— "Кто-то"? — брови Стейнейра вопросительно приподнялись. — Может ли случиться так, что у этого кого-то есть имя, Брайан?
— Ну, да, ваше преосвященство. Просто... — Ашир сделал нехарактерную для себя паузу, затем покачал головой. — Думаю, было бы лучше, если бы я просто проводил ее внутрь, если это приемлемо, ваше преосвященство.
Любопытство Стейнейра было по-настоящему задето. Он не мог себе представить, что могло так взволновать Ашира. Из того, что только что сказал его секретарь, посетитель, о котором шла речь, явно был женщиной, и Стейнейр не мог вспомнить ни одной женщины в Чарисе — за возможным исключением королевы Шарлиэн, — которая могла бы вызвать у него такую реакцию. Но он знал молодого священника достаточно долго, чтобы принять его просьбу, даже если это не совсем соответствовало обычному протоколу посещения предстоятеля всего Чариса.
— Очень хорошо, Брайан. Дай мне минуту или две, чтобы привести это в порядок, — он махнул рукой на документ, который просматривал, — а затем проводи ее внутрь.
— Да, ваше преосвященство, — пробормотал Ашир, и дверь тихо закрылась, когда он удалился.
Стейнейр задумчиво смотрел на эту дверь в течение нескольких ударов сердца, затем пожал плечами, вставил закладку, чтобы отметить место, и начал приводить в порядок листы документа.
Что бы ни вызвало почти взволнованную реакцию его секретаря, это не повлияло на чувство времени Ашира или его способность оценить, сколько времени потребуется его архиепископу. У Стейнейра было ровно столько времени, чтобы отложить документ в сторону, привести свой стол в подобие опрятности и настороженно выпрямиться в удобном кресле. Затем дверь открылась, и Ашир снова шагнул через нее вместе с просто одетой женщиной, чьи темные волосы были слегка тронуты серебром, в сопровождении двух мальчиков. Черты лица мальчиков ясно давали понять, что это ее сыновья, но в то же время в них было что-то еще. Что-то... знакомое, хотя Стейнейр не мог точно сказать, что это было. Старшему из них на вид было где-то около подросткового возраста; младшему, возможно, десять или одиннадцать. Это было первое, что пришло в голову Стейнейру, но почти мгновенно за ним последовала другая мысль.
Они были в ужасе. Особенно мальчики, — подумал он. — Их мать скрывала это лучше, но, несмотря на силу характера на ее лице, в ее глазах тоже был страх. И кое-что еще. Что-то темное, страстное и пронизанное железной гордостью.
— Ваше преосвященство, — тихо сказал Ашир, — позвольте представить вам мадам Эйдорей Диннис.
Глаза Стейнейра расширились, и он вскочил на ноги, даже не осознавая этого. Он в три быстрых шага обогнул стол, пересек кабинет и протянул ей руку.
— Мадам Диннис! — он услышал удивление в своем собственном голосе, и это было так, как будто он слушал кого-то другого. — Это очень неожиданно!
Ее рука слегка дрожала в его пальцах, и он посмотрел в эти глаза, увидел усталость — и отчаяние — за страхом и гордостью. То, как ей, возможно, удалось проделать весь путь от земель Храма до Чариса, не будучи опознанной и схваченной инквизицией, было больше, чем он мог представить себе.
— Воистину, — сказал он ей, нежно сжимая ее дрожащую руку, когда его собственное изумление начало хотя бы немного ослабевать, — Бог творит Свои тайны способами, недоступными человеческому пониманию или предсказанию. Вы и ваша семья были в моих молитвах с тех пор, как епископ-исполнитель Жирэлд и отец Пейтир получили последнее письмо вашего мужа, но я никогда не думал, что Он будет настолько милостив, чтобы позволить вам добраться до Чариса!
— Письмо, ваше преосвященство? — повторила она. Он услышал усталость и напряжение в глубине ее голоса, но ее брови поднялись, а взгляд стал острым. — Эрейк разослал письма?
— Действительно, действительно, он это сделал, — сказал Стейнейр. Он протянул другую руку, сжимая обе ее руки, и покачал головой. — По крайней мере, одно из них. Я понятия не имею, как ему это удалось, и не буду притворяться, что мы с архиепископом Эрейком часто не сходились во взглядах. Очевидно, то, что произошло здесь, в Чарисе, со времени его последнего визита, является достаточным доказательством этого. Но из последнего письма, которое он каким-то образом организовал, чтобы доставить епископу-исполнителю и отцу Пейтиру, я могу сказать вам, что в конце своей жизни ваш муж вспомнил истинное прикосновение Бога. — Он снова покачал головой. — У нас не было подтверждения его смерти здесь, в Чарисе, но из письма, которое он отправил, и из вашего собственного прибытия сюда я должен предположить, что конец, который он предвидел, действительно настиг его.
— О, да, — прошептала она, наконец, подбородок задрожал, слезы заблестели в ее глазах. глаза. — О, да, ваше преосвященство. Настиг. И вы правы. Я верю, что он действительно почувствовал Божий перст, несмотря на все, чего это ему стоило.
— Что вы имеете в виду? — мягко спросил Стейнейр, потому что было что-то в ее голосе, в ее манерах, что говорило больше, чем ее слова. Мгновение она смотрела на него, затем перевела взгляд на двух мальчиков, которые смотрели на нее и архиепископа ранеными, встревоженными глазами.
— Ваше преосвященство, — сказала она уклончиво, — это мои сыновья, Тимити Эрейк и Стивин. -Тимити, старший из двоих, с настороженным выражением лица склонил голову, когда мать представила его, но Стивин только уставился на архиепископа. Горе и напряжение младшего мальчика резанули Стейнейра, как нож, и он отпустил одну из рук мадам Диннис, чтобы протянуть ее к детям.
— Тимити, — сказал он и сжал руку мальчика в рукопожатии равного, прежде чем отпустить ее, чтобы легко положить ту же руку на голову младшего мальчика. — Стивин. Я знаю, то, что произошло в вашей жизни за последние несколько месяцев, было пугающим. Я даже представить себе не могу, как твоей матери удалось доставить вас в Чарис. Но знайте это, вы оба. Вы здесь в безопасности, и она тоже. Никто не причинит вам вреда и не будет угрожать вам, и я знаю, что говорю от имени короля Кэйлеба, когда говорю вам, что вы все трое будете взяты под его личную защиту. И мою.
Нижняя губа Стивина задрожала. Выражение лица Тимити было более сдержанным, более настороженным, но через мгновение он снова кивнул.
— Можем ли мы с вами минутку поговорить наедине, ваше преосвященство? — спросила Эйдорей. Ее взгляд еще раз метнулся к мальчикам, которые оба все еще смотрели на Стейнейра, а не на нее, и архиепископ кивнул.
— Конечно. — Он подошел к двери кабинета и открыл ее, выглянув в служебное помещение Ашира. — Брайан, не мог бы ты, пожалуйста, отвести Тимити и Стивина на нашу кухню и посмотреть, не сможет ли повар найти им что-нибудь поесть? — Он с улыбкой оглянулся через плечо. — Прошло довольно много времени с тех пор, как я был в вашем возрасте, мальчики, но, кажется, припоминаю, что меня никогда по-настоящему не кормили.
Самая короткая из ответных улыбок промелькнула на лице Тимити, а затем исчезла. Он с тревогой посмотрел на мать, и она кивнула.
— Иди с отцом Брайаном, — мягко сказала она. — Не беспокойся обо мне. Как говорит архиепископ, теперь мы в безопасности. Я обещаю.
— Но...
— Все в порядке, Тим, — сказала она более твердо. — Я ненадолго.
— Да, мэм, — сказал он после еще одного мгновения колебания и положил руку на плечо своего брата. — Давай, Стив. Держу пари, у них тоже есть горячее какао.
Он проводил Стивина до двери. Младший мальчик повернул голову, не сводя глаз с матери, пока между ними не закрылась дверь, и Стейнейр сам не повернулся к ней лицом.
— Пожалуйста, мадам Диннис, — пригласил он. — Садитесь.
Он указал ей на место на одном конце маленького дивана в углу своего кабинета, затем сел на другом конце, повернувшись к ней вполоборота, вместо того, чтобы вернуться на свое место за столом. Она оглядела комнату, прикусив нижнюю губу, очевидно, пытаясь сохранить самообладание, затем снова посмотрела на него.
— Мои мальчики знают, что их отец мертв, — сказала она, — но я еще не сказала им, как он умер. Это было нелегко, но я не могла рисковать тем, что они выдадут себя, пока я не доставлю их в безопасное место.
— Теперь они в безопасности, — мягко подтвердил он. — У вас есть мое обещание, как личное, так и от моего офиса.
— Спасибо. — Она пристально посмотрела на него, затем ее ноздри раздулись. — Я искренне благодарна вам за обещание, и я знаю, что ничего из того, что вы сделали, не было сделано из личной вражды к Эрейку. И все же, надеюсь, вы простите меня, но я не могу отделить ваши действия от того, что случилось с ним.
— И вы не должны быть в состоянии, — ответил он. — Во всяком случае, пока нет. И никто не сможет винить вас, если это расставание никогда не придет к вам. Я не буду притворяться, что ваш муж был всеобщим любимцем здесь, в Чарисе, потому что это было не так. И все же его тоже никогда не ненавидели — во всяком случае, насколько мне известно. Что касается меня, то я никогда не считал его злым человеком, как великого инквизитора. Я только чувствовал, что он слаб и, простите меня, испорчен. Развращен тем налетом коррупции, который цепляется за весь совет викариев и всех старших членов епископата.
— Он был слаб, — согласилась она, и ее глаза снова наполнились слезами. — Но он также был сильнее, чем я когда-либо предполагала. Определенно сильнее, чем он сам когда-либо подозревал. Эта сила пришла к нему в конце.
— Расскажите мне, — мягко попросил он, и она сделала глубокий, прерывистый вдох. Слеза вырвалась на свободу и скатилась по ее щеке, и она расправила плечи, как солдат перед битвой.
— Я была там. — Ее голос был низким, хриплым. — Я должна была быть там. Я видела все, что они с ним делали, прежде чем, наконец, позволили ему умереть. Это заняло несколько часов, ваше преосвященство. В конце он даже не был больше человеком, только истекающим кровью, сломанным существом с содранной кожей, и "Мать-Церковь" называла это правосудием.
Ее голос зашипел, когда она произнесла последнее слово, как проклятие. Еще больше слез вырвалось на свободу, но в этих влажных глазах был яростный, пылающий гнев, когда она смотрела на человека, который заменил ее мужа на посту архиепископа Чариса.
— Вы ошибаетесь в одном, ваше преосвященство, — решительно сказала она ему. — Не каждый член совета викариев коррумпирован. Даже не каждый священник инквизиции, несмотря на яд Клинтана в самом сердце управления. Вот откуда я знаю, что ему предложили легкую смерть, если только он подтвердит версию храмовой четверки о том, что произошло здесь, в Чарисе.
— Он отказался это сделать. — Она встретилась с ним взглядом, и ее подбородок гордо вздернулся, даже когда слезы потекли по ее лицу. — У нас с мужем никогда не было особого брака, ваше преосвященство. Вы правы, он был коррумпированным человеком и слабым. Но вот что я вам скажу: мне никогда не будет стыдно за Эрейка Динниса. Нет ничего, что эти лживые монстры в сердце Церкви могли бы сказать или сделать, чтобы заставить меня забыть о выборе, который он совершил, о смерти, которой он умер. В конце своей жизни он был кем угодно, только не слабаком.
— Это хорошо согласуется с его последним письмом, — тихо сказал Стейнейр, вытаскивая из рукава сутаны безупречно чистый носовой платок и передавая его ей. — Очевидно, я не знал никаких подробностей его смерти. Но я знал, что он нашел в себе силу, о которой вы говорите, И что, какими бы ни были его ошибки, в конце своей жизни он ясно видел и говорил правду — не только другим, но и самому себе. Каждую среду, с тех пор как пришло его письмо, я провожу поминальную мессу по Божьему слуге Эрейку.
Она судорожно кивнула, сжимая платок. Прошло несколько секунд, прежде чем она снова смогла заговорить.
— Мне нужно рассказать мальчикам, — сказала она затем. — Они должны знать, и пройдет совсем немного времени, прежде чем кто-нибудь все равно им скажет. Наш корабль покинул Порт-Харбор в вечер его казни, и команда не знала никаких подробностей. Они знали, что его казнили, и мальчики, конечно, тоже знали. И хотя экипаж не знал подробностей, некоторые из них... размышляли о том, на что это должно было быть похоже. Они понятия не имели, кто мы такие, никогда не догадывались, что говорят об отце моих сыновей. Я сказала им, что, по моему мнению, это неуместно слышать таким маленьким мальчикам, и должна признать, что после этого они старались избегать разговоров об этом в их присутствии. Но это был не очень большой корабль, ваше преосвященство, и я знаю, что они оба слышали... кое-что из этого. Я не могла этого предотвратить, хотя верю — молюсь, — что мне удалось защитить их от худшего. Но я не могу делать это вечно.
— Конечно, вы не можете. — Он наклонился вперед и нежно коснулся ее колена. — Я понимаю, что им может быть трудно отделить меня, по их мнению, от того, что случилось с их отцом, учитывая тот факт, что я тот, кто занял его должность здесь, в Чарисе. Но одна из обязанностей этой должности — служить всем Божьим детям, поэтому, если я могу быть чем-то полезен, когда вы скажете им, пожалуйста, позвольте мне это сделать.
— Думаю, что, возможно, если вы сможете объяснить им или, по крайней мере, попытаетесь объяснить, почему это происходит, это может помочь, — ответила она. Затем она покачала головой. — Я не знаю, сможет ли кто-нибудь объяснить им это, ваше преосвященство. Не в их возрасте.
— Не так давно, — сказал Стейнейр, — королю Хааралду пришлось объяснять своим двоюродным племянникам — двум мальчикам, оба младше твоего Тимити, — почему умер их отец. Пришлось объяснить, что их отец пытался убить наследного принца, убить короля и по ходу дела был убит их собственным дедом. — Он грустно улыбнулся. — Дети несут достаточно бремени, не веря, что их отцы могут быть предателями, могут быть коррумпированными. Без необходимости принимать их смерть с позором. Из того, что вы сказали, по крайней мере, отец ваших сыновей умер, говоря правду, встретившись лицом к лицу со своими палачами с мужеством истинного убеждения и выступая за это убеждение, несмотря на несправедливость его казни. В их возрасте это будет слабым утешением в связи с его потерей, особенно когда они узнают природу смерти, которой он умер. Но им нечего стыдиться. Вы правы в этом, миледи, и со временем они это поймут. Это не сотрет боль, но, возможно, по крайней мере поможет им почувствовать гордость за своего отца, которую он так справедливо заслужил в самом конце своей жизни. И хотя Бог знает, что им — и вам — потребуется время, чтобы исцелиться, я обещаю вам, что мы предоставим вам все время, всю возможную поддержку.
— Я рада, — тихо сказала она, и он приподнял одну бровь. Она увидела это и покачала головой.
— Я рада, — повторила она. — Я надеялась, молилась, что Эрейк умер не напрасно. Что храмовая четверка действительно лгала, и что человек, который заменил моего мужа здесь, в Чарисе, действительно был человеком Божьим, а не просто кем-то, кто ищет политической выгоды, как бы оправданно он ни поступил именно так в свете собственных злоупотреблений Церкви. Я рада видеть, что человек, который заменил его, — человек Божий.
