Потом мне сделали грим, а где-то через пятнадцать минут появились долгожданные посетители. Без цветов. Слава богу ума у кого-то хватило. Но каждый из посетителей пришёл со своей свитой. Министр — со своей, генерал — со своей и тут ещё руководитель госпиталя появился, и тоже не один. Не мог же он пропустить такое событие в вверенном ему учреждении? Палата, естественно, на такое количество народа рассчитана не была. Пришлось переснимать "вход министра в палату к раненому", поскольку в первый раз следом за ним и генералом влезло столько народу, что спинами и камеру загородили, и свет. Врачи вообще в "первую партию" не попали. Откатили назад, в коридоре рассчитались по головам, второй раз вошли только министр, генерал, главный директор госпиталя и, "тадам!", директор ЮСон! Откуда? Как он попал в эту компанию? Это же военный госпиталь, вход по пропускам? Есть связи у человека, есть. Может, он еврей? Корейский...
И вот, заходят они второй раз, второй дубль, заходят, а я такой утомлённый ранением, лежу на спине, с печалью смотрю в потолок. Опускаю глаза, замечаю гостей и пытаюсь встать. Гости устремляются ко мне и предлагают лежать дальше и выздоравливать, на что я быстро соглашаюсь и откидываюсь обратно на подушку.
Ну такой вот, "вшивенький", сценарий сценаристы придумали. Что поделаешь? Потом пришедшие со мной общаются, я с ними. При свидетелях беру на себя обязательство сдать всю свою кровь во славу нации и быть крепким, неустрашимым воином до самой победы. Оператор снимает, лампы светят, звукооператор пишет звук, используя микрофон на длинной штанге, я говорю слова, согласно сценарию. В общем, сняли. Закончив, выключили свет и камеру, уже не под запись, гости ещё раз поблагодарили меня, все пожали руку. Я, воспользовавшись моментом, попросил генерала на предмет, что пусть он будет любезен дать команду, чтобы мне привезли мой разбитый "KingKorg". Вместе ведь начинали. Бросать, это как предательство будет. Генерал понимающе покивал, пообещал посодействовать.
Потом все ушли на сьёмки в палату к ЧжуВону, а я стал собираться в агентство, поскольку ЮСон сказал, что договорился обо всём и мне дали увольнительную до 24-х часов этого дня. И ему страсть как не терпится со мной поговорить.
Но до агентства мы с ним не доехали. Я внёс предложение по изменению маршрута, и мы с ним, вместо агентства, заехали в ресторан. В один из тех, в которых не присматриваются к своим посетителям. И там, в ресторане, под свежепожаренное мясо я до невероятности изумил ЮСона своими знаниями, подчерпнутыми из умных книжек. А именно — как сейчас на самом деле всё реально делается на музыкальном рынке. Мне показалось, что больше всего директора впечатлило моё заявление о том, что я вхожу в немногочисленный топ тех, чья музыка продаётся, а значит, лейбл на ней будет зарабатывать. А поэтому, мне стесняться не стоит, пусть "Sonymusic" платит по полной. Не ей же одной — жировать? Конечно, я не так сказал, простыми фразами, сказал конечно покрасивше. Но смысл был очень близок.
Осмыслив услышанное, ЮСон сказал, что я "охренела совсем уже в край" и со мной "нужно уже что-то делать". Для начала хотя бы не давать читать, а давать больше работы. В этот момент закончилось мясо, и мы расстались, поскольку смысла сидеть за пустым столом не было. Директор поехал рулить агентством, а я поехал домой, поскольку срок увольнительной истекает только в полночь. А я дома уже давно не был. Вот, помылся, переоделся в домашнее, общаюсь со своими. Выполняю просьбу онни — делюсь эксклюзивной информацией. Но так, "привираючи". Стараюсь представить всё более красиво, чем было в действительности. Онни — ещё молодая, доверчивая. Зачем заплёвывать у неё на глазах красивую витрину? Пусть будет. В жизни не так много красивого, как хотелось бы...
В этот момент сюжет о госпитале заканчивается, и диктор переходит к следующей новости — началу нового учебного года.
— Вау! — восклицает СунОк находясь под впечатлением от увиденного и услышанного.
— Ты такая крутая! — обращаясь ко мне, говорит она. — Министр обороны пришёл узнать о твоём здоровье! Завтра в университете только и будет об этом разговоров! Все будут завидовать, что у меня такая сестра! ЮнМи, ты не можешь сходить со мной в университет? На праздник начала нового учебного года? Это мой последний учебный год.
— Онни, ну как я пойду? — удивляюсь я. — Я же раненая в госпитале лежу, чуть живая. Сегодня показали, как министр приходил меня проведать, а завтра я уже по улице бегать начну. Увидят, скажут, какая же она — раненая? Что-то тут не то!
— Не болтай. — несильно хлопнув меня по коленке строго говорит мама. — Ты не чуть живая.
— Жаль, что ты не сможешь. — загрустив, говорит СунОк. — Это было бы круто. Я ещё себе новый костюм купила.
— Покажи? — прошу я, желая поднять ей настроение.
— Сейчас! — с готовностью вскакивает она, враз перестав грустить.
Дом, милый дом...
Время действия: первое сентября, вторая половина дня
Место действия: одна из сеульских городских больниц. По одному из коридоров в камуфляжной военной форме, армейских ботинках, кепке с длинным козырьком и тёмных очках быстро идёт ЮнМи.
Торопливо иду по больничному коридору, кручу головой по сторонам, ищу палату усиленной терапии. Ничего, как говорится, не предвещало. Спокойно лежал себе на кровати, используя телефон, делал работу для СонЁн, как вдруг позвонила ЁнЭ, сказала, что ей звонила моя мама, СунОк плохо и она в больнице.
Как, что, почему? ЁнЭ больше ничего не знает. Мама трубку не берёт. Может ей самой плохо стало? Короче, вскочил, понёсся вырываться из госпиталя. Тоже ведь просто так не уйдёшь. Пошёл уже прямо к его директору, благо, после вчерашнего, есть с ним шапочное знакомство. Объяснил ситуацию, так и так. Директор оказался нормальным мужиком, вошёл в положение, организовал мне пропуск в город. Выскочил на улицу, поймал такси, примчался в указанную ЁнЭ больницу. В справочной сказали, где. Вот, иду, ищу. Вижу, в конце коридора, у одной из дверей, на лавочке сидит грустная мама. Вух, ну хоть с ней вроде всё в порядке! А на звонки чего не отвечала тогда?
Бегу к ней, распугивая попадающихся навстречу людей.
— Мама, что? — подбежав к ней, спрашиваю я. — Где СунОк? Что случилось?
— Здравствуй, доченька. — обрадовавшись моему появлению здоровается мама. — Как хорошо, что ты пришла! СунОк отравилась. Сильно. Но врачи говорят, что это не опасно. Ей сделали промывание желудка, уколы, а сейчас она под капельницей. Спит.
— Отравилась? — удивляюсь я. — Чем? Она ведь утром должна была пойти в университет. Когда она успела отравиться? Дома?
Мама отводит взгляд и смотрит куда-то мимо меня.
— В университете. — помолчав, говорит она.
— А чем там можно было отравиться? — недоумеваю я. — Продукты, что ли испортились? Пирожные с кремом стояли на солнце?
— Понимаешь... — снова не сразу и снова смотря мимо меня говорит мама. — Твоя онни, вместе со своей группой... Они немножко... отпраздновали.
— И что? — продолжаю не понимать я и тут до меня доходит.
— Она что ... напилась?! — не веря себе, восклицаю я. — Да?!
— Тихо, тихо, ЮнМи... — испуганно махая на меня ладонью, успокаивает меня мама. — Ты на весь коридор кричишь, все слышат. Не нужно так громко.
— Что значит — тихо?! — недоумеваю я. — Как она могла успеть? Середина дня, ещё даже вечер не наступил! Они там что, прямо с утра начали?!
— ЮнМи, не кричи так громко. — морщась, просит мама.
— Подожди, — прошу я. — ты сказала, с группой. А там, случаем, этого препода-алконафта не было? Как его? БакХёна?
— СунОк сказала, что и преподаватели приходили их поздравить. — сообщает мама.
Ну конечно! Можно было даже не спрашивать. Если этот дятел пил со студентами весь прошлый год, то почему бы ему в этом не продолжить? Совершенно нет для этого причин! Но, как же так? Только год начался и всё понеслось по старым рельсам.
А как же — лечение? — приходит в голову мне следующая мысль. — Мы на её бок кучу денег потратили! И что? В первый же день учёбы, она нажралась до свинячьего визга так, что угодила в больницу!
С возмущением смотрю на маму. Тут переживаешь, хочешь сделать как лучше, чтобы всё нормально было... Деньги в конце концов свои тратишь, а все твои усилия берут и спускают в унитаз! Ну и зачем мне было тогда встревать?! Пусть бы пила себе до усрачки, раз так хочется!
— ЮнМи, доченька, пожалуйста, не шуми. — просит мама. — Ты айдол, тебе стыдно, если твоя онни совершает такие поступки!
— Стыдно? — удивляюсь я её словам. — Мне — стыдно? Да ничего мне не стыдно! Сейчас я ей скажу, кто она такая и что я о ней думаю! Где она?
— Стой, ЮнМи! — восклицает мама, хватая меня за руку. — Ничего не делай!
— Где она?!
Выдернув у мамы свою руку, делаю несколько шагов к двери, распахиваю её, заглядываю внутрь. Большая длинная комната, со множеством больших медицинских кроватей, отделённых друг от друга полупрозрачными пластиковыми занавесками так, что не видно, кто за ними лежит. У каждой кровати, в изголовье, по очертаниям, угадываются капельницы.
Пфф! И где её искать эту идиотку? Похоже, что тут одни лежачие. Устроить здесь разборки будет стрёмно.
— ЮнМи, а ну уйди отсюда! — хватает меня мама сзади за пояс и тащит обратно в коридор. — Сюда нельзя, здесь больные! С ума сошла устраивать скандал?
Вот блин! Даже негодование выразить невозможно!
Глубоко вдыхаю и, сделав паузу, выдыхаю.
— Ладно, — говорю я маме. — Оставь. Не тяни меня. Не буду я ничего делать.
И выйдя уже в коридор, говорю ей: Сама с ней разбирайся. Всё! Я пошла. У меня нет времени заниматься воспитанием.
Не оборачиваюсь, иду назад по коридору, кипя внутри от злости.
Вот так вот делаешь, делаешь, а потом оказывается, что это нафиг никому было не надо и ты сам себе тупой Буратино, раз не сумел этого понять! Да пусть оно всё катится к чёрту!
Спустившись на лифте, выхожу на улицу и тут мне приходит в голову мысль: Мама-то в чём виновата? Одна дочь напилась до бесчувствия, вторая психанула, всё бросила и ушла. А она теперь сидит одна и переживает. Кто ей поможет? Кроме меня, некому...
Пфф... — выдыхаю я. — Нужно возвращаться.
(чуть позже, там же, в больнице.)
— Агдан, вы можете ответить на один вопрос? — суёт микрофон к ЮнМи журналист. — Ваша сестра страдает алкоголизмом?
ЮнМи, до этого момента целеустремлённо шагавшая вперёд с недовольным выражением на лице, останавливается как вкопанная, услышав вопрос. Повернув голову, она несколько мгновений изучает человека, его отзвучавшего.
— Нет. — холодно говорит она. — Моя сестра не страдает алкоголизмом.
— То есть, алкоголь не является для неё проблемой? — уточняет, чтобы совсем было понятно, журналист.
— Да, не является. — смотря так, словно примеряясь, куда врезать, подтверждает ЮнМи.
— Что тогда стало проблемой? — задаёт вопрос журналист. — Вы можете сообщить причину, по которой ваша сестра оказалась в больнице?
ЮнМи на несколько секунд задумывается при этом холодно, смотря на журналиста.
— У моей онни те же самые проблемы, что и у всей корейской молодёжи. — прервав затянувшуюся паузу, отвечает она. — Проблемы с корейской системой образования.
— Да? — удивляется услышанному журналист. — Как из-за проблем с корейской системой образования можно попасть в больницу?
— Да потому что ни в одной стране мира нет традиции учителям напиваться со своими учениками до скотского состояния! — со злостью в голосе восклицает ЮнМи. — Это дикость! Средневековье!
— Как я понимаю вы говорите о каком-то конкретном случае, который мало кому известен. — делает вывод журналист и просит. — Не могли бы вы рассказать о нём более подробно, чтобы стало более понятно?
— Сегодня — начало учебного года, праздничный день у учеников. — говорит ЮнМи, выполняя его просьбу. — Так вот, в университете Ёнесай, где учится моя сестра, была по этому случаю устроена попойка с целью отметить это событие. Организатором этой попойки, в результате которой моя онни попала в больницу был преподаватель Ли БакХён!
— Ваша сестра выпила лишнего? — уточняет журналист.
— "Выпить лишнего", это совсем не точное отображение ситуации! — зло отвечает ЮнМи. — Это случается уже не первый раз. И с завидным постоянством, в пьянках, закончившимися тяжёлыми последствиями, участвовали преподаватели моей онни. Университет Ёнесай — алконарий, закончив который вы гарантированно станете алкоголиком, а не специалистом!
— Вы уверены, что не обобщаете конкретный случай со всем университетом? — спрашивает журналист.
— За всё время учёбы моей сестры в этом университете они так и не смогли дать ей английский на уровне, необходимом для работы в турбизнесе, хотя это основа профессии, без которой в ней нечего делать. Зато, за это время её научили пить до умопомрачения. — смотря на журналиста ледяным взглядом, говорит ЮнМи.
— Вы не опасаетесь, что ваша оценка работы университета Ёнесай будет встречена его руководством и педагогическим составом — отрицательно? — задаёт вопрос журналист.
— Последний раз я сказала своей онни, что — "ещё одна такая пьянка и ноги твоей больше не будет в этом алконарии!" — отвечает ЮнМи. — Мне плевать, как они это воспримут! Здоровье онни для меня важней, чем их оценки! Хорошо бы ещё вернуть деньги, которая заплатила моя семья за эту имитацию обучения и нанесения вреда здоровью учащейся. Я проконсультируюсь с юристами по этому вопросу и подам исковое требование. Если университет увернётся, подам иск к министерству образования страны.
— Министерству образования? — удивляется журналист.
— Ну, а кто должен отвечать за то, что творится? За то, что в школах из детей делают самоубийц, а тех, кто сумел "проскочить", в университетах потом превращают в алкоголиков?! — удивляется в ответ ЮнМи. — Это всё находится в ведении министерства. Ну так пусть оно и отвечает за творящийся бардак.
— Вы рассчитываете выиграть?
— Если не выиграть, то хотя бы попытаться навести их на мысль о том, что в возникшей ситуации, их дальнейшее пребывание в созерцательной позиции недопустимо. Нужно наводить порядок с учебной нагрузкой и дисциплиной в учебных заведениях.
— Что вы имеете в виду, говоря — "в возникшей ситуации"? — спрашивает журналист.
— Я имею в виду последний доклад Статистического управления Республики Корея. — отвечает ЮнМи.
— А что написано в этом докладе? — спрашивает журналист.
— Вы не читали? — удивляется ЮнМи. — Вы же журналист, должны знать все новости, особенно такие. В докладе, управление статистики приводит цифры, при взгляде на которые становится понятно, что наша страна — вымирает. Поэтому, каждый подросток для нации сейчас становится буквально на вес золота. А у нас, в день празднования начала учебного года, подростки напиваются чуть ли не до смерти. Министерство образования не хочет навести порядок с дисциплиной на подконтрольной ему территории? Или, кто за них это должен делать? Пришельцы?
Продолжение
(позже. ЮнМи возвращается на такси в госпиталь)
