О ее любви к брату он отлично знал, но чтобы ТАК!? Кем она себя возомнила!?
Убью!!!
В покои его пропустили беспрекословно. Еще бы! Свой, почти родной, почти Романов. Даже Софьины девушки не подумали заступить ему дорогу.
Иван влетел в светелку как серфингист — на гребне волны праведного гнева.
— Соня!!!
— Ванечка?! Что слу...
Договорить Софья не успела. Ее вздернули со стула, встряхнули и заорали едва не в ухо.
— Безмозглая девчонка!!! Ты хоть понимаешь, что творишь!? Я чуть со страху не сдох!!!
— Да что случилось!?
— Что!? А кто сегодня перед всем народом вены на себе резал!?
Софья покосилась на забинтованную ладонь.
— А... э...
Иван крепко стиснул ее, прижал к себе.
— Сонечка... любимая моя... родная, я так за тебя испугался...
И что оставалось делать царевне? Только поднять забинтованную руку и коснуться лица мужчины.
— Ванечка... все хорошо.
А в следующий миг ее еще крепче сжали в объятиях — и поцеловали. После чего единственной связной мыслью у Софьи осталось — и где научился?!
В себя они пришли не скоро, минут через пятнадцать. Соня обнаружила себя на руках у Ивана, а самого Ивана сидящим на лавке около окна.
— Сонюшка, родная моя... любимая...
И что было отвечать?
Соня прислушалась к себе. Любит ли она Ивана?
Да, определенно.
Любит ли Иван ее? Тоже — да.
И что им теперь делать?
— Ты за меня замуж пойдешь? Алексей разрешит, я знаю...
Софья тряхнула головой.
— Ванечка, ты не торопишься ли?
— Нет, Сонюшка. Я еще медлю слишком...
— Ванечка, — Соня смотрела серьезно. — А ты понимаешь, что боярыней Морозовой я никогда не буду? Я всегда сначала останусь Софьей Романовой. И интересы брата и государства для меня будут на первом месте. Детей рожу, но Алешку не брошу. И его делами заниматься не перестану.
— И не надобно. Думаешь, мама рада будет, коли ее отстранить?
Софья вспомнила боярыню Феодосию. Нет, определенно не рада.
— Вот она и будет заниматься домом, внуками, делами. А я по-прежнему буду брату помогать. Так что ежели не можешь принять этого... лучше не надобно и начинать. Потом нам с тобой больнее будет.
Иван вздохнул.
— Соня, мы с Алешкой уже говорили. Я остаюсь при нем ты — тоже... Ну и? Все равно помогать ему придется, один он этот груз не потянет. Ежели захочешь, вообще тайно обвенчаемся...
— Я подумаю, что будет лучше для нашей политики. Сам понимаешь.
Иван рассмеялся.
— Понимаю. Я буду делить тебя с государством, с братом, с кучей дел... но я ведь и не хочу, чтобы ты менялась. Если ты сядешь в тереме и начнешь вышивать, не говоря со мной ни о чем, кроме ниток и иголок, я тоже тебя не разлюблю. Но это ведь не ты будешь...
— Не я, — согласилась Софья.
— Не меняйся, прошу тебя. Никогда не меняйся.
— А что-то ты скажешь, когда дети пойдут?
— Надеюсь, что то же самое...
Софья смотрела в оконное стекло. Что-то вставало впереди? Неужели небеса сжалились над ней? Она может быть счастлива еще раз? Рядом с человеком, который будет любить ее такой, какая она есть, не мешать заниматься любимым делом, более того, работать с ней в одной команде. Сверх того, Иван уже друг Алексея, то есть конфликта не выйдет. Но братцу и вправду надобно невесту приглядывать. По здешним меркам уж года два как пора, отец в его возрасте уже женат был и детей делал...
И жена нужна либо умная, либо... есть ведь и такие женщины, которым ничего не надо, кроме своей семьи и детей. Может, и им такая нужна? Чтобы она детьми занималась а они — делами государства?
Ох, как бы тут опять ошибку не сделать. Вот занималась Вадюшей свекровь — и выросло... художественное нечто. Здесь она такой ошибки не должна совершить.
— Ох, Ванечка...
* * *
К идее замужества сестры Алексей отнесся двояко. Ему и хотелось, чтобы Соня была счастлива — и не хотелось ее отпускать. Он привык, что всегда есть кому подставить плечо, помочь, поддержать — и отказываться не хотел. Так что...
— Надобно будет Совет организовать. Как у Ивана Четвертого был, вот, чтобы вы туда входили, Аввакум, Адриан, коли патриархом станет...
— Иван Сирко, — подсказал Софья.
— Он от Бога воин, — задумчиво согласился Алексей. — Но тогда уж и дядька Воин...
— А еще — Ромодановский. Строганов, как специалист по Уралу.
— Специалист... в свой карман. Ворует ведь, сволочь такая, — фыркнула Софья.
— А на то и Ромодановский. Пока Григорий в Азове, Федора позовем. Ты ведь ему создание ПГБ доверяешь? — Алексей наполовину подшучивал над сестрой, наполовину спрашивал серьезно.
— Предан аки пес — псом и будет. Умный мужчина, очень умный. А излишняя жестокость... на то и плетка у царя, чтобы псина лишний раз клыки не скалила.
— Мельин, — вспомнил Ваня.
— И верно. Как вернется — быть ему главным советником по морскому делу.
— Ньютон....
— Патрик Гордон, как специалист по иноземной слободе, — утверждающе кивнул Алексей.
— Ибрагим — лучше него в ядах и интригах никто из нас не разберется, — подсказала Софья.
Ближний круг царя начинал формироваться. И Софья с тревогой следила за этим процессом. Самая страшная штука — медные трубы славы. Если Алешка сейчас устоит, если справится, если она правильно его воспитала... вот ведь!
Тогда они выстоят.
А если нет?
Что ж. Тогда ей прямая дорога на колокольню и головой вниз. Ежели по ее вине Русь так с колен и не поднимется...
* * *
Поль Мелье прибыл в родной Марсель холодным февральским утром. Ветер бил в лицо, заставляя прикрыть глаза, не смотреть на родной город, но адмирал не то что в плащ не закутался, так еще и шапку снял да усмехнулся. Разве ж это зимы?
Вот на Руси...
Да, именно там.
Иногда ему казалось, что с ним тролли пошутили. Но потом мужчина касался туго набитого кошелька, маленького мешочка с драгоценностями на груди, медали, жалованной грамоты...
Взгляд его падал на кольцо с крупным сапфиром, которое вручил государь, пошутив насчет фамильного перстня, мол, адмиралу — морской камень, и Поль опять верил.
Хотя уже Павел.
А, какая разница. То же имя, тот же человек...
А вот от Франции он отвык. Отвык от ароматов помойки, коими встречали его города, отвык от запахов немытых тел и душных парфюмов, отвык не мыться в горячо натопленной бане, а просто протираться полотенцем...
Хорошо хоть молиться не отвык.
Вот и родной домик.
Поль перемахнул через забор, и что есть сил забарабанил в дверь.
— Открывайте!
И сам вдруг себе удивился. Слово вырвалось... на русском языке! И нарочно не захочешь, а получится.
А впрочем, хоть на китайском говори, а его уже признали.
— Сыночек!!!
— Поль!!!
— ПАПА!!!
Родным потребовалось две минуты, чтобы высыпать на улицу, как были, кто в платье, кто в одной нижней рубашке, повиснуть на шее, обнять, зацеловать...
Вернулся!!!
Да разве это не счастье, когда твой родной человек возвращается домой?
Поль смеялся, обнимал детей, щедрой рукой раздавал подарки. На плечи матери и отца опустились меха, у жены на шее блеснуло дорогое — королеве впору такое носить — сапфировое ожерелье, дети запрыгали вокруг, получая в свой черед гостинцы с далекой Руси...
Часа два прошло, не менее, прежде чем они смогли говорить нормально. И тут Поль объявил, что им надобно собираться.
— Дом продаем и едем на Русь. Там у меня деревни жалованы, дворянство...
Мать ахнула, жена едва не упала в обморок. Дети пока были слишком малы, чтобы понять, старшая дочь убежала к подругам похвастаться вернувшимся отцом и привезенными подарками.
— Дворянство? Да кто ж...
— Русский государь, Алексей Алексеевич. Я у него адмирал Мельин — и дворянство мне теперь положено. И дом на Москве строится.
— Дом!?
— Палаты, как положено. Там и жить будете, я-то в море уйду. А в Азов я вас не возьму, покамест опасно там слишком, только закончили Крым от татарвы чистить...
Сначала Полю не поверили. Потом, когда посмотрели еще раз на подарки... да и был повод поверить. Когда с полгода тому назад приехал от него мужчина с письмом и деньгами. А в письме было прописано, что Поль Мелье сейчас на службе у русского государя.
Тогда половина улицы сбежалась, а уж сейчас-то!
Половина города, не иначе. И Поль не скупился. Сообщил всем, что отправляется в ближайший кабачок и будет там кутить до вечера. Так-то.
Деньги?
Да если б Поль захотел, он бы этот кабачок себе прикупил, как... да, вот именно — как корзинку кабачков на ярмарке! Хватит и на переезд, и на обустройство, и государь его милостями не оставит.
Что и было сообщено друзьям и знакомым.
И не только им — в кабачок набилась куча посторонних людей, но Поль даже и не подумал никого гнать. Наливай всем — и точка!
Кабатчик был доволен, знакомые тоже... правда, расспрашивали Поля много. Он и рассказал. Как плыли, попали в плен к туркам. Думал уже — с жизнью простится, но отбили его русичи. Так к ним и угодил, у них и служить стал.
А чего ж не служить, с такими-то пряниками?
Тут-то Поля и принялись расспрашивать о Руси. Про турок многие знали, всем было известно, что это за гнусные нехристи.
Можно ли там жить?
Еще как можно. А вся та глупость, кою рассказывают — она и есть глупость.
Ходят ли там медведи по улицам?
Ну, сами не ходят. А вот со скоморохами, это вроде как комедианты у нас — тогда да, бывает такое. Ученые звери называются. Так это и у нас собак обучают, разве нет?
Морозы, такие, что на лету птица падает?
Нет, при нем не падали. Говорят, в Сибири — да, там бывает. А на Москве редко. Да и то. Люди-то живут.
Вера?
Вот этот вопрос был самым животрепещущим для многих. Как же! Дикие варвары, язычники! Может, и не христиане вовсе, а если и христиане, то не добрые католики, а какие-то странные, чуть ли не гугеноты?!
И как к ним ехать? Вдруг заставят по-своему молиться, а это ж верная погибель душе!? Страшно...
Вот эти заявления Поль отверг сразу же. Никого русский царь молиться не заставляет. Ни насильно, ни как-то еще. Сам он православной веры, то есть тоже христианин только немного странное это христианство. Папу они не признают и молитвы у них чудные, но его, Поля, никто не уговаривал перейти в чужую веру. Это не безбожные язычники турки, которые могут принять выкрестов, нет. Царевич при нем сказал, что предавший веру — предаст любого.
Тут закивали все собравшиеся, а Поль продолжил говорить, что есть на Москве Иноземная слобода, и есть там протестантская церквушка. А ежели что — царевич и католический храм разрешит поставить. Коли найдется священник, который пожелает туда поехать.
Условие только одно будет — не чинить раздора промеж подданными его величества и не сеять смуту.
Приехал молиться — молись, а в политику не лезь.
Преследования иноверцев? Выкапывание из могил и выбрасывание на свалку, или там, сжигание трупов иноверцев — гугенотов ли, католиков — на кострах, всевозможные унижения и притеснения? Налоги за иную веру? Нантский эдикт? Есть ли его аналоги на Руси?
Что вы!
Торгуйте, верьте — дело ваше. Специально притеснять вас никто не будет. Ну а сволочей... этих-то при любой вере бить будут. Не исключено, что и ногами. Как говорит его высочество — сволочь ни веры, ни национальности не имеет.
Иноземцев били?
Били! И правильно! На Руси нельзя ни травы никотианы, ни крепкого вина. Не пьют там такое. А те, коих били, все это русичам продавали. Считай, людей с пути истинного сворачивали. За то царь и осерчал. Бывает.
Разговаривал с его высочеством?
Да, лично! Между прочим, это не наши аристократы, перед коими выплясывать надобно! Алексей Алексеевич и сам на мачту слазить не ленится, и морем живо интересуется, да и вообще парнишка хороший. Коли не знает, так и приказывать не будет, спервоначалу совета спросит.
Не бывает таких?
Так и сам бы не поверил, коли б не видел! Так видел же!
Полю тоже не поверили бы. Но...
Все знали, что его семье привезли деньги от отца, да и все остальное выглядело более чем убедительно. Не роскошная, но добротная и хорошая одежда, дорогое кольцо с сапфиром, украшающее руку мужчины, грамоты от русского царевича, куча денег, которыми Поль сорил совершенно свободно...
Кто-то слушал. А кто-то и прислушивался. И спустя два дня к Полю пожаловали гости. Глава общины гугенотов Пьер Боннэ вместе с пастором Жаном Лелюком.
Поль, хоть и был добрым католиком, но гостей принял радушно. Католичество-то католичеством, но гугенотов в Марселе тоже хватало. Ты его сегодня облаешь, а он завтра тебе тоже гадость сделает. Вера — это дело священников, а Полю, который в море проводил много времени, с соседями надо было жить дружно. Он и жил.
Так что гости были проведены в дом, усажены за стол и жена Поля выставила на стол бутылку хорошего вина. Некоторое время разговор не завязывался, но потом, после обмена мнениями о погоде, зимних штормах, улове рыбы и подлых турках, гости таки перешли к важной для них теме.
— Ты и верно уезжаешь? — принялся прощупывать почву Пьер.
— Уезжаю, дом вот уже продал почти, осталось мебель продать. Я бы оставил, все равно там все новое будет, но женщины, — Поль пожал широкими плечами. Чего ему стоило уговорить мать переехать на Русь?! Но не оставлять же старуху одну? Конечно, государь его деньгами не обидит, он матери помогать сможет, да все одно сердце изболится. Так что ехать — вместе.
— Ты так уверен, что тебя там примут...
— Так я ж не лгал, — Поль и не подумал горячиться. — Деревни мне жаловали, о том грамота государева есть. Жилье будет. Жалованьем государь не обидит, да и премиями.
— Премиями?!
— После боя с турецкими кораблями, мне кошель с драгоценностями пожаловали. Матросов — и тех наградили, государь лично каждому награду вручал и благодарил за службу.
— Не бывает такого.
— Бывает. И потом мы еще сражались. За успешные действия царевич награждает.
— А неудачи были?
Поль кивнул, вспоминая, как в шторм потерял два корабля. Как в сражении еще потерял десяток из-за того, что не вовремя подал команду о маневре...
— Бывали.
— И — как?
— Государь отругал по-всякому, сказал, что заставит меня лично о гибели людей их родным сообщать.
— И?..
— Что? Палками меня не били, под килем не протягивали, только лучше б уж так чем он... тошно бывает, когда понимаешь, что ребятам жить да жить, а из-за меня... Сам себя казню.
Гугеноты переглянулись.
— А креститься в свою веру он тебе не предлагал?
— Нет... Ни мне, ни детям того не предложат, разве что кто сам захочет.
— А принц только тебя приглашал... или еще кого другого?
Поль усмехнулся. Ну да, о том с ним тоже говорили.
— Ежели кто еще поехать захочет, препятствий не будет. Только за свой счет. Хотя и исключения есть.
— И какие же?
— Моряки, корабелы, ученые... те, кто могут и хотят работать. Эти люди могут приехать. Им оплатят дорогу, помогут перевезти семью, но условия будут очень жесткими.
