И ещё утешала расстроенного младшего, чтобы не переживал — все отстирается. Напоминала она Миньке игручего такого котенка с которым так классно было общаться, дурачилась и хохотала от души с Филюнькой, не визжала на американских горках и чем-то неуловимо напоминала мамулю.
Уезжали они, оказалось, в один день и в одно время. До Москвы ехали вместе, Минька упросил свою соседку, пожилую женщину, поменяться с Машей местами, та с удовольствием согласилась — там была нижняя полка, и ехали Аверы с Машей все так же много смеясь и ведя разговоры на всякие темы.
Минька потихоньку подкладывал Маше еды, видя, что девчонка экономит, перебиваясь только чаем с печеньем. Она, было, заикнулась, что не надо, но кто бы стал её слушать, тем более младшенький строил такие умильные рожицы, говоря, что столько много они с Минечкой ну никак не осилят.
В Москве переехали на Ярославский, посадили Машу в поезд. Минька умудрился незаметно сунуть в карман её сумочки пять тысяч, понимая, что девчонке ехать прилично. Договорились созваниваться, обменялись телефонами и расстались, довольные друг другом. И не видели Аверы, что едва поезд отошел, Маша расплакалась — зацепил её Авер.
А Авер, который Минька, через неделю стал ловить себя на том, что ему стало скучно без Машиных разговоров, смешков, восторгов, подколок, и он тут же набрал номер девочки, которая, услышав его голос, радостно закричала в трубку:
-Миша!! Миша, ты мне позвонил!! Я так рада. Только вот зачем ты мне деньги в кармашек засунул, я бы и без них доехала. Но спасибо тебе большое — пригодились.
-Вот видишь, значит так надо было!
И начались у них после этого долгие разговоры обо всем, а Филюнька втихую сказал родителям:
-Вот увидите, Маша Нечаева будет Аверченко, потому что я её для Минечки нашел и выбрал.
Лешниковы в конце мая собрались-таки на УЗИ, не столько Егору хотелось знать пол ребенка, как Лизе. Терзали её, как в том фильме, смутные сомнения, о которых она никому пока не говорила — уж как-то интересно шевелился у неё ребенок. Было ощущение... волны, откуда-то издалека шел толчок, который потом как бы переходил дальше, будто кто-то продолжал движение.
И надо было видеть огромное изумление на лице мужа, сидевшего напряженным в кабинете, сначала когда он услышал стук сердечка, а потом стук как бы раздвоился...
Врач спросил у него:
-Видите?
Егор же не отрывая глаз от черно-белого изображения только и смог ошеломленно кивнуть.
-Что, что там? — вскинулась Лиза.
-Слоеный пирог, — улыбнулся врач, — из двух деток — побольше плод сверху, а поменьше под ним, мамочка, папочка, у вас двойня!
-Не может быть! — не поверила Лиза. — Откуда? Нет и не было в родне у нас двойни!
-Ну, все бывает, а вот сейчас есть, ваш муж подтвердит.
Егор опять молча кивнул, не отводя глаз от картинки, где к свернувшемуся в клубочек человечку побольше вплотную прижимался клубочек поменьше.
Лиза уже встала, поправила одежду, а Егор все также сидел, не двигаясь и ничего не говоря.
-Елизавета Андреевна, — улыбнулся врач, — Ваш муж, похоже, в шоке, что будем делать? Может, нашатырь ему?
-Что? — как-то враз очнулся Егор. — Зачем нашатырь? Я... никак не осмыслю... что у меня, У МЕНЯ!!!скоро будет двое деток!! Лиза!! — он рванулся к ней, подхватил её на руки и заорал: — Лиза! Я... у меня нет слов!! Я даже не счастлив, я охренительно счастлив!! Родная, спасибо!
-Егор, да Егор же, поставь меня!
-Спасибо, доктор!! — Егор повернул сияющее лицо к врачу. — А кто там? Мальчишки или... — он как-то невозможно восторженно добавил, — или доченьки?
-Вы же сами видели, они хитренькие, свернулись, чтобы вы до их рождения поразгадывали загадку, -улыбнулся доктор, много раз видевший реакцию близких, присутствующих при этой процедуре, но восторг вот этого отца был самым сильным и неожиданным.
И не отпуская свою жену Егор вышел из кабинета, осторожно донес её до машины, не замечая, что все, находящиеся в консультации, смотрят им вслед, посадил её на переднее сиденье, сел за руль сам и повернулся к ней:
-Девочка моя, самая славная. Я... — у него прервался голос, и Лиза увидела на его глазах слёзы.
Её несгибаемый, едва выживший, выдержавший столько боли и предательства, никогда не показывающий свои слабости даже ей, её самый лучший во всей вселенной — Егор, едва сдерживал слезы.
Она молча потянулась к нему и, прижавшись к его груди, замерла. Сколько они так просидели обнявшись, так и не запомнили, и словно напоминая, что они здесь не одни — в животе сильно толкнулись.
Лиза охнула, Егор сразу встрепенулся:
-Что?
-Пинаются, — улыбнулась Лиза, — надо же, было у меня где-то далеко внутри подозрение, что может быть там два, но ведь второго сердцебиения и не было?
— Лизонька, я, — у Егора дрогнул голос, — я в восторге, что вас трое, мне абсолютно все равно, кто родится, но то, что сразу два... это такое огромное счастье!! Девочка моя любимая, спасибо тебе!!
-Да, пока есть время, придется привыкать, что внутри пинаются, а не пинается, — задумчиво протянула Лиза.
-Все, приезжает твой Фима, передаешь дела и домой, к папанькам. Кстати, помнишь, мы были у бабульки? Ну, что оберег нам сделала?
-Да, она тебе ещё что-то шепнула на ухо, а ты как уж крутился и не выдавал, что она тебе сказала.
-Она тогда ещё сказала: кого хочешь сильно, тот у тебя и родится. А я сплю и вижу доченьку.
Он положил свою большую ладонь на живот и спросил:
-Доченька? Ты же там есть?
И доченька ответила — конкретным шевелением.
— Поедем скорее домой, меня просто раздирает заорать во всю мочь от счастья.
А в Мухине, во время грозы в кабинете мэра — Дрозд распекал проштрафившихся замов, раздался звонок мобильного. Дрозд хотел было сбросить звонок, но увидев, кто высветился, махнул рукой:
-Идите, завтра я с вас стружку досниму.
-Да? — едва вышли эти горе-замы, тревожно спросил он, Егор позвонил в неурочный час. — Да, Егор, что?
-Сергеич, ты сидишь или стоишь? Если стоишь — сядь.
-Сижу... что, что случилось? — холодея, спросил Дрозд.
-А случилось у нас, дед, огромадное счастье... — Егор сделал паузу и вывалил, — у нас родится двойня!
-Что? Какая двой... двойня?? Два?
-Два, дед, два?
-Кто, девочки? Мальчики?
-Не показались, свернулись клубочком...
Егор в красках описал всю процедуру.
-Боже мой! Лизу дай! Лизонька, Лизонька, я... у меня нет слов!! Вот это подарок для меня, я буду дважды дедом!! Лиза, а у тебя все нормально? — тут же заволновался он. — Когда приедете, через пару недель? Да, побыстрее, надо ещё детскую успеть переделать, человечков-то два. Им места больше надо. Ох, доченька, какую ты мне двойную радость подаришь. Спасибо!! Позволь, я мужикам сам сообщу радостную новость? Да, конечно, хвастаться буду им долго.
Распрощавшись с детьми, как он называл Лешниковых, немного посидел с блаженной улыбкой. А потом рванул на выход, надо же было обрадовать папашек такой вестью. И сидели вечером три счастливых мужика и прикидывали, кто у них родится:
-Егорке двух девочек подавай, — бурчал Вишняков. — А нам парня надо, хоть одного!
-Не, два пацана — это сила, и им вдвоем легче будет!! — восклицал Лева.
-А мне, мужики, все равно, кто, я за полтора года столько приобрел — доченьку, зятя, вас, теперь ещё внуки через два с половиной месяца будут... — Дрозд зажмурился. — Дыхание перехватывает, никакие материальные блага и всякие прочие достижения не сравнятся с тем, когда тебя с двух сторон обнимут детские ручонки такие пухленькие, в первязочках и шумнут: "Деда". Я как кот Матроскин, вдвое щастливее стану, нет, не вдвое, а окончательно! Съезжу-ка я в выходные на источник, что-то меня, не особо во что-то верящего, потянуло.
-И мы с тобой — искупнуться всем не помешает, да и свечки поставить за здравие всем нам! — тут же встрепенулся Левыч.
И рванули в выходной в Богданово, там восстанавливался и оживал мужской монастырь, много лет в его помещениях размещались то склады, то мастерские, то какие-то однодневные кооперативные цеха. Вишняков, бывавший там лет пять назад, изумился:
-Ай да монахи, посмотри, как муравьи трудятся, какую красоту уже навели!! Главный храм, полностью отреставрированный внутри, монастырский двор, вымощенный местным камнем, везде цветы, кусты, все побелено, покрашено, невосстановленные здания, обнесены сеткой, везде покой и тишина. В самом храме, на службе было немноголюдно, и Дрозду было по душе такое, он осмотрелся: большое помещение было наполнено солнечным светом, льющимся из больших окон — солнечные лучи играли на иконостасе, выполненном в двух цветах — зеленом и золотом. Деревянный светлый пол придавал храму какую-то невесомость, казалось, парит он над землей. Негромкое бормотание священника, тихие вздохи, шелест одежд, запах горящих свечей — все это располагало, а Дрозд, обводя взглядом иконы, натолкнулся на серьезный и внимательный взгляд Богородицы с младенцем на руках, и как по невидимой нити, пошел к этой иконе. Он не знал ни одной молитвы, просто стоял смотрел в эти многовидящие и мудрые, немного печальные глаза, и мысленно, ничего не прося для себя, благодарил за выпавшее ему на позднем сроке жизни счастье. А просил он только одного — чтобы его дети и внуки были здоровы!
Потом был источник. Вода +5 бодрила, надо было окунуться три раза по три с головой, кто-то ухал, кто-то с разгону окунался, Андрей сделал все как положено — утерся, оделся и вышел на улицу, ощущая себя... Непонятно ощущал он себя, как после хорошей бани, где пробыл пять часов — тело казалось невесомым, и как бы свалилась с плеч какая-то тяжесть. И что-то повело его... он резко отошел в сторону, поднялся повыше, по лестнице, ведущей вверх от источника, мало кто поднимался, если только любопытные мальчишки. И вот, стоя на этой лестнице, Дрозда накрыло, он, сам от себя не ожидая такого... рыдал — взахлеб. И были эти рыдания светлыми, и становилось ему легко-легко. Ринувшегося было за ним Левку остановил молоденький монашек:
-Подождите, не надо ему мешать, поверьте, ему сейчас очень хорошо, его душа очищается.
-Точно! — сказал Вишняков. — Я ещё от своей бабули слышал — если в храме слезы текут сами — это душа очищается.
И впрямь, Дрозд, минут через пятнадцать спустившийся к ним, выглядел как-то не так, взгляд у него стал не обычный, хмуро-напряженный, а какой-то просветленный, как бы умытый изнутри.
Потом его деятельная натура не дала ему покоя, зашли в монастырскую лавку, там продавался хлеб и молочные изделия, производимые в монастыре — на подворье имелись коровы и овцы. Попробовав масло и сметану, Андрей поговорил с женщиной, торговавшей в монастырской лавке, та послала за отцом -настоятелем, и после переговоров и уточнений, а также монастырского чая на травах и с местным медом, уезжали они с договоренностью о сотрудничестве. Дрозд пообещал в течение ближайших двух недель найти им место под монастырскую лавку в городе и, если все устроит братию, то пусть привозят и торгуют своими такими вкусными продуктами в Мухине. И глядишь, поскорее восстановят свой и сейчас уже величественно-красивый монастырь, да и городу польза.
Игорь Михайлович с мамой и Соней ехал в Новороссийск, к бабе Тоне. Всю дорогу он не отлипал от окна, ему было интересно всё, вопросы сыпались из него, как горох из рваного мешка.
-Какой у вас любопытный мальчик, — заметила сидевшая на соседней полке женщина средних лет.
-Нормальный я, чем больше знаешь, тем лучше ум развивается. Мне папка говорил, что наш мозг много чего запоминает, надо только не лениться.
-Надо же, и кто у нас папа — профессор?
-Папка у нас — самый лучший папка! — не стал вдаваться в подробности Игорешка.
Алина про себя улыбнулась — дама, может, ждала, что сын назовет профессию, а ребенок сказал как надо. Слышал бы это Тонков — нос сразу кверху задрал. До сих пор в глубине души она сильно опасалась, что наскучит её бабнику размеренная семейная жизнь, но Тонков удивлял все больше. Он очень трепетно и бережно относился ко всем своим домочадцам — с первых же дней поладил и проникся уважением к бабе Тоне, искренне любил детей, обожал по-прежнему что-то читать им, хитрил правда понемногу. Начинал покашливать и хрипеть, и тогда не выдерживал Игорешка, ворчал и забирал книгу, начиная читать дальше, читал хорошо, четко произнося слова, но ударение делал частенько неправильно, папка улыбался, поправляя его, ребенок с такой памятью сразу запоминал.
Все реже у него в речи слышались словечки типа:'вона, тама, тута, злюся, ругаюся,' одно только 'лесли' никак не уходило из его речи. Баб Тоня посоветовала не заострять внимание на этом, говоря, что ребенок постепенно отвыкнет.
Папка остался дома на хозяйстве, на недельку, потом должен был прилететь самолетом, отвезя предварительно опять беременную кошку дедуне Иван Петровичу. Игорешка ворчал, кряхтел, но отпустил свою Мурку к котам — обещал же Сергей Васильичу котенка, слово надо держать. Стоически приготовился долго ждать её, а Мурка управилась за три дня.
Алина насторожилась было из-за задержки Тонкова по работе, была у неё мыслишка, не завелась ли дама сердца, но Тонков все так же неудержимо желал свою жену, был очень нежным и внимательным, да и верный Быков не раз говорил ей, что у Саныча разговоры только про семью, а когда он начинает говорить про каждого, у него сияют глаза.
-Изменился Саныч с вами неузнаваемо, и так трясется над всеми. Не зная его раньше, никогда не поверишь, что вот два года назад это был... — он замялся, — совсем другой человек.
Весь Мишкин коллектив с нетерпением ждал и радостно встречал Игорёшку. Тот первоначально обходил все кабинеты, с мужиками здоровался по-взрослому, женщинам говорил комплименты, замечал новую кофточку или прическу и честно говорил, нравится ему или не очень.
А потом начиналось его 'Почему?' Все сотрудники дружно обожали чудо-мальчишку, охотно общались с ним, а папка раздувался от гордости. Игорек полюбил вести разговоры с главбухом Мариной Ивановной, женщиной предпенсионного возраста:
-Ивановна, привет! Чё скажешь? Как твое здоровьичко? Давление как, спина не болит? Чё сынок, не расстраивает больше? Внучок в садик пошел?
-Игорек, здравствуй, — хохотала Марина Ивановна. — Ты как бабулька со скамейки у подъезда, про все надо тебе знать.
-А чё, сама же жалилася на сынка-то, я и запомнил.
-А у тебя как? Мурка твоя, Кнопка, ребята в классе? — в тон ему спрашивала главбух.
Игорешка обстоятельно отвечал, что в классе все нормально, хвалила Надежда Ивановна его письмо -выправляется заметно. -Мурка обгулялася, обгулялась то есть, теперь вот жду котятков, тебе не надо? Кнопка ничё, обзываться меньше стала и совсем не вертится. Жениться на ней? Не, не собираюсь, мне вон такую как моя мама надо бы, уж больно ласковая. А Кнопка чё? Не, она не ласковая, да и папка сказал, жениться можно только в восемнадцать годов, чтобы борода начала расти и усы, когда это будет-то? Папка, он врать не будет, да и вон в другом, первом 'Б'такая красивая девочка есть, ты только не проговорися папке, он все время смеется, что мне так много девочек нравится. А я чё, виноват, если они такие хорошие? Да и вот к бабе Тоне поеду, там поди ещё кто на море-то понравится? Я какой-то непонятный стал — нельзя же, чтобы столько девочек нравилось, или это пройдет? Как думаешь, Ивановна?
