... — Доброе утро, товарищи! — сказало Московское Радио. Я открыл глаза. Юри все еще спала, Эва бегала по боковой поверхности овоида капсулы в костюме "Адидас" и кроссовках "Пума". Не останавливаясь, она кивнула:
— Доброе утро, товарищ, — и продолжила свой утренний бег. Юри заворочалась и пробормотала не просыпаясь:
— Да чтобы тебе брашпиль в плавки! — и засопела дальше, ворочаясь и вздрагивая.
— Шерри-шерри-бренди пьют одни лишь денди, — подал голос Дэв, восседая с бокалом марлабрандского перед огромным, почти опустошенным блюдом знаменитых на всю Тхерру тхонговских пирожков "Кровавая Луна". Он был куда как навеселе:
— Предлагаю потанцевать где-нибудь здесь. Например, в Африке.
Подумал, покачал головой:
— Нет. Не в Африке. Это ж придется грабить бедных негров, а у меня к их женщинам интерес очень слабый.
— Нигде мы танцевать не будем, — опустил его я с небес на землю, — Нас тут и так в двух с лишним экземплярах каждого. Так что нам пора приземляться, но осторожно. У нас есть сутки, чтобы определиться.
— Отчего сутки?
— Оттого, что с желаниями кораблей тоже не мешает считаться! — категорически вмешалась Валькирия, — Мальчик, я просто не желаю задерживаться здесь дольше, чем это необходимо!
Опустевшее блюдо и бокал полетели в утилизатор:
— Ну и ладно. Мы в Россию? Что ж, "есть женщины в русских селеньях", как сказали классики, — покорно вздохнул Дэв, — Едем на Гнилое Ранчо?
— Да. Валькирия, наводись по моему пеленгу — мы с Дэвидом еще должны быть на ранчо. Все виды прикрытия. Пси-проектор на сопровождение. Посмотри заодно чужие системные и подсистемные лучи. Сдается мне, что за нашими развлечениями наблюдало немало народу. Юри, проснись, радость моя, мы приехали!
— Ммффф... А? Угу... — наконец изволила проснуться коршианка, — Это чего тут? А, понятно.
Неподалеку от нас закрутился снежный вихрь сверкающих искорок, став незнакомым гуманоидом в обтягивающем зеркальном трико:
— Галаксовидение, — объяснил он в ответ на недоуменные взгляды, — Дорогие абоненты, должен сообщить, что Его Сияние и спутники благополучно прошли Круг Первый и завершив ритуалы Первого Посвящения, вернулись в Персональную Исходную Точку пространства — времени в нашей славной галактике Номай. Разрешите от вашего имени и по поручению поздравить обладателя Тольцары и задать ему несколько вопросов относительно его дальнейших...
— А ну катись отсюда, стервятник! — заорала багровая Юри. Гуманоид схватился за голову и с криком исчез. В капсуле повисла неодуменная тишина. Затем Дэв, морда которого была вытянута больше, чем у других (у меня и Эвы), недовольно проворчал:
— Ты чего это? Может, я всю жизнь мечтал дать интервью по галаксовидению? И кто это такой был вообще?
— Обыкновенный наглец, — буркнула Юри и углубляться в эту тему наотрез отказалась.
— Все же мне кажется, — начал было я, — что невежливо...
— А вот МНЕ кажется, что не надо делать из себя посмешище! — оборвала она меня, — Тебе пока что нечем гордиться перед аудиторией Галаксовидения, а будущие заслуги не в счет! Вот так-то! Этот жареный репортеришко никуда не убежит, а ты собирался просмотреть обстановку на ранчо. Так смотри себе.
— Она права, Эн Ди, — мягко тронула меня за локоть Эва.
Мы намотали немало витков на короткопериодической орбите, которую неизвестно зачем избрала Юри, пока в доме происходили уже знакомые события. Время от времени, включив индигал и облегчив чей-нибудь солидный банковский счет, мы отправлялись на вылазки. И я за двадцать четыре часа увидел неизмеримо больше, чем за всю предыдущую терранскую жизнь. Я стоял на красной черепичной крыше старинного дома в Старом Городе Сан-Паулу, что в Бразилии, а вокруг взметали камень и стекло, подпирая небо, башни небоскребов. Я ел горячую лапшу у уличного продавца, прислонясь к Великой Китайской Стене. Я лежал на остывающем вечернем песке Сахары, а неподалеку рычал, пробуя голос, молодой лев. Он чувствовал мой запах, стеснялся чужака и рычал ужасно неуверенно. Недалеко от Парнаса я торговался с проституткой Мишель, она оказалась гомиком, и я выкинул этого педика со второго этажа в Латинском Квартале. Я катался на снегоходе в Антарктиде и на яхте в зловещем Бермудском Треугольнике, и пил ямайский ром на одноименном острове, и еще в Японии, Германии, Греции и Швеции, Гонконге и Чили, Голландии и Мозамбике...
Это была какая-то судорожная жажда хоть надкусить неведомое, недоступное прежде. Кинуть мгновенный взгляд на все. Другие не понимали этого, и только пьяный мудрый Дэвид промолвил:
— Русские идут! Дорвался до заграницы. Правда, у него дома на улицах танки, ну так что с того, ему некогда! Он же веселится.
Но я утащил его в забегаловку "Джез-Тиос", что в Боготе, и мы напились там, и с кем-то подрались, так что мстительная Валькирия забрала нас уже из полицейского участка, где в наши спины дубинками вколачивали права и обязанности гуляк Боливии, немало озадачив нашим исчезновением коренастых усатых полицейских...
— Ох! — сказал Дэв, лежа на животе, — Это называется "на износ", я больше не участвую! Так отделать нас ни за что!!!
— Как это ни за что?! — расхохоталась Юри, — А кто орал что-то про чиканос? Кто бросался в посетителей и хозяина бутылками из-за стойки? Кто перебил все стеклянное, включая окна и пепельницы? Кто, в конце концов, чуть не изнасиловал почтенную даму и кто искусал двух полицейских?
— Не помню, — стыдливо пробормотал Дэв, — Это не я, это все он!
— Да уж Эн Ди от тебя не отставал, — фыркнула Юри.
— И это называется взрослые, культурные люди, — проскрежетала Валькирия, — Вот связалась же я с отребьем!
— По хронометру наступило утро двадцатого, — сказал я, переводя стрелку в мирное русло, — Что на ранчо?
— Все в порядке, — буркнула Валькирия, — Вы оба занимаетесь любовью с майанками. Впрочем, ты уже уснул, Дэв пока еще нет, но тоже вот-вот заснет.
— Если нам сейчас вмешаться... — начал было Дэв, — То...
— Ну уж нет!!!
— Нет! — на два голоса запротестовали корабли, и Юри отрицательно покачала головой:
— Это уже прошлое, и не подлежит изменениям. Причинность...
— Какое дело Бразелону до причинности? — подколол ее я. Юри нахмурилась:
— Бразелону — может, и никакого, а мне — есть! И не будем, а то как дам раза!
— Хорошо, не будем, — примирительно сказал я, — Тяжелый ты человек.
— Своими благоглупостями вы и из ангела сделаете черта.
— Пора переключать сознания на отраженный луч, — сообщила Валькирия, — Перехожу на стационарную орбиту, зависаем с Драйвером точно над Гнилым Ранчо.
— Финальная сцена первого действия, — сказал Драйвер, — Выход Тунга.
Тела остались на Валькирии, мы присутствовали на моей даче только зрением и слухом. Здесь все еще спали. Тут в предрассветном, сером, мелком грибном дождичке появился Тунг. Электростатическое поле окружало его, не давая мороси упасть на пятнистое лицо и белоснежную тогу. Было странно видеть его с обоими руками. Тунг брезгливо подошел к прикрытой сверху брезентовым лоскутом копне сена, подергал за маленькую ступню Талассы:
— Подъем. Пора отрабатывать харчи. Держи вот это, не бойся, — он достал из складок тоги металлическую иглу, — Одежду тоже не забудь. Я пошел к Тьеле, сама одевайся, как сработает — уходим отсюда.
Тунг развернулся и вошел в дом. Фокус луча последовал за иглой. В полумраке "мышиной хатки" на боку спал зарывшийся в сено нескладный семнадцатилетний парень — я. Талааса погладила его по щеке:
— Эй, Эн Ди, просыпайся! — а в ее руке уже была зажата игла, зажата привычно, как у медсестры — шприц.
— Ммффф... — заворочался подросток. Талааса прошептала, занося иглу:
— Прости меня, сейчас я причиню тебе боль. Очень большую боль, но так нужно. Я люблю тебя и буду любить во всех воплощениях. Найди меня, когда ты станешь свободным, и я стану тебе кем ты захочешь. Прощай, любимый...
В спину вонзилась ледяная металлическая игла, взрыв боли прокатился по телу, парализовал и взорвал Вселенную. Настала смерть... Подросток распахнул мутные глаза и обмяк. Впившаяся в спину игла издала сытое урчание, постепенно повышая тон. Некоторое время на его — моем лице еще жили безмерно удивленные глаза, но закрылись и они. Талааса торопливо собрала раскиданную одежонку, натянула на себя свое, все с соломе, черное платье, привязала принадлежащие мне джинсы и майку узлом к ноге неподвижного тела под нарастающий визг иглы. Всхлипнула и выбралась из стога. Тунг и Кьела ждали ее у крыльца. Тунг поморщился:
— Долго возишься! Вот-вот прибудут двойники и заканчиваем.
— Я, кажется, забыла в доме заколку, — запинаясь, пробормотала Талааса.
— Быстро. Ждать не будем, — хмуро бросил Тунг, Талааса шмыгнула в дом, пробежала под совсем тонкий камертонный звук в спальню, на бегу подхватила из ничего маленький приборчик и коснулась им иглы, торчащей из спины Дэвида. Тон резко изменился. Талааса подбросила приборчик вверх, он исчез в потолке, словно его и не было. Подобрав на обратном пути с пола какую-то из своих финтифлюшек, она выскочила под нарастающий визг игл на улицу. Раздались хлопки, второй — со стонущим, тяжким ударом, от которого содрогнулся дом и посыпалось оконное стекло в спальне. Тунг рывком обернулся к Тьеле, выхватил из тоги белый прямоугольник психоключа. Растерянная Тьела застыла с мечущимися глазами. Тунг недобро зыркнул на съежившувшуюся под колючим взглядом Талаасу:
— В дом. Бывстро! Но смотри мне!
При виде разбрызганного по спальне кровавого месива Талааса чуть не потеряла сознание, а Тунг покачнулся и замычал. Рот его превратился в ровную линию, прищуренные глаза не сулили ничего доброго:
— Та-ак!... — он рывком повернул к себе Талаасу, заглянул в расширенные от ужаса и отвращения глаза, — Кто из вас?
Девушка отрицательно затрясла головой, лишившись от страха дара речи. Тунг закатил ей звучную оплеуху:
— Да я на ремни вас разрежу. Обеих.
Заорал:
— Немедленно убрать весь этот кабак!!!
Глаза Талаасы закатились, и она сползла по стене на окровавренный пол. Проклиная все на свете, Тунг вызвал аппаратную Академии, распорядился прислать кого-нибудь навести чистоту и забрать "этих мразей". Через три минуты четверо майанцев во главе с самим Тунгом быстро навели чистоту и исчезли, прихватив Тьелу и Талаасу.
На крыльце дома сидели мы с Дэвидом. То есть наши двойники. Разума у нас не было ни на грош, но ни один ученый Террис, доведись ему их исследовать, не усомнился бы, что это мы. Мы послушали тишину. Потом Валькирия сказала:
— Девочку жалко.
— Ну теперь-то можно вмешаться? — спросил Дэв, даже он понял, по чьей вине он стал ксеноргом, — Выяснить у этой Талассы подробности?
— Поздно, — сообщила капсула, — Ей сожгли мозг.
— Да отключи проектор, машина! — заорал я, — Юри. Это ты сделала?
— Может быть, и я, — грустно моргнула она, — Но, понимаешь, иначе ее не отпустили бы так легко. Ее бы мучили, а она многосмертная. Вот я и отпустила девочку, которая честно сделала свою работу, отдохнуть в Смерть. Ну попытайся это понять, ладно?
— Хорошо, — покорно сказал я, — Я попытаюсь. Только все это чересчур жестоко для меня. Валькирия, там еще есть лучи, кроме наших?
— Уже нет, — грустно сказала капсула, — Я высаживаю вас, капитаны? Счастливо, я сопровождаю.
— Все же надо было из него выпустить кровь, — пробормотала Эва. Я пожал плечами, уже сидя в жестком кресле у камина и принюхиваясь:
— Не думаю, что я оказался бы добрей на его месте. Боже, как воняет!
Юри побитой собачонкой причела на угол кресла:
— Твоя пустота внутри хуже, чем презрение... Не могу тебя понять, не могу. Пожалуйста, Эн Ди, будь собой! Ну приди в ярость, избей меня, но не будь ТАКИМ!
— Я таков, каков есть. Дэв, друг мой, достань из фризера бутылку водки и что-нибудь закусить. И забери из кухни радиотелефон.
— Что ты собираешься делать? — спросила напуганная печальным и торжественным видом Дэвида Эва. Я поднялся, поставил чистые стаканы и пепельницу на стол:
— Погиб человек. Это просто обычай, Эва.
Дэв притащил тарелку с хлебом и колбасой, зажав под мышками водку и радиофон, поставил все на стол, помялся:
— Они любили пиво. Там еще осталось несколько банок, я принесу? И горчицы. И еще чего-нибудь.
— Здесь есть еще салат и вареная картошка, — раздался чуть позже из кухни голос Дэва, — Но картошка холодная.
— Она такая же многосмертная, как Мани, как Кобра, как Дэль, Вада и Тирра, — упрямо сказала Юри, — Счет смертей открыт давным-давно, и не скоро прекратится. Так почему по ней ты столь печален, более, чем по тем, кто гиб на твоих глазах, а кое-кто даже от твоей руки?
Я покачал головой, открывая водку и наливая себе и Дэву:
— Не знаю, да и не хочу разбираться. Я просто хочу помянуть эту девочку добром, и ничего больше. Она погибла за меня и за Дэвида.
Юри помрачнела и отошла от меня. Эва посмотрела в глаза:
— Может, я ничего не понимаю, но если обычай не запрещает — то я тоже помяну ее добром.
Принесший снедь Дэв приподнялся и передал стакан Эве. Я налил еще один:
— Царствие ей небесное, она была потрясающей девчонкой.
— Пожелание учтено, — непонятно сказала Юри. Но я что-то не хотел уточнений. Все равно они окажутся маловразумительными.
Дэв выпил, похрумкал салатом и пробурчал:
— Чего-то мне неохота тут, на Террис, рассиживаться. Ты собираешься куда?
— Своих проведаю, и вперед, — улыбнулся я, — Да и то не всех. Они по мне не соскучились, а я вроде бы тоже не так уж сильно. Разве что по бабушке.
— Меня с собой берешь? Только не к бабушке?
— Ясное дело, беру! — улыбнулся я, — Где я найду второго такого мастера грязных трюков? Кораблик мы тебе подыщем, да и женщину тоже.
— Женщину я и сам себе найти могу, — распушил хвост Дэв, — Главное — корабль. А насчет женщин... — Дэв задумчиво посмотрел на Эву, — она говорит, что у нее сестренка незамужняя имеется, в точности как она сама, но помладше.
Эва улыбнулась и кивнула. Я расхохотался:
— Ну так и флаг тебе в руки, Дэв! Бархатный такой флаг с Ленином, серпом, молотом и золотыми кистями! А ты, Эва, сводничаешь, как вылитая терранка. Может, он ей еще и не понравится?
— Еще как понравится, — улыбнулась Эва, — А главное, Эн Ди, будь уверен, что он будет прикрыт со спины не хуже твоего.
— Своих проведаешь? — спросил я его. Дэв отрицательно покачал головой.
— Тогда приглядывай за окрестностями. А я, пожалуй, прогуляюсь по "столице нашей родины — Москве". Только индигал проверю. Да, девочки, не забудьте адаптироваться по местной моде. Дэв, проследи, чтобы у них было положенное число глаз, грудей и пальцев. И все такое. Голограмму...
Передо мной повисло мое объемное изображение. Я повернул его спиной, посмотрел с боков и кивнул:
— Пойдет. Валькирия, посади меня на луч, — и тут же оказался парящим над облаками.Тверди и видно-то не было в серой мокрой вате дождевых туч. Я покрутил головой:
