— Внезапно все стало намного яснее.
— Дело в том, что все, что мы видим, встроено в пространство-время. Вы можете думать о нем как о своего рода эластичной жидкости, похожей на наполовину застывшее желе. И поскольку у всего есть какая-то масса, все в той или иной степени искажает эту жидкость, растягивая и сжимая ее. Это искажение и есть то, что мы воспринимаем как гравитацию. Масса Земли притягивает пространство-время вокруг себя, и искажение пространства-времени вокруг Земли заставляет предметы падать к планете или вращаться вокруг нее, если у них достаточная скорость.
— Как яблоко Ньютона?
— Ты держишься молодцом, Флойд. Это хорошо. Теперь давай поднимемся на ступеньку выше. Солнце натягивает на себя собственное одеяло пространства-времени, и это подсказывает Земле и всем другим планетам, как двигаться вокруг Солнца.
— А Солнце?
— Следует по пути в пространстве-времени, продиктованному гравитационным искажением всей галактики.
— А галактика? Нет, не отвечай на это. Я улавливаю картину.
— Это половинка картины, — сказала Оже. — То, о чем мы говорили до сих пор, — это постоянное искривление пространства-времени вокруг массивного объекта. Но есть и другие способы искривлять пространство-время. Представь себе две звезды, кружащиеся друг вокруг друга, как в вальсе. Ты понял это?
— Конечно. Я любуюсь видом, пока мы разговариваем.
— Сделайте эти звезды сверхмассивными и сверхплотными. Заставьте их кружить друг вокруг друга, как дервишей, по спирали приближаясь к возможному столкновению. Теперь у вас есть довольно мощный источник гравитационных волн. Они издают пульсацию, похожую на устойчивую ноту музыкального инструмента.
— Я думал, ты не любишь музыку.
— Я ее не понимаю, — сказала она, — но могу распознать полезную аналогию, когда она приходит в голову.
— Хорошо, значит, две звезды, вращающиеся друг вокруг друга, создадут гравитационную волну.
— Существуют и другие механизмы для создания такой волны, но суть в том, что существует множество двойных звезд: множество потенциальных источников гравитационных волн, разбросанных по всему небу. И у всех них есть уникальная нота, уникальная подпись.
— Значит, если я определю тон...
— Ты можешь точно определить, откуда это взялось.
— Например, знать характер вспышки маяка?
— Именно так, — сказала Оже. — Но теперь начинается самое трудное. Каким-то образом вы должны измерить эти волны. Гравитация уже является самой слабой силой во Вселенной, даже до того, как вы начнете беспокоиться об измерении микроскопических изменений ее силы. Это все равно что пытаться услышать чей-то шепот по другую сторону океана.
— Так как же ты можешь это сделать?
Она уже собиралась сказать ему, когда ее внимание привлекло движение сверху: блеск полированного металла на фоне низкого серого неба. Времени хватило как раз на то, чтобы заметить маленькую фигурку, скорчившуюся на одной из верхних труб, и отвратительное маленькое оружие, которое она сжимала в когтистой руке.
— Флойд... — начала она говорить.
Пистолет выстрелил, издав быстрый, пронзительный смеющийся звук. Оже почувствовала внезапную теплую боль в правом плече, а затем она оказалась на земле, и боль усилилась. Она все еще смотрела вверх. Ребенок балансировал на трубе, казалось, его не беспокоило головокружение. Он поднял пистолет, вынув из рукоятки гладкую серповидную обойму и вставив другую.
Флойд достал автоматический пистолет, который она ему дала. Он снял пистолет с предохранителя и принял двуручную стойку, прищурившись на фоне неба.
— Пристрели этого ублюдка, — сказала Оже, морщась от боли.
Флойд выстрелил. Пистолет дернулся в его руке, пуля отскочила от нижней части трубы. Ребенок начал опускать свое собственное оружие, тщательно прицеливаясь.
Флойд выпустил в воздух еще две пули. На этот раз они не попали в трубу.
Дитя войны свалилось со своего насеста и с визгом упало на землю. Его тонкие маленькие ручки и ножки вращались, когда он падал. Он ударился о землю, подпрыгнув один раз, а затем остался лежать совершенно неподвижно.
Это был мальчик.
Флойд развернулся, осматривая здания в поисках признаков присутствия других детей. Оже приподнялась на здоровом локте, а затем дотронулась до раны на плече. Она убрала свои пальцы. На кончиках была кровь, но не так много, как она ожидала. Ей все еще казалось, что кто-то крутит в плече раскаленной железной кочергой. Она потянулась за спину и почувствовала еще больше влаги под лопаткой.
— Думаю, он был единственным, — сказал Флойд, наклоняясь над ней.
— Он мертв?
— Умирает.
— Мне нужно поговорить с ним, — сказала она.
— Воздержись, — мягко сказал Флойд. — Тебя только что подстрелили, девушка. Сейчас у нас другие приоритеты.
— Там выходное отверстие, — сказала она. — Пуля прошла навылет.
— Ты не знаешь, сколько их вошло внутрь и разлетелись ли они на части. Тебе нужна помощь, и нужна быстро.
Она оттолкнулась, а затем с трудом поднялась на ноги, используя здоровую руку в качестве опоры. Ребенок войны лежал там, где упал, тихо булькая в луже собственной крови, повернув к ним голову. Глаза все еще были открыты и смотрели в их сторону.
— Это тот же самый мальчик, — сказала она. — Тот, что ударил ножом официанта на Северном вокзале.
— Может быть.
— Я хорошо рассмотрела его лицо, — сказала она. — Я знаю, что это тот самый. Должно быть, он последовал за нами сюда.
Она, прихрамывая, подошла к мальчику и пинком отбросила от него пистолет. Голова шевельнулась, поворачиваясь, чтобы держать ее в поле зрения. Рот приоткрылся в ошеломленной ухмылке, и с серых от дыма губ потекла кровавая слюна. Черный язык шевельнулся, словно пытаясь произнести слова.
Оже надавила ногой на шею ребенка войны. Сейчас она была рада, что ей не удалось снять каблуки с туфель.
— Поговори со мной, — сказала она. — Поговори со мной и расскажи, какого хрена ты делаешь, строя резонансную гравитационно-волновую антенну в тысяча девятьсот пятьдесят девятом году, и какое это имеет отношение к "серебряному дождю".
Черный язык сочился и извивался, как пойманная личинка. Ребенок издал булькающий звук.
— Может быть, если ты снимешь свою туфлю с его шеи, — предложил Флойд.
Оже наклонилась и подняла оружие ребенка войны. Она напомнила себе, что в нем была полная обойма и что ребенок был готов использовать его как раз перед тем, как он упал с трубы.
— Мне нужны ответы, ты, сморщенный кусок дерьма. Я хочу знать, почему Сьюзен и другие должны были умереть. Я хочу знать, что вы, ублюдки, намерены делать с "серебряным дождем".
— Слишком поздно, — сказал ребенок, выдавливая слова сквозь бульканье крови и желчи. — Слишком поздно.
— Да? Тогда почему ты так спешишь помешать кому-либо подобраться слишком близко к этому дерьму?
— Это правильный поступок, Верити. Ты знаешь это в глубине души. — Мальчик закашлялся, выплевывая кровь себе в лицо. — Этих людей не должно было существовать. Это всего лишь три миллиарда точек на фотографии. Точки, Верити. Вот и все, что они собой представляют. Отодвинься, и они расплывутся в одну аморфную массу.
Она подумала о своем сне, о "серебряном дожде", падающем на Елисейские поля. О прекрасных людях, которые берут себя в руки и думают, что жизнь вот-вот продолжится, и так ужасно ошибаются. Она вспомнила, как пыталась предупредить их. Она вспомнила маленького мальчика-барабанщика, переступающего через кости.
На нее нахлынуло головокружение. Она вдруг почувствовала себя очень замерзшей и очень слабой.
Оже нажала на спусковой крючок и сотворила нечто отвратительное с ребенком войны.
Потом она упала на колени, и ее вырвало.
Флойд мягко поднял ее на ноги и отвел подальше от кровавого месива, которое она устроила.
— Это был не ребенок, — сказала она. — Это была вещь, оружие.
— Тебе не нужно меня убеждать. А теперь давай убираться отсюда, пока эти выстрелы не привлекли ненужного внимания. Нам нужно отвезти тебя в больницу.
— Нет, — сказала она. — Тебе нужно отвезти меня в Париж. Это все, что имеет значение.
ДВАДЦАТЬ ПЯТЬ
Флойд стоял в телефонной будке неподалеку от Северного вокзала. Было утро вторника, и его голове лучше не стало. Поскольку они оба были ранены, но не желали иметь дело с услужливыми или любознательными незнакомцами, обратная поездка на поезде из Берлина была долгой и утомительной. Во время проверки их документов были напряженные моменты, ни один из них не осмеливался произнести ни слова, пока чиновники не уходили дальше. Флойд сомневался, что его собственные травмы были поводом для беспокойства, но он чрезвычайно беспокоился за Оже. Он оставил ее в зале ожидания, забинтованную и сонную, но все еще непреклонную в своем нежелании, чтобы ее везли в больницу.
— Майоль, — сказал мужчина на другом конце провода.
— Инспектор? Это Уэнделл Флойд. Мы можем поговорить?
— Конечно, можем, — сказал Майоль. — На самом деле, ты как раз тот человек, с которым я хотел поговорить. Где ты был, Флойд? Похоже, никто не знал, куда ты делся.
— Германия, месье. Сейчас я вернулся в Париж. Но у меня не так много денег, и я звоню с телефона-автомата.
— Почему бы не воспользоваться телефоном в твоем офисе?
— Я подумал, что это может быть небезопасно.
— Разумный мальчик, — одобрительно сказал Майоль. — Ну что, мне начинать? Я быстро разберусь с этим. Ты в курсе моей операции по борьбе с бутлегерством в Монруже, не так ли? Так получилось, что мы обнаружили кое-что интересное: поплавок.
— Поплавок, месье?
— Тело, Флойд, плавающее лицом вниз в затопленном подвале того же складского комплекса, где мы обнаружили незаконный прессовочный цех. Опознание показало, что это был месье Риво. Судмедэксперты говорят, что он не мог пробыть в воде больше трех-четырех дней.
— Еще рано, месье, и я мало спал, но не думаю, что мне знакомо это имя.
— Это странно, Флойд, потому что ты, кажется, уже встречался с этим джентльменом. У него была с собой одна из ваших визитных карточек.
— Это все еще не значит, что я его знаю.
— У него также был ключ, который мы отследили до дома месье Бланшара на улице Пюплье. Риво был одним из его арендаторов.
— Подождите, — сказал Флойд. — Он же один из жильцов второго этажа, не так ли?
— Значит, ты действительно помнишь его.
— Я никогда с ним не встречался. Кюстин взял у него интервью: вот как у него появилась визитная карточка. Когда я зашел, чтобы навести дополнительные справки, дома никого не было.
— Вероятно, потому, что молодой человек был мертв.
Флойд закрыл глаза. Как раз то, что было нужно делу: еще одна смерть, какой бы незначительной она ни была. — Причина смерти?
— Утонул. Это могло быть случайным: он мог оступиться и упасть в затопленный подвал. С другой стороны, криминалисты обнаружили несколько любопытных ссадин на шее мужчины. Они похожи на следы пальцев, как будто кто-то держал его голову под водой.
— Открыто и закрыто, в таком случае — убийство путем утопления.
— За исключением того, — сказал Майоль, — что следы пальцев были очень маленькими.
— Дай угадаю: они были подходящего размера для ребенка.
— Да, ребенок с длинными ногтями. Что, конечно, не имеет никакого смысла...
— За исключением того, что я уже говорил вам, что в этом деле замешаны несколько плохих детей.
— И, конечно же, у нас есть эта поножовщина на Северном вокзале. Мы все еще не нашли мальчика, которого видели свидетели.
— Скорее всего, вы этого не сделаете, — сказал Флойд.
— Тебе что-нибудь известно об этом инциденте?
Флойд вытащил из кармана рубашки свежую зубочистку и сунул ее в рот. — Конечно, нет, месье, — сказал он. — Я просто хотел сказать... ребенок, вероятно, уже далеко отсюда.
Майоль молчал секунд десять или двадцать. Флойд слышал его дыхание сквозь приглушенный стук пишущих машинок и отрывистые приказы.
— Уверен, что ты прав, — сказал Майоль. — Но ты взгляни на проблему с моей точки зрения. У меня не было никакого интереса к делу на улице Пюплье, кроме желания сделать для Кюстина все, что в моих силах. Но не было никакой связи между этими двумя смертями и происходящим в Монруже.
— И что теперь?
— Теперь у меня есть связь, и она не имеет никакого смысла. Что делал ваш человек Риво, вынюхивая что-то в Монруже?
— Понятия не имею, — сказал Флойд.
— Это незавершенное дело, — сказал Майоль. — Мне не нравятся незаконченные дела.
— Мне они тоже не нравятся, месье, но я до сих пор понятия не имею, что там делал Риво. Как я уже сказал, я даже ни разу не разговаривал с этим человеком.
— Тогда, может быть, мне перекинуться парой слов с Кюстином?
— На самом деле, — сказал Флойд, — я звоню из-за Кюстина.
— Он снова выходил на связь?
— Конечно, мы поддерживали связь. Чего еще вы могли ожидать? Он мой друг, и я знаю, что он невиновен.
— Очень хорошо, Флойд. Я был бы разочарован, если бы ты сказал что-то другое.
— Я не могу сказать вам, где найти Кюстина. Вы ведь понимаете это, не так ли?
— Конечно.
— Но я думаю, что близок к тому, чтобы найти вашего подозреваемого. Вам просто не очень понравится, когда я отдам вам одного из них.
— Одного из них?
Флойд опустил монеты в железное чрево телефона-автомата. — Кюстин не убивал Бланшара. Это сделал один из этих детей. Вы разговаривали со свидетелями на Северном вокзале. Вы же знаете, как они описали этого мальчика.
— Включая одного свидетеля, который говорил по-французски с ярко выраженным американским акцентом.
— Ребенок был настоящим, месье. Их несколько, мальчиков и девочек, но вблизи они совсем не похожи на детей. Если я смогу доставить вам одного из этих монстров, я выполню свою часть сделки, не так ли?
— У нас не было сделки, Флойд.
— Не подведите меня, месье. Я пытаюсь сохранить хоть какую-то толику уважения к власти в этом городе.
— Я не могу отстранять Бельяра от вашего дела на неопределенный срок, — сказал Майоль. — Он уже отслеживает все зацепки, которые могут привести к тому, что Кюстина стошнит. Ты часто бываешь в этом баре? "Фиолетовый попугай"?
— Да? — обеспокоенно спросил Флойд.
— Там, где это было раньше, осталась красивая обгоревшая скорлупа.
— Мишель, владелец, с ним все в порядке?
— Погибших не было, но свидетели видели, как пара мужчин в шинелях с канистрами бензина покидали место происшествия на черном Ситроен-235. В последний раз их видели направляющимися в общем направлении набережной Орфевр. — Майоль сделал паузу, чтобы до него дошло, затем добавил: — Если Кюстин прятался там, то ты можешь быть уверен, что Бельяр приближается к нему.
— Кюстин может сам о себе позаботиться.
— Возможно, Флойд. Вопрос в том, сможешь ли ты? Бельяр не остановится на одной рыбе.
— Мне просто нужно больше времени, — сказал Флойд.
— Если — и я повторяю, если — ты передашь мне одного из этих мнимых детей живым и в состоянии, пригодном для допроса... тогда я, возможно, смогу что-то сделать. Хотя не знаю, как я объясню это следователю. Париж терроризирует банда одичавших детей? Он поднимет меня на смех во Дворце правосудия.
