под утро в холодной комнате. Я лежала совершенно неподвижно. Не вздыхала и не глазела в потолок. Глаза были закрыты, руки сложены на груди поверх одеяла. Я лежала так тихо, что если бы Жаннин открыла глаза, чтобы проверить состояние пострадавшей, то она, с ее то актерским воображением, могла бы запросто удивиться, не обнаружив в руках у меня зажженной свечи и креста.
Зато я могла подумать. Перед глазами неотступно стояла картина ночной борьбы. Я до сих пор ощущала на теле горящие отпечатки цепких, сильных рук, толкавших меня в пролом.
Шок, который я испытала, оказался гораздо сильнее, чем я ожидала. Ведь я была на краю гибели! И если бы не случайность, если бы я не увидела тень на стене, не шагнула назад от ступеней, то сейчас бы лежала на нижнем ярусе башни со сломанной шеей.
Теперь то я со всей ясностью понимала, что меня заманили в ловушку. А я, как глупый, доверчивый щенок повелась на приманку и бросилась в расставленные сети!
Я же с самого начала ощущала что-то неладное. Неестественно тихий, неясный крик — разве так зовет на помощь попавший в беду человек? Этот спектакль предназначался для меня одной. Только я должна была слышать этот крик. Я, а не весь дом!
Сейчас без колебаний могу сказать, что зов, разбудивший меня, доносился отнюдь не из башни. А отсюда из коридора. Нападавший вынужден был подойти к моей двери, чтобы разбудить меня, но звал очень тихо, талантливо играя голосом. Ему пришлось потрудиться, поскольку из-за отвара я провалилась в забытьё и проснулась не сразу. Ах да, отвар! Похоже, он тоже часть спектакля. Нужно было ослабить меня — и как этого добиться? Конечно же, снотворным!
Я вспомнила, как стоя в коридоре, мне казалось, что крик звучит где-то поблизости. Нападавший был уверен, что ничем не рискует, что кроме меня некому слышать его, и потому мог запросто совершать маневры, перемещаясь то в башню, то в коридор, наблюдая за мной и подталкивая своим криком о помощи. Получается, он знал, что в соседних комнатах никого нет! Но как же он мог знать? Если только...Стоп! Я не должна возводить напраслины! То, что женщин не было, еще не означает, что кто-то из них напал на меня. Рассуждай здраво...у них могли быть свои дела. Ночью? Да, ночью!
Ну, Джессика то понятно. Тут и гадать нечего — она стояла рядом с Дамьяном, прижималась как-то...как-то уж слишком по-собственнически, будто даже в такую минуту хотела показать мне, что только она может владеть им...И, возможно...хм...у нее вошло в привычку не ночевать в своей комнате. Уж слишком откровенно она временами смотрит на него. И, естественно, об их отношениях и о том, что Джессика проводит ночь не в своей комнате, мог знать и нападавший.
А вот Жаннин... я приоткрыла глаза и покосилась на спавшую в кресле женщину. Она все также сладко посапывала, вздрагивая губами и что-то лопоча во сне. Заботы о пострадавшей не сильно волновали ее, и она без зазрения совести отдалась во власть Морфею. Мне вдруг пришло в голову, что утром так крепко спать может только человек, прободрствовавший всю ночь.
Где же ты была, Жаннин? Если это она выманила меня и ждала там, в башне, тогда многое сходится. И отвар, напичканный снотворным, чтобы вялость свела на нет мое сопротивление, а затуманенный дремой мозг не сообразил раньше времени, что происходит. И крики, так мастерски разыгранные, что я встревожилась и, не раздумывая, пошла на зов. Кроме того Жаннин могла знать, что в соседней комнате никого нет, и Джессика не станет случайной помехой в ее изощренном плане. Мне припомнилось наш вечерний разговор, когда она так душевно желала мне спокойной ночи. Еще тогда мне почудилась какая-то деланность в ее поведении...Неужели это она?! И все же... Да, бесспорно, у нее был повод. Она жаждала стать хозяйкой Китчестера не менее страстно, чем ее сын. И все-таки меня не оставляло сомнение.
Сквозь полуопущенные веки я с пристрастием вглядывалась в ее лицо. Розовое, полное, простоватое, но если всмотреться, заметны завистливые складки в уголках губ и не разгладившееся даже во сне выражение жадности. Но способна ли Жаннин на хладнокровное, тщательно продуманное убийство? И если да, что помешало ей сделать это сейчас, когда мы одни в комнате, а я беспомощна и измучена болью?! И разве могла бы она так спокойно развалиться в кресле и, словно невинный младенец, предаваться мирному сну, если бы полночи с хладнокровием приводила в исполнение план моего убийства?
Я слышала, как Жаннин неоднократно говорила, оправдываясь, что бывают ночи, когда ею овладевает такой чудовищный голод, что, измучившись сильными спазмами в животе, она вынуждена спускаться на кухню и перехватывать чуток холодного мясца и кусочек сыра, чтобы до утра успокоить разбушевавшийся желудок.
— Голод — он нестерпимее самого мучительного недуга! — восклицала она при этом. — И если затягивать с "лечением", то он только обостриться и...страшно подумать, какие могут быть последствия! А поесть я люблю! И не вижу в этом преступления. Ростбифы ведь не жарятся исключительно ради созерцания их пленительной красоты!
Возможно, и в этот раз она прокралась на кухню и усиленно предалась самолечению, втихаря разделавшись с кусками мяса, за которыми последовал приличный ломоть ее любимого козьего сыра, и, запив все это удовольствие домашним элем, предотвратила тем самым страшные последствия своего чудовищного голода.
И потом, размышляла я, оглядывая рыхлую фигуру, развалившуюся в кресле. Жаннин была не маленькая. Очень даже не маленькая. Конечно, в сравнении с тетей Гризельдой она проигрывала. Толщина ее фигуры была еще далека от совершенства в отличие от тетушкиной, но и с таким недостатком Жаннин казалась весьма грузной особой. Однако нападавший был куда проворнее, умудряясь не только бесшумно двигаться, но и достаточно быстро перемещаться. Правда, мне вспомнилось, граф однажды упоминал, что во времена своей актерской молодости Жаннин танцевала в кордебалете...
Я старалась припомнить все, что хоть немного отпечаталось в памяти о нападавшем. Но как не усердствовала, он так и остался скрытым под покровом тьмы. Единственное, в чем я была уверенна, так это в ненависти, лютой ненависти, владевшей им. Сейчас я ругала себя самыми суровыми словами, что мне не хватило сил или...смелости обернуться и посмотреть ему в лицо. Даже сквозь темень, даже с затуманенным сознанием я бы смогла понять — кто же это! Но нет...нападавший, все тщательно продумал! Тьма, внезапность, снотворное и, конечно же, дикая, всеохватывающая боль от ударов — помогли ему ослабить меня и...остаться неузнанным, когда его кошмарный план не удался.
Почему, он не смог столкнуть меня?! Впрочем, я отнюдь не кроха, а довольно рослая особа. И совсем не принадлежу к тем заморенным девицам, которые надрываются, взяв в руки зонтик, или сгибаются под тяжестью сервировочного чайника. Я всегда с гордостью думала, что устою и выдержу там, где любая из этих девиц шлепнется в обморок и раскиснет. А ведь так и случилось! Я смогла выдержать, смогла противостоять! Противник недооценил меня! И, кроме того, я не раз читала, что, в борьбе за свою жизнь, человек способен выделывать такие трюки, какие не под силу и ярмарочным гимнастам.
Этот некто не выходил у меня из головы. Кто же это? Кто еще кроме Жаннин мог подсыпать в отвар снотворное? Может, я зря пытаюсь найти оправдания для нее? Если же не она, то кто?
Изо всех сил я пыталась сдержать ломившиеся в душу подозрения и страхи. Я отвергала их. Я призывала себе на помощь все мыслимые причины, которые подтвердили бы неприемлемость того объяснения, которое неотступно преследовало меня и страшило. Голос разума я слушать отказывалась. А разум приводил очень веский довод: если он женится на тебе, то все равно не будет полновластным владельцем Китчестера, а если ты умрешь, замок целиком перейдет в его руки! Все кричало во мне: посмотри, посмотри в лицо фактам. Не было бы тебя на пути, все было бы в его руках. В руках Дамьяна!
И его хлыст...я ведь слышала торопливый шепот Джордана, о том, что там был хлыст. Но как он очутился там? Дамьян никогда не расстается с ним! А что если... что если он не только хотел убить меня, но и отомстить, потешив ненависть, пылавшую в нем, из-за того, что я сама воспользовалась этим хлыстом, спасая Джудит от его домогательств?! Может быть, поэтому нападавший с таким рвением полосовал мне спину!
Мог ли Дамьян пойти на убийство? "Да, мог!" — с внезапной ясностью поняла я, вспомнив холодную жестокость, с какой он расправлялся с препятствиями, вставшими у него на пути. Но как же Джессика, ведь они были вдвоем?! Да, но в его ли спальне? Может быть, они вдвоем и придумали весь этот изощренный план?... Чего действительно хотел Дамьян? Хотел ли он быть единоличным владельцем поместья? И вообще знала ли я Дамьяна?
"Хватит!" — осадила я себя, чуть ли не со злостью. Если продолжать в том же духе, можно надумать таких отвратительных вещей, от которых самой же будет стыдно! Все мои подозрения необоснованны. Пока единственное, что я знала — моя жизнь в опасности. Преследования, шаги, смазанные петли — все это не игра моего воображения. Тот, кто хочет избавиться от меня, действовал без колебаний и вряд ли оставит свои попытки.
От этой мысли мне стало жутко. Я неосознанно сжала заледеневшие пальцы в кулак, и заметила это только, когда ногти больно впились в ладонь.
Жаннин все так же спала. За то время, что я размышляла, она ни разу не пошевелилась и, если бы не сладкое посапывание, можно было подумать, что в кресло усадили восковую куклу мадам Тюссо.
Стараясь не шуметь, я поднялась, скривившись от боли. Лежать больше не могла. Спина нещадно ныла. Да и тело отекло от долгого лежания. На цыпочках пройдя в туалетную комнату, я заметила чашу с водой. За ночь вода стала совсем ледяная. Я вспомнила, как окунула в нее лицо, стараясь избавиться от сонливости. "И это тоже спасло меня", — мелькнуло в голове. Если бы я хоть на время не приободрилась, то до башни доковыляла бы уже сонная и обессиленная.
Окунув руки в воду, я приложила влажные ладони к лицу и на миг застыла так. Если я останусь здесь, то непременно случиться еще что-нибудь, подумала я. Если останусь... Стоит ли рисковать, чтобы вновь столкнуться с неизвестным, который хочет, чтобы я исчезла. Я не знала, как быть. Сегодня утром Найтингейл Сноу казалась мне почти незнакомкой, которая сильно во всем сомневалась и к тому же была страшно растеряна.
Боялась ли я? Да, очень! Тогда в чем же дело? Мне ведь ничего не стоит собрать свои немногочисленные вещи и сегодня же покинуть Китчестер. Возможно, тот человек вздохнет с облегчением, если я не буду маячить у него перед носом. Ничто не удерживает меня здесь — кроме моей собственной воли.
Смочив полотенце, я осторожно протерла красные рубцы на плечах и спине, до которых смогла дотянуться. Еще долго шрамы будут напоминать мне о сегодняшней ночи. Глаза защипало, нахлынули запоздалые слезы. Я как будто ясно ощутила обжигающее прикосновение хлыста к своему телу. Вмиг ослабев, я облокотилась на полку, сдвинув в сторону кувшин и чашу. И стояла так, закрыв глаза и пытаясь успокоиться.
И вдруг раздался какой-то скрип, от которого сразу ёкнуло сердце, настолько я была взвинчена. Обернувшись на звук, я увидела, как медленно открывается дверь. Я уже приготовилась к самому страшному...Но за дверью оказался всего лишь старый граф. Увидев меня на ногах, он тут же заголосил, сотрясаясь всем телом от натуги:
— Ты чего это шастаешь, безобразница! А ну марш в постель! Тоже мне, геройствовать вздумала! Вон какая белая, будто муку раздувала! Того и гляди, без чувств бухнешься. На кой мне тут вторая чахоточная истеричка?! Сейчас твоя показушная выдержка никому не нужна! Лучше отлежись...И куда только эта тетеря смо...а-а-а храпит тетеря и в ус не дует...
Стариковскому возмущению не было предела. Неизвестно сколько времени он еще многословил бы, если бы я не прервала его весьма наглым образом. Слезы уже прекратились, но вот мой нос все еще пребывал в плаксивом состоянии и, раскиснув, тёк самым неподобающим образом. Бестактно шмыгнув носом, а потом еще парочку раз, я поспешно отвернулась от графа и, пройдя к комоду, вытащила оттуда носовой платок и дерзко высморкалась.
— Ну, что разнюнилась, как садовая лейка! — ответил на это бескультурье дед. — Неразумно с твоей стороны так раскисать из-за глупой шутки!
В первый момент я не поняла, что имеет в виду граф, говоря о глупой шутке. С тугим скрипом, достойным медлительной старой телеги, до меня наконец-то добрался смысл его слов. Я никак не могла поверить, что граф мог так интерпретировать то, что произошло сегодня ночью.
— Глупая шутка?! — выкрикнула я. Какой же бред, так думать! Я держалась на грани, еще мгновение и я сорвусь в истерике. — Это не шутка! Это совсем не шутка! А если кто так шутит, то таким шутникам место на виселице!
Я возмущенно уставилась на деда. Он же без тени смущения подошел к креслу, где спала Жаннин, сном настолько крепким, что наши громкие голоса ни сколько не потревожили его сладости, и совсем неделикатно тряхнул ее за плечо. Та тут же распахнула круглые глаза, и ей хватило всего дольки секунды, чтобы сообразить, что происходит. Столь моментальная реакция вызвала у меня заслуженные подозрения в глубине и безмятежности ее сна.
