— Долго еще? — спрашивает он.
— Часа три. К вечеру доберемся, — отвечает водитель, опуская крышку капота.
И мы едем, едем... Я бы прилепилась к Тёме как банный лист и не отстала до тех пор, пока не услышала бы ответы на обуревающие меня вопросы. Море вопросов... Почему Тёма здесь, на побережье, а не на Большой земле? Знают ли Марта и Олег, куда пропал их родственник? Если знают, то почему не сказали, не заикнулись? Почему Тёма не удивился при встрече, увидев меня? Знал заранее, что приеду я, а не какая-нибудь выскочка-висоратка? Знаком ли Тёма с моей мамой?
Вопросы так и лезут, но Егор сердито зыркнул, мол "цыц", и поэтому я молчу, а разговаривают мужчины.
Вскоре пейзаж меняется. Появляются обработанные участки: покосы, стога, ровные квадраты и лоскуты — зеленые, золотистые... Желтые тарелки с бахромой — подсолнухи... Ряды штакетника с махровыми метелками — кукуруза...
Высовываю руку из окна, приглаживая ладонью разнотравье вдоль обочины. На очередном взгорке в далекой сини показываются темные треугольники. Горы! Магнитная! — ёкает сердце. Оно и так стучит с перебоями с тех пор, как за моей спиной закрылись пятиметровые ворота с буквой "V".
Неожиданно машина останавливается, дернувшись. Перепутье. Три накатанных дороги, три направления.
— Прямо — на Березянку, — поясняет Тёма. — Налево — на Русалочий и Родниковое. Направо — на Няшу-Марь.
— А на Магнитную? — спрашиваю я, и Егор поджимает губы недовольно.
— Через Березянку. Вообще-то округи связаны между собой и другими путями, но эти — самые лучшие. Центральные.
— Значит, нам в Березянку? — уточняет муж.
— Почти. Не доедем до неё самую малость.
Машина заводится и с фырканьем трогается. Я же впиваюсь глазами в горы, словно они заколдованные. Кажется, что с каждым оборотом колес горные пики становятся ближе и выше. Но спустя некоторое время дорога снова раздваивается, и автомобиль виляет вниз и в сторону. Горы пропадают за рощей. От расстройства не могу сдержать стон разочарования.
— Уверен, что нам сюда? — спрашивает Егор.
— Уверен, — отвечает Тёма.
— Но ведь горы там! — восклицаю, показывая пальцем назад. Туда! Нужно развернуться и ехать в обратную сторону.
— На Магнитную поедем завтра, — отвечает наш проводник.
— Завтра? — у меня перехватывает горло.
— Почему? — цедит муж.
— Потому что время идет к вечеру, а от Березянки до Магнитной путь неблизкий и непростой. Рисково туда соваться, на ночь глядя. Разумнее выдвинуться с утра.
— И где предлагаешь заночевать? — язвит Егор. — В поле?
— Зачем же в поле? Хотя могу пособить. Раскинешь посреди гречихи шатер и уляжешься на подушках как восточный шах, — острит Тёма.
От того, чтобы муж не вспылил и не вцепился в водителя, удерживают два момента. Первый: Тёма резко тормозит, съехав на обочину, вернее, в траву. И второй момент: на взгорок вылетела группа всадников и промчалась мимо.
Их пятеро или шестеро — не успеваю сосчитать. Мужчины в шляпах и в рубашках-безрукавках. И они с гиканьем пришпоривали лошадей, явно торопясь. Когда наездники скрылись за поворотом, я сообразила, что стою на подножке автомобиля и с разинутым ртом смотрю назад — туда, откуда мы приехали.
Что это было?
— Кони... люди, — ответил Тёма, выйдя из машины и разминая ноги. — А вы думали, тут гоняют скоростные тачки и самосвалы?
— Твоя же гоняет, — хмыкнул Егор. — Хотя нет, она ползет на последнем издыхании как полудохлый таракан.
Тёма не обиделся. Он вообще, оказался необидчивым парнем. На провокации не поддавался, и его доброжелательность бесила мужа. Тот искал любой повод, чтобы развить конфликт.
— Ползет, не спорю, — признал Тёма. — Но всё ж лучше ехать на автотехнике, чем идти пешком или трястись на повозке. А машин здесь немного. На побережье их от силы штук пять, по одной в каждом округе. И да, еще одна в Березянке, на ремонте. Машины здесь не котируются.
— А что котируется?
— Тракторы. К ним можно прицепить что угодно. Плуг, борону, косилку, тележку... Грузовики есть, но их и того меньше.
— И всё? — удивился муж.
— Ну-у... техника местного начальства не считается. У них отдельная кухня. Своя солярка, свои запчасти, свое обслуживание. Бывает, катаются в комендатуру от скуки или за пайком.
Тёма достал из бардачка булькающую фляжку.
— Будете?
Я было дернулась, но Егор осадил:
— Эва!
Надо же, какие мы строгие и хмурые. Но авторитет мужа — есть авторитет. Пока что промолчим, а недопонимание развеем наедине, без посторонних глаз.
Егор достал из сумки поллитровую бутылку с остатками воды и протянул мне.
— Далеко еще? — спросил у Тёмы.
— Полтора часа. Но учтите, экскурсии по Березянке не будет. Свернем, не доезжая. Кстати, бутылку не выбрасывайте. Пригодится.
За полтора часа езды и тряски я успела примириться с мыслью, что не увижусь с мамой сегодня. В конце концов, что значит один день против долгих лет ожидания? Ведь невозможное достигнуто. Я здесь, на побережье, и через сутки обниму маму.
Чем ближе мы подъезжали к Березянке, тем оживленнее становилась дорога. Навстречу попадались телеги, запряженные лошадьми, тянущими сено, мешки, бревна, бочки. Возницы понукали коней и стегали хлыстами. Попадались и всадники — поодиночке и небольшими группами. Вдалеке, на склоне, неторопливо брело стадо коров. А со своротка, о котором упомянул Тёма, вырулила женщина на велосипеде и поехала в направлении Березянки.
— Пять кэмэ, и вы в центре, — проинформировал наш гид, махнув рукой вдаль, и вывернул руль на проселочную дорогу.
Надо ли говорить, что мои глаза не выходили из состояния округленности? После цивилизованных благ Большой земли типичный сельский пейзаж ошарашил будь здоров.
Шифроадрес — 1221. Хутор близ Березянки.
Добротный дом с двухскатной крышей, просторное подворье. Сараи, птичник. Огород, уходящий в бесконечность, до березовой рощи. И сад с фруктовыми деревьями.
Забор — не от вороватых соседей и люда лихого, а от нагловатой скотины. Куры бегают по подворью, и меж них гордо расхаживает петух с красным гребнем и богатым черным хвостом. Краснолапые гуси тянут шеи, утки щиплют траву плоскими клювами.
И мы, нежданные гости. Вернее, жданные. Нам следовало приехать на прошлой неделе, но обстоятельства помешали, — объясняет Тёма хозяйке. Судя по простоте общения с хозяевами, он — частый гость на хуторе.
Меня так и тянет спросить у парня, какими судьбами он оказался на побережье, но Егор бдит. Муж ясно дал понять: с певуном из клуба не любезничать.
Хозяйская семья — большая числом. Помимо хозяйки — её муж, двое взрослых сыновей, один из которых женат, сноха на сносях и две младших дочери, навскидку шестнадцати и двенадцати лет. Все светловолосые, как и Тёма, лишь невестка — тёмненькая и черноглазая. Даже просторная разлетайка не может скрыть большого живота у молодой женщины. Невольно примеряю к себе состояние глубокой беременности и в который раз убеждаюсь: на данном этапе я и материнство несовместимы. К тому же меня почти не тошнит, и когда Егор с завидной частотой справляется о самочувствии, отвечаю уверенно: "Всё хорошо, никаких проблем".
Молодые строятся тут же в ограде, недалече от хозяйского дома. Возводят основательный пятистенок из бруса. Пока что стены — мне по грудь. Пахнет свежеструганной древесиной. Тут же, на телеге наложены какие-то дощечки, наверное, для стройки. Поодаль — внушительная поленница и топор, воткнутый в деревянную колоду. На задворках натянуты веревки, на которых сушатся вещи, начиная от одежды и заканчивая постельным бельем.
Пожилая женщина приводит двух коров и теленка. Те мычат и идут к поильнику, обмахиваясь хвостами. Матушка хозяина, — поясняет Тёма.
— Здравствуйте, — говорю я, и женщина приветливо улыбается.
К ужину собирается вся семья, и нас кратко знакомят. Хозяева вежливы и не лезут с расспросами. Мы — тоже.
Трапезу организовали в доме, чтобы не досаждали мухи и мошкара. Пахнет деревом. Пахнут обшитые стены, пахнет стол, пахнут лавки по обе стороны... Наверное, у меня неладно с обонянием, ибо запах забивает нос, но, как ни странно, не вызывает тошноту.
Девочки приводят под руки и усаживают за стол древнюю старушку. Во время ужина самая младшая из хозяйских дочерей помогает бабушке зачерпывать ложкой тюрю и есть.
Я же попадаю в ирреальное пространство. Информация, выуженная из книг во время заточения в библиотеке, накладывается на действительность. Сероватая скатерть — наверное, льняная (незаметно щупаю пальцами). Посуда — тарелки, супницы, кувшины, кружки, блюдо с ломтями ароматного хлеба, — глиняная и расписанная цветочным орнаментом. Нож — металлический, с деревянной рукояткой и наверняка остро заточенный. Ложки и вилки — тоже из металла, причем из тяжелого. Их ручки обработаны грубовато, а зубчики вилок слегка растопырены.
Во мне просыпается исследовательский азарт. Вместо того чтобы работать ложкой, верчу головой, изучая обстановку, потолок, пол, окна.
Старшая дочка хозяев играет с Тёмой в гляделки, и хозяйка осаживает юную кокетку:
— Марья!
Среднему сыну хозяев — чуть за двадцать. Он ест и бросает на нас с Егором неприязненные взгляды.
Мой муж не привередничает. Откушал и щи, и молодую отварную картошку с внушительными кусками мяса, и напился холодного квасу с баранками. Я же жую без аппетита, пробую всего помаленьку. Наверное, меня сочли чахоточной и немощной, но держат свое мнение при себе.
После ужина нас отправляют на лавочку у завалинки, мол, гостям работать не положено.
Солнце потихоньку сползает к роще. Жара спала, и тянет прохладцей. Вокруг тишина и стрекот кузнечиков. На крыльце умывается полосатая кошка. Издалека доносится лай собак. Они охраняют добро не от завистливых глаз, а от дикого зверья, — поясняет Тёма. Да-да, в здешних местах водятся и волки, и лисы, и куницы, и прочие разномастные хищники.
На заборе повисли мальчишки. Круглолицые, босоногие, коротко стриженые. Чумазые, грызущие недозрелые яблоки, утащенные из чьего-то сада. Они смотрят на нас с Егором как на невероятное чудо.
— Гош, создай gelide candi*, — говорю шепотом, чтобы не спугнуть стайку воробьишек.
— Обойдутся, — поджимает тот губы.
— Гош, ну, пожалуйста... Привет! — машу мальчишкам, и пацанва на заборе всколыхивается. Дали бы дёру, но ведь не трусы.
— Вот сама и создавай.
— У меня плохо получается, а у тебя всегда идеально выходит, — подмазываюсь к своему мужчине.
Егор делает небрежный пасс руками, и в его ладони появляется синий морозный шарик.
А-ах! — пацанва перевешивается через забор, забыв о яблоках.
Муж перебирает пальцами, и шарик плывет по воздуху к зрителям. Те зачарованно пялятся на приближающееся волшебство. Шарик плывет, плывет... Подплывает и вдруг разлетается брызгами. Мальчишек сдувает ветром.
— Зачем напугал детей? Растаял бы, как полагается, и дело с концом. Обязательно устраивать показуху?
— Вот сама бы и устраивала, — отвечает Егор. — Мой gelide*, как хочу, так и таю.
Мне не разрешают мыть посуду, и я наблюдаю со стороны, ощущая себя дармоедкой. Чтобы не угореть от духоты в доме, воду греют снаружи, в печи под навесом наподобие летней кухни. Девчонки натаскивают воду из колодца в деревянных ведрах, а Тёма, зажав во рту травинку, накручивает толстую веревку на ворот. Моют посуду в деревянной лохани.
— Пойду, помогу, — поднимается Егор и идет к колодцу.
Я же откидываюсь назад и упираюсь взглядом в небо. Лепота! Вокруг меня — этнический музей под открытым небом. То, о чем прочитано в книжках — вот оно, во плоти.
Большая земля превратилась в зыбкий мираж. Столичная суета ушла на задний план, как и толкотня с давкой. Что сейчас делает Аффа? С моим отъездом Вива потеряла выгодную клиентку. Ничего, заведет новых. Улетела ли Ираида Владимировна на восток, к Басте? И Альрик... Вряд ли мы когда-нибудь увидимся. Раньше нас связывал институт: профессор преподавал, а я ходила на занятия, сидя в верхнем ряду. А теперь между нами нет общих точек соприкосновения. Разве что остались ночи в полнолуния, но в последний раз лес не пустил второе "я" на территорию хозяина.
Чтобы отвлечься, снова берусь за исследование.
Женщины ходят в платьях и сарафанах ниже колен и повязывают головы светлыми платками. На младшей из девочек — длинные шорты и легкая рубашка без рукавов со скудной вышивкой. Из обуви — нечто похожее на сланцы с веревочками, обвязывающими щиколотки.
Коров отводят на вечернюю дойку. Невольно сочувствую хуторским. На их плечах огромное хозяйство, требующее каждодневного внимания и постоянного труда — с раннего утра и до позднего вечера.
Средний сын, его зовут Тимуром, ворошит и перекидывает сено, поглядывая на меня с прежней неприязнью.
Над ухом звенит комар, и я отмахиваюсь.
— Вот, возьмите, — старшая из хозяйских дочерей протягивает туесок. — От комаров и мошкары.
Снимаю крышечку и вдыхаю запах мази.
— М-м-м... валериана... полынь... пихта, — то ли спрашиваю, то ли утверждаю вслух.
— Наверное. Не разбираюсь в травах, — девушка присаживается рядом. — Как вам у нас?
— Тихо, спокойно. Давно мечтала побывать на побережье.
— Не обращайте на него внимания, — кивает Марья на брата. — Он три месяца назад вернулся оттуда.
Почему-то я мгновенно понимаю значение слова "оттуда" и машинально хватаюсь за шею рукой. И я приехала из тех мест. Сумела вырваться.
— Я тоже скоро уеду. Неизвестно, на год или на три, — продолжает девушка. — И знаете, я не боюсь!
Смелая. Потому что трусить нельзя. А возможно, не уедет. Когда на Большой земле начнется дележка власти, границу побережья закроют. Хоть какие-то плюсы в грядущем перевороте.
Марья хочет спросить еще, да и я не против общения. Мне интересно, откуда она знает Тёму. Но девушку зовет мать, и она с видимым сожалением уходит.
* * *
— Почему не заехали в Березянку? — спросил Мэл.
— Незачем светиться лишний раз, — ответил Тёма, крутя ворот.
— От кого-то прячешься?
— Ни от кого. Вам же проще. Транзитом едете, нигде не застреваете, на глаза не попадаетесь.
— Чем обязаны за гостеприимство?
— Вы? Ничем. Всё обговорено давным-давно. Об этом не у меня спрашивайте. Доставлю до места и чао-какао. А за перерасход бензина отчитаешься на Магнитке. Я тебя две недели пасу и всё без толку.
— Мы не виноваты, что документы подписали с опозданием.
— Это и объяснишь. Уборочная на носу, а я катался за тобой туда-сюда, бензин тратил впустую.
— Объясню, если потребуется, — сказал Мэл с вызовом. — А ты чего здесь забыл? Неужто пожизненное?
— Практически, — отозвался Тёма весело.
— Не удивлён. Почему приехал ты, а не кто-нибудь другой? — спросил Мэл, перелив воду в ведро.
— Исключительно из симпатии к тебе... и к твоей жене, — ухмыльнулся Тёма.
— Ты!... Я бы с удовольствием закопал тебя в навоз, но ты должен довезти нас до Магнитной, — процедил Мэл, потирая кулак.
