На следующее утро, собравшись с духом, я пробралась в спальню, сдвинув в сторону нагромождение вещей и оставив путь для отступления. Тетка по-прежнему спала. На кровати валялась раскрытая коробка с лекарствами, рядом на тумбочке — полный стакан, а тетушкины руки лежали на подлокотниках кресла. Наверное, она не дотянулась до питья и уснула на ходу.
Лицо женщины пожелтело и еще больше осунулось. Под глазами залегли темные круги, нос словно бы ввалился внутрь. Я ткнула пальцем в плечо сидящей, а потом осторожно прикоснулась к руке. Тетка не двигалась, и ее ладонь оказалась холодной и безжизненной.
Дело неладно, — мелькнула тревожная мысль. Люди не спят долго без потягиваний и зеваний.
Так я впервые увидела смерть, но не поняла, что это такое. При взгляде на неподвижную родственницу, застывшую каменным изваянием, мне вспомнилась картинка, увиденная в одной из книг. На ней художник изобразил сидящую в такой же позе девушку с длинными волосами, а стены, пол и потолок покрывали зловещие красные узоры с потеками. Казалось, через миг нарисованная фигура встанет и, не открывая глаз, пойдет на зрителя с вытянутыми вперед руками.
Выскочив из спальни, я заперла понадежнее дверь гремящей пирамидой и, вспомнив о телефоне, направилась в гостиную. Если позвонить отцу, как это делала тетка, он приедет и заберет меня.
Аппарат притулился на столике: белый корпус с рядами черных кнопок, и провод, уходящий под ковер. В трубке монотонно гудело. Может, тетка и записывала телефонные номера, но, бегло осмотрев гостиную, я не обнаружила ни блокнота, ни захудалой бумажки с цифрами. Играясь, наугад понажимала на кнопки и рычажки. Нет, так проблему не решить. Хорошо жилось в одиночку до поры, до времени, пока не пришло осознание — в непрекращающемся теткином сне есть что-то неправильное, и если она не просыпается, кто-то должен ее разбудить.
Выйдя из дворика в проулок, я потопталась около калитки, но побоялась удаляться от дома. Мне казалось, стоит отвернуться, и пристанище, пусть и нелюбимое, перелистнет ветром как страницу в книге, а закладки не останется. В общем, играла я в проулке, не решаясь выйти на дорогу, пока меня не окликнули. Две женщины, каждая с корзинкой, прикрывали глаза ладонями козырьком от яркого солнца. Они шли мимо и заметили меня.
— Здравствуй, девочка! — сказала одна из них. — Ты живешь здесь?
— Да.
— Это ее племянница, — сказала вторая женщина первой и обратилась ко мне: — Твоя тетя хотела забрать отрез на платье, но не пришла. Может, она заболела?
— Нет, — разглядывала я их.
— Странная девочка, — снова сказала вторая женщина, скорее всего, для себя или для подруги. — Слышала, она держит ее в строгости.
— Бедный ребенок, — посочувствовала первая женщина. — Можешь позвать свою тетю?
— Не могу, — ответила я бесхитростно. — Она спит. Уже третий день.
— Как так? — удивились женщины.
— Не знаю. Спит — и всё. У себя в кресле, — показала я рукой на окно теткиной спальни.
Женщины переглянулись между собой.
— Пойдем-ка, дитя мое, попробуем разбудить твою тётю, — сказала одна из женщин, и я проводила их к дому.
Потом, конечно, начались ахи и вздохи, звонки по телефону, какие-то машины, чужие люди, которые ходили и освещали комнаты яркими вспышками.
— Бедняжка, — посочувствовал кто-то в гостиной. — Три дня в доме с мертвецом.
Начальственный баритон сказал:
— У покойницы имелись родственники. Найдите их и поставьте в известность.
— Слушаюсь, — отчеканил мужской голос.
— К ней регулярно приезжал брат, — сообщила та женщина, что пожалела меня на улице.
— Куда бы пристроить ребенка, пока он не приедет? Отдавать в приют хлопотно, много мороки при оформлении.
— Пусть побудет у нас, — предложил сердобольный женский голос. — Одним ртом больше — мы и не заметим. К тому же девочка как воробышек, не объест. Живем неподалеку, через три дома за углом.
— Хорошо. Не забудьте оставить расписку. Запротоколируй.
— Слушаюсь.
Таким образом, я очутилась в доме незнакомой женщины, волей случая встретившейся мне в тот день на улице. Три дня, прожитые у нее, показались волшебной сказкой, с лихвой перекрывшей явь будней у тетки. Меня жалели и опекали, подкладывали лучшие куски в тарелку, выделили отдельную комнату и мягкую постель, и хозяйка время от времени гладила по голове, вздыхая.
— Охохонюшко, птичка-воробышек. Кто бы знал, что за птенчик живет неподалеку? Видно, несладко тебе пришлось, — повторила она фразу, сказанную вечером в ванной при виде синяков и ушибов на моем теле.
Чудесная душевная женщина, и я на всю жизнь запомнила ее доброту, только имя не узнала, а спросить побоялась.
— Чудная какая-то, — сказал сын хозяйки, мой ровесник, своей сестре, младше года на два.
Они пошептались.
— Пойдем играть, — предложила девочка.
Я застеснялась. Вдруг мои развлечения покажутся странными, или играю не так, как надо? Но вскоре любопытство подтолкнуло присоединиться к хозяйским детям, которые отнеслись ко мне дружелюбно и приняли в свою компанию.
Три счастливых дня в этой дружной семье пролетели как один миг, а потом за мной приехал отец.
Вот так вот. Одна фраза вместила крутой поворот в жизни. Позже мне часто снилась тетка, раскачивающаяся в кресле, от скрипа которого я просыпалась в холодном поту. Лишь в интернате, повзрослев, поняла: женщина умерла из-за моей дерзкой выходки. Видимо, сердце не выдержало, а лекарства не помогли. Я убила свою тетку. Я — преступница. Яблоко от яблони недалеко падает.
______________________________________________________
defensor*, дефенсор (перевод с новолат.) — защитник
12.4
— Что было после? — оторвал от воспоминаний голос Альрика.
— После?
Выпав из реальности, я не сразу сообразила, где нахожусь. За окном стемнело. Еще не скоро день наберет силу, и солнце начнет жарить до позднего вечера.
— После смерти вашей тетушки, — напомнил профессор.
— Отец устроил меня в интернат с круглогодичным пребыванием. — Я назвала район и город. — Государственное учреждение смешанного типа для детей висоратов и тех, кто не видел. Попадались и "грязные".
— Знаете о "грязных"? — удивился единственный слушатель.
— Я много о чем знаю. А в целом, ничего интересного. Училась, жила. Получила свидетельство об окончании школы при интернате, а когда приехал отец, попросила отвезти к матери. Он ответил отказом и поставил условие: аттестат о висорическом образовании взамен на её адрес.
— Логика его решения понятна. В последнее десятилетие стало модным кричать на всех углах о династиях и преемственности поколений. Вы удачно подоспели, закончив интернат, покуда ваши брат и сестра не вышли из школьного возраста. Ваш батюшка попал в струю и собрал несколько звезд на политическом небосклоне, пропагандируя политику правительства и подкрепив свою преданность поступлением дочери в ВУЗ с висорическим уклоном. Кстати, куда вас приняли?
Я назвала захудалый колледж в провинции, откуда выпускали паршивеньких специалистов, не блещущих искрометными знаниями, для работы в сельской глубинке.
— Зато там жилось проще. Учебников вечно не хватало, и разрешали пользоваться литературой в общежитии.
— Вообще-то вынос источников информации за пределы учебного заведения запрещен кодексом, — нахмурился Альрик.
Я пожала плечами. Как было, так было.
— По какой причине сменили место учебы?
— Одолела первую сессию и прокололась перед второй, вернее, перетрусила. Соседка готовилась к контрольной и повторяла стихийные aireа* заклинания, а я случайно запуталась в них и перемешала. Испугавшись, позвонила отцу. В таких случаях он велел сообщать сразу же.
— Где следующая остановка?
Я назвала другой ВУЗ — институт в южных районах страны.
— Там жарко. Настоящее пекло. Меня хватило на летнюю сессию и на половину зимнего семестра. Однажды соседи по общежитию решили подшутить. Я проснулась, связанная путами*, и не смогла освободиться самостоятельно. Надо мной долго смеялись, и пошли разговоры.
— Достаточно потянуть за кончик волны, чтобы узелок развязался, — пробормотал профессор.
— Да. Но я не видела ни узелков, ни веревок, поэтому позвонила отцу. Он перевел меня в институт на севере.
— Знакомое место, — улыбнулся мужчина. — В студенчестве проходил там практику по обмену. Богатый традициями ВУЗ.
— Да, основательный. Само здание чего стоит — шпили, арки... Настоящий рыцарский замок. Я сдала зимнюю сессию и благополучно проштрафилась ближе к летней. Обман заподозрил въедливый преподаватель. Он пошел с предположениями в ректорат, но удачно попал в руки к нужному человеку, который курировал меня. Мой покровитель рекомендовал как можно скорее покинуть институт, и я опять позвонила отцу.
— Таким образом, вы окончили второй курс в четвертом по счету ВУЗе. Где?
— Небольшой колледж в предгорьях. Оттуда прямиком приехала в столичный округ.
— Почему?
— Это суровый край, и там живут суровые люди. А я трусиха. Однажды в пешем походе студент сорвался в пропасть, а я шла следом и не помогла ему. Парня вытягивали впятером с помощью leviti airi* и спасли, а мне создали все условия, чтобы добровольно покинуть колледж. В тех местах не прощают малодушия. Пока отец договаривался с нужными людьми, я жила в небольшой гостинице в пригороде столицы. Наверное, он посулил золотые горы, и меня приняли сюда.
— По ВУЗу на одну сессию, — констатировал профессор.
— Да, знакомая закономерность. К лету придется снова менять место жительства.
— Познавательно. В вашем возрасте не каждому удается повидать мир, — сказал Альрик, вытягивая увечную ногу.
Сомнительное счастье путешествий. Меня кружит как листок на ветру, и повсюду я чувствую себя чужой.
— Почему не взбунтовались? Заявили бы, что не поддадитесь на шантаж и насильственное принуждение к учебе.
— Пробовала. Отец сказал, что со мной произойдет несчастный случай со смертельным исходом.
Профессор хмыкнул:
— Пустая угроза.
— Может, и пустая, но он никогда не бросает слов на ветер. Буду "гулять" по ВУЗам до тех пор, пока выгодно отцу. Наверное, проблемы, создаваемые мной — мелочь по сравнению с пользой, которую он получил.
— Ваш батюшка речист, — согласился мужчина. — Горячо поддерживает правительственный курс и на хорошем счету. Он уверенно продвигается вверх.
Наш батюшка медленно, но верно взбирается на вершину политического олимпа, и безмозглая дочь не воспрепятствует достижению цели.
— Что ж, вы выполнили свою часть сделки. Мне достаточно информации, — закончил профессор беседу по душам.
Я вздохнула. Откровения подняли со дна памяти неприятные и постыдные моменты биографии, и муторная взвесь не желала оседать. "Во всем нужно видеть хорошее, — говорил Алик. — Как бы хреново не было, знай — могло быть хуже, поэтому радуйся тому, что есть". И учил: "Всё, что ни делается — к лучшему. У всякой гадости есть цель: сделать тебя выносливее, закаленнее и сильнее. Разбив нос на мелочи, ты не сломаешь шею в большом деле". Раньше в каждой неудаче я искала плюсы и хорошие стороны, они позволяли смотреть в будущее с надеждой. В последнее время совсем позабыла о заповедях интернатского друга, выручавших в трудную минуту.
— Какой толк в том, чтобы быть вашей синдромой*?
— Никакого, — ответил Альрик. — Исследования свернуты, интерес к теме давно угас, поскольку из нее нечего выжимать.
Циничные слова покоробили. Не завидую тем, кого признали особенным и сделали рабочим материалом для опытов ученых, извлекающих пользу целиком или по частям.
— Значит, диагноз неизлечим?
— Это не болезнь, Эва Карловна, — ответил мужчина мягко. — К сожалению, мутация пожизненна.
То есть неустранима. Это судьба. Рулетка. Выброшенные кости. Вскрытые карты. Кем и где угораздило родиться.
Альрик дохромал до сейфа и, достав долгожданное заключение об исследовании раритета, протянул мне. На офсетном листе сверху значилось заглавными буквами, выполненными на печатной машинке: "Независимая экспертиза".
Ниже, в первом пункте "Объект исследований" указывались визуальные характеристики фляжки — вместимость, масса нетто и брутто, диаметр в широкой и узкой части, эллипсность и прочие количественные уточнения, вплоть до вогнутости донышка и числа витков на резьбе.
В следующем пункте "Внешние признаки" перечислялись отличительные приметы сосуда: материал — серебро с двумя десятками добавок, названия которых ничего не говорили; подробное описание чеканного рисунка вплоть до угла наклона копья, поворота головы героя и числа колец у издыхающего питона; количество повторений фразы non dispi funda* и расположение клейма производителя.
Далее следовала строка "Предназначение". Конечно же, производство органической жидкости от янтарного до темно-коричневого цвета с отсутствием осадка, заданной температурой, плотностью, вязкостью, кислотностью, крепостью и составом, классифицируемой как коньяк.
"Суть улучшений". Тут я вообще оказалась не при делах. Высокоумная белибердень — математические и структурные формулы, знаки и символы, перемежающиеся цифрами — заняла добрую половину листа. Как печатная машинка сумела выдать нечитаемую абракадабру?
"Гарантийный срок/число/количество/сумма генераций". Прочитав, глаза расширились и долго не могли сузиться. Единица на десять в шестой. Миллион порций крепчайшего напитка отличного качества. Так и есть — упомянута полная генерация, то есть алкогольный гейзер забулькает лишь в опустевшей фляжке, а половинный объем заполняться не будет.
Меня пронзила жадность. Внезапно расхотелось разлучаться с коньячным чудом. Может, перейти с опта на розницу и продавать спиртное из-под полы на розлив?
"Период генерации" — 30 мин. Голова кругом. Это же кран с открытым вентилем! Собственный заводик на дому! Чем не повод для открытия подпольного бара?
Триумфом гениальности Альрика стала печать белого сургуча со скромным оттиском черного трезубца, расположившаяся внизу листа — какая же, как и на фляжке.
— Невероятно! — восхитилась я и, потеряв дар речи от переполняющих чувств, пожирала глазами результат профессорского труда.
— Оригинал заключения можно вынести из института, как и фляжку. Возьмите вдобавок ксерокопию. Она сделана на бумаге из личных запасов, поэтому Монтеморт не откликнется. Советую отдать посреднику сначала копию для предварительной оценки и поторговаться, а затем заключать сделку и отдавать оригиналы.
— Да, — я завороженно уставилась на лист, не поняв ни слова из сказанного.
— Эва Карловна, — тронул за плечо мужчина.
— А? Что? Здорово, Альрик Герцевич! Вы волшебник!
Он принял комплимент, благосклонно улыбнувшись, и повторил речь.
— Как оцениваете фляжку?
— Дайте подумать, — профессор потер лоб. — С учетом того, что я давно отошел от дел... Инфляция, расходные материалы, двухсторонний риск... Не меньше двухсот тысяч.
— Ты-ысяч? — протянула я, не сразу вникнув в размеры суммы. Цифра, озвученная Альриком, приравнивалась мной к полету на Луну или куда подальше.
