— Позже ту самую ДНК нашли на местах других преступлений. Удивительно, что никаких других значимых улик не нашли. Только ДНК. Ни возраст, ни внешний вид преступника установить не удалось. И вот, Лежер, что бы вы думали? Пару лет спустя оказалось, что ДНК принадлежала упаковщице ватных палочек, которыми брали пробы!
Переодевшись, мужчины двинулись по холодным даже на вид стальным коридорам служебной зоны, синхронно щелкая магнитными подковками. Серый металл, желтые пиктограммы: человечек в круге, треугольник, узнаваемый знак “Стоп”... Лежер учил их наизусть, как учили все обитатели Орбиты, потому что вакуум никому не делает скидок — но студенческий возраст штурмовика остался далеко позади, зубрежка продвигалась неохотно.
В отделе комиссар выдернул из шкафа бутылку тонизирующего состава — горьковатого на вкус, но чрезвычайно приятного именно с трижды очищенным воздухом Орбиты. Разлил по унылым чашкам серого пластика.
— Лежер... Пример из Хайльбронна — безукоризненная логика, построенная на изначально неверной предпосылке. Меня не покидает мысль, что мы не видим главного. Той маленькой щебенинки, на которую вот-вот с размаху опустимся голым коленом. Как там дела у Гвидо? Удалось ли ему завербовать хоть одного честного человека?
Выпили, крякнули, одинаковым жестом утерли губы. Ни капли алкоголя, но полный желудок удовольствия.
— Шеф, как вы узнаете честного человека?
Призадумавшись, де Бриак выдал определение:
— Его сложнее купить, чем продать.
Запиликал звонок; Лежер впустил гостей — трех корейцев-монтажников, собирающих новый стыковочный узел в двух секциях по вращению кольца направо.
— Хей, французы, кончайте умные беседы! Пошли играть в дартс! Победитель полмесяца пьет на халяву!
— О! — штурмовик-рукопашник метал стрелки весьма и весьма, так что мог надеяться на победу даже среди корейцев. — Несколько минут, переоденусь в гражданское. Шеф, а вы?
Де Бриак прикончил бутылку тоника длинным глотком, зевнул:
— Я сейчас практикую один вид спорта: фигурное лежание.
* * *
— ... По фигурному лежанию ты у нас чемпион.
Мама Змея гладила кота, нагло свернувшегося на блюде для торта:
— Ты такой красивый. Но лапки короткие. И тупой. Да, ты удивительно тупое животное.
Любовь Петровна укоризненно покачала пальцем:
— А вот с людьми так нельзя. Нельзя просто брать и говорить им, что они тупые.
Змей согласился:
— Поэтому у нас домашние животные и мало друзей.
Вспомнил сожженный дом Семена Игоревича, живо сменил тему:
— Ох, мам, вкусный у тебя бульон получился, наваристый.
Мама ответила гордо:
— Домашний петух, а не хрен собачий!
— И ведь не поспоришь! — папа едва не подавился тем самым супом.
— Игра удалась, по телевизору показали, — мама удивленно подняла брови. — Ты бредил этой игрой весь год. А теперь даже вспоминать ее не хочешь?
— Вот пока бредил, все пережил и перечувствовал. За год подготовки я эту игру мысленно столько раз пережевал, что уже никакого вкуса не вижу. Для игроков новость, а для меня — прошло, не облажались — и все.
— Сын. Тут все свои. Правду.
Змей опустил глаза:
— Не хочу вспоминать потому, что... Не взлетит! Одна перестрелка в ратуше, на принятии Хартии. Помните видео? Каждый тянул в свою сторону.
Родители переглянулись:
— Почему ты думаешь, что в реале случилось бы именно так, и вот не иначе?
— Папа, а ты не помнишь, какое число сегодня? Три года, как я первую игру проводил, еще настольную. И вот полутысячник! Лантон однозначно лучшее, что мы делали.
Змей вытащил планшет:
— Вот у меня записи с разбора игры... Так... “в Меганезиии "все поперло" именно потому, что она полезна другим государствам как сливной бачок и пугало... Как перестанет — все сразу скатится на обычный уровень какой-нибудь Ливии.”
Папа двинул плечами:
— Про Меганезию не читал, очень уж много, лениво. Но вот пример. После развала Союза на Украине остался танковый завод ХПЗ, у нас — колесные тягачи, МЗКТ. И вот, последние санкции нам за что? За продажу “Полонезов” и “Кайманов” нашего производства кому-то там неположенному. А Харьков — родина Т-34, между прочим! — до сих пор собственную армию в зоне АТО не может вооружить нормальными танками, не то, что на экспорт. Или броня трескается, или двигатели глохнут. Получается, нам “поперло”, а им — нет?
— Я тут встречал, сейчас найду... — Змей пролистал расшифровки диктофона. — Так, ”официальная власть всегда совпадает с реальной” — это не в тот огород камень, “Монополизация руля очевидна” — тоже не по теме. “Монополизация руля у пиратов и казаков именно добровольная” — это просто совпадает с Меганезией, тут нет противоречия вообще...
Мама поднялась и потащила тарелки на кухню. Змей сдул с носа неведомо как пролезшего в дом комара.
-...Вот, нашел. “Общество тупо не способно выдерживать долговременную стабильность, я уж не говорю о развитии. Розов что-то такое понимает. Формулировка стратегии у него завязана на мутных людей с высоким авторитетом и нездорово высоким уровнем информированности.” По-простому: начальник разведки сменяется. Но вся сеть ведь не сносится каждый раз, иначе никаких денег не напасешься.
— Хочешь сказать, разведчики захватят власть?
— Хочу сказать, что у них вся информация и все методы ее добывания. Им не нужно выступать явно, не нужно подтасовывать выборы, не нужно никого шантажировать. Им достаточно подсовывать координатору правильно составленный пакет сведений — и он, полностью осознанно и честно, примет решения, нужные составителям пакета... У Розова, кажется, в последних книгах, даже именно такое и описано.
— Точно, — папа прижал обеими руками скатерть, словно бы хлопнул по столу ладонями, только медленно. — Ты же сам рассказывал, что какие-то индусы спровоцировали судебный процесс, сорвали агентурную операцию, и под это дело перехватили себе огромный заказ на новую технику. Вы еще хотели проверить на игре, получится ли. Опять же, за Меганезию не знаю, а вот на индусов не похоже. У них все покупается только через десятилетний тендер, быстрее Вишну не велит.
Змей махнул рукой:
— Да пофиг! Мысль понятна? Ведь когда Сталин снял и расстрелял Ежова? Когда тот получил пост начальника армейской разведки, дополнительно к наркомату НКВД, и вплотную подобрался к монополии на информацию. И знаешь, папа, у Розова есть еще книга: “Тень мечты”. Там героя захватывают какие-то спецслужбы, вроде как меганезийские. Ну, очень-очень похожие. И Розов отзывается о них уже совсем не так ласково, как в главном цикле романов.
— Сын, все это — мысли. Умные или не очень, один хрен, теория. Расстраиваться глупо. Если по взрослому, то сам понимаешь: выводы на материалах одной игры делать рано. Нужна серия, хотя бы штук шесть. С разными возрастами, хотя бы.
— Вот, смотри, еще комментарий: “Розовская псевдорелигия вредна тем, что направлена против хоть как-то работающего миропорядка в пользу заведомо неработающей сказки.”
Отец помахал рукой пренебрежительно:
— Про коммунизм точно так же говорили политологи в двадцатых. Дескать, нарушается священный мировой порядок. А сколько в конце девятнадцатого века печатали статей, что Америка вот-вот обрушится! Экономисты, эксперты, пикейные жилеты, иху мать! Ну и как, обрушилась Америка?
— Но коммунизм-то в тех же двадцатых виделся на вытянутую руку. Казалось: еще чуть-чуть, и вот она, Земшарная Республика Советов. А чем кончилось? Пол Потом и Меченым!
— Коммунизм у нас перестали строить на пол-пути, так что кончиться он просто не мог. Он тупо не начинался. Сын, я-то помню. Смотри, вот пропал Союз — и понемногу отменяют пенсии.
— Не отменяют. Повышают возраст, — уперся Змей из чистого противоречия; отец только рукой махнул:
— Угу. Выводят за среднюю продолжительность жизни. Неважно, как назвать, важно, что по факту твое поколение пенсий уже не увидит. И отпуск в месяц длиной ты нигде на планете больше не найдешь, две недели максимум. Университеты уже сколько лет платные. Либо бери кредит — а про проценты тебе Легат же и объяснял, вспомни. Либо живи дурнем, в самых низах. Про медицину говорил Сумрак: таблетки заряжены в сто раз от нормальной себестоимости. А про купленных докторов знаешь сам: им выгодно, чтобы ты вечно болел и вечно платил.
Змей подскочил так, что легонький стул опрокинулся:
— Ну и? От жизни такой хоть в сказку, хоть на орбиту! Ты вон всю жизнь по объектам промотался, а нажил что? Третью группу!
— Не охренел ты судить меня?
— Всю жизнь гнали — давай, взрослей уже! Дошло до денег, и я сразу ребенок. Я так понимаю, смысл всей возни в том, что работать я должен как взрослый, а платить мне можно, как дитенку. Нормальный заход, че!
Отец не ответил. Змей поднял стул, оперся на спинку. Выдохнул без прежнего запала:
— Я, вроде как, из решета выскочил. Престижная профессия, все дела. Но правильно так, чтобы не рваться и выскакивать.
Папа беззвучно поиграл пальцами на невидимых клавишах и сменил тему:
— Сын, кончай голову сушить. По тебе самому две такие девки сохнут, аж мне завидно. Вот реально же херней страдаешь!
— Это сегодня сохнут, а через десяток лет, кого бы я ни выбрал, пойдут жалобы, что меня дома нет пятилетками. Что Новый Год чаще секса. “На кого я потратила лучшие годы”, короче. Насмотрелся, хватит!
Змей тоже выложил обе ладони на стол.
— Хорну я говорил, могу и тебе повторить. У меня будет сытая семья — или не будет никакой. Дома, конечно, чистенько и красивенько — только вот нет работы.
— Вообще-то, есть, — папа тяжело-тяжело вздохнул, — но ты прав, зарплата строго на еду, ничего сверх. Ни пропить, ни накопить. Хотя! Ты же реально можешь попросить помощи у Снежаниного папы. Сам видишь, не до гордости.
— Приползти к порогу и сыграть возвращение блудного сына я всегда успею, — Змей покривился:
— Вот бы нам эту тему с играми предложили года три назад... Ну, хотя бы, два! Теперь что же, мне училище бросать, куда я с таким напрягом влез? Нафига мы тогда за флип столько денег выкинули? Квартиру купить могли!
Помолчав, Змей подтянул к себе планшет и принялся искать в нем что-то:
— Помнишь, в клуб такой пацан ходил здоровенный, Абдулла звали? Вот он письмо прислал, — Змей протянул отцу приборчик, — сам посмотри.
Отец медленно и тихо забормотал в нос:
“... Посчитали за чурок и обоих забили арматурой. Что папа тут жил со времен Горбачева, а мама вообще родилась при Брежневе, никого не парило. Волосы черные — значит, чурки. Меня, как в шпионском кино, пятиюродные родичи ковром замотали и вывезли в багажнике. Очнулся в Стамбуле, вокруг меня уже родня невесты бегает, гражданство оформляет. Не могу пожелать вам зла — но и добра желать не поднимается рука, не поворачивается язык. Прощай. Даже в самом страшном сне я не мог представить, что наша дружба закончится так.”
Папа отодвинул планшет и молчал несколько минут. Потом, оглянувшись, нет ли поблизости мамы, сказал в сжатые зубы, чуть ли не выплюнул:
— Да гребись оно все Бафометом и Астаротом с ходом и переворотом! В самом деле, трахнул бы ты обеих. Никогда уже не подвернется тебе такой случай, поверь мне!
— А мораль?
— А мораль в жопу, третьей. И пускай потом ищут на орбите!
* * *
На Орбите не то, чтобы тесно — но уже и не так свободно, как при Гагарине. Низкая орбита, двести километров, утыкана ловителями атмосферных космопланов, заполнена сбрасывателями грузовых капсул. Орбитальные фермы тоже здесь, чтобы сократить плечо доставки: вырастил огурцы или там хлореллу — в бочку и на Землю, прямо пружинным пускателем отстреливать можно. А чтобы и на Земле что-нибудь росло, зеркала-осветители перемигиваются соплами рулевых движков, исполинскими солнечными зайчиками разгоняют под собой облака.
Высокие орбиты — геостационарная и дальше — размечены трассами разгона. Немногие капитаны ходили по ним к Марсу или даже к Юпитеру, но сейчас, наконец, созрели выпуски трех “молодых” орбитальных училищ, введенных пять лет назад. И потому число капитанов растет с каждой неделей.
