Никто еще не обращался к нему с какими-либо жалобами, и Кильон был настолько уверен, насколько это вообще возможно, что у него не было симптомов зональной болезни. Его разум был ясен, память и концентрация превосходны, координация движений остра. И все же что-то было: легчайший приступ тошноты, затяжное стеснение у основания горла. Если это не имело никакого отношения к движению воздушного корабля, то могло быть только психосоматическим.
Кильон позволил себе поверить, что — при условии, что внешние условия останутся стабильными — нет причин для их ухудшения. По крайней мере, в этом вопросе были основания для осторожного оптимизма. Часы и манометры в штурманской рубке "Раскрашенной леди" были упорны в своей убежденности, что дирижабль все еще проходит через совершенно нормальное воздушное пространство. Пока не было обнаружено никакого намека на вектор изменений.
Кильон любил штурманскую рубку так же сильно, как библиотеку Гэмбисона на "Пурпурном императоре". Комната без окон, с защитой от вибрации, обшитая коричневым шпоном, с птицами в клетках, полками с тикающими приборами, жужжащими пружинами и гирьками, царапающими следами от перьев и медленно наматывающимися рулонами бумаги была местом убаюкивающей, гипнотизирующей легкости. Как правило, здесь присутствовал кто-то из других членов экипажа, любуясь птицами, снимая показания приборов или внося какие-то незначительные изменения в один из сверкающих механизмов, но к вторжениям Кильона относились терпимо, и он сам был благодарен за компанию. Он провел много часов в технических беседах с экипажем, очарованный тонкими принципами, воплощенными в их приборах.
Было нетрудно сконструировать устройство, которое обнаруживало бы переход в зону более низкого состояния, подобную той, которая обычно поражала Проклятие. Шестеренки с мелкими зубьями заедали, поскольку микроскопические допуски становились невыполнимыми. Часы замедлялись, а затем останавливались. То же самое произошло бы с поршнями и другими точными движущимися частями в двигателях внутреннего сгорания "Раскрашенной леди", что привело бы к неработоспособности двигателей. Такие сбои предупреждали о биологических изменениях, которых можно было ожидать по мере усиления зонального перехода. Значительно сложнее было создать приборы, которые могли бы регистрировать переходы в другом направлении. Пыхтящие двигатели "Раскрашенной леди" продолжали бы работать, даже если бы ее занесло в зону, где они технологически устарели. Но для пассажиров корабля последствия могли бы быть столь же неприятными, как если бы изменение произошло в другую сторону. Люди были адаптивными организмами, и с самых ранних стадий внутриутробного развития их нервная система развивалась под влиянием преобладающей зоны. К тому времени, когда они достигали совершеннолетия, их разум становился в высшей степени приспособленным к ее особенностям. Наследственные факторы также играли свою роль, поскольку многие индивиды произошли от цепочек предков, которые когда-либо жили только в одних и тех же условиях. Со временем в каждой обитаемой зоне отбирались те, кто лучше всего мог функционировать и размножаться в ней.
В штурманской комнате имелось несколько приборов, способных регистрировать переходы более высокого уровня, но они были ошеломляюще сложными и, соответственно, трудными в обслуживании и эксплуатации. Как таковые, они заслуживали и уважения, и определенной доли презрения, подобно ищущим внимания примадоннам в оперной труппе. Опытная команда предпочла положиться на зябликов в клетках, которые были выращены в стае и переставали петь — и в конце концов падали со своих насестов — задолго до того, как люди чувствовали переход зоны. Щебетание птиц, казалось, идеально гармонировало с тиканьем и жужжанием инструментов.
И все было хорошо. Птицы были активны, все показатели были в норме. Точность часов постоянно сверялась с показаниями, снятыми на борту других дирижаблей, и передавалась с помощью гелиографа. До сих пор не было ни намека на изменения во всем строю, от "Раскрашенной леди" до Роя и тянущегося за ним последнего воздушного корабля. Если бы Проклятие отступило всего на сотню лиг, сейчас уже были бы явные доказательства этого. Оно, должно быть, сместилось по меньшей мере на сто пятьдесят лиг, а возможно, и дальше — изменив географию всего полушария.
К началу второй половины дня они продвинулись достаточно далеко в глубь Проклятия, чтобы отступило даже Омертвение, превратившись в унылую серо-зеленую полоску на горизонте. Монотонный пейзаж из скал и воды проносился под ними, как зацикленный фильм, который прокручивается снова и снова, по крайней мере, так показалось Кильону, проведшему всего несколько часов на смотровой площадке. Лес тоже мог быть однообразным, но это было однообразие изобилия, а не отсутствия. Это был мир, ободранный до костей, с черепом, торчащим из лица.
Рой не замедлил движения после захода солнца, даже несмотря на то, что они путешествовали по неизвестной территории, не имея даже самых схематичных карт. Когда солнце еще не взошло, "Раскрашенная леди" поднялась почти до предела своего эксплуатационного потолка, что позволило тщательно осмотреть горизонт в поисках любых препятствий — погодных условий или горных хребтов, — которые пришлось бы облетать. На длинных тросах были подняты воздушные шары, часть с автоматическими камерами, а некоторые с наблюдателями на борту, чтобы набрать еще большую высоту.
Но чистый воздух не выявил ничего тревожного, и поэтому было принято решение двигаться вперед с нормальной скоростью, полагаясь исключительно на гироскопические и небесные координаты для поддержания постоянного курса. Если атмосфера на корабле была напряженной в дневное время, то в темноте она достигала состояния острого опасения. Приборы в штурманской рубке теперь находились под постоянным нервным наблюдением. Поскольку ночью птицы спали, а их клетки были закрыты черной тканью, от них не было никакой пользы при обнаружении перехода зоны. Таким образом, экипаж полностью полагался на более темпераментные и сложные в калибровке датчики. И, конечно же, их собственные физиологические реакции. До сих пор показания оставались неизменными, условия не менялись, но было давящее ощущение, что в какой-то момент все должно было измениться. Кильон заметил это по выражениям серьезной покорности, которые он видел на лицах офицеров, когда они приходили и уходили, передавая последние данные на мостик. Они были похожи на людей, ожидающих отплытия с края света.
Кильон никогда не позволял себе быть не занятым делами. Он был рад, что упаковал и доставил свой ящик до того, как вмешался Спата, потому что многие припасы и реагенты внутри него наверняка были бы уничтожены, когда ворг вырвался на свободу. Он ждал, чтобы услышать, каков будет окончательный размер ущерба, а тем временем занялся подготовкой новых партий медицинской сыворотки-15, готовой к доставке в город. Когда у него не было другого выбора, кроме как оставить какой-нибудь химический процесс запущенным, он делал все, что мог, чтобы помочь в составлении карт. На "Раскрашенной леди" не хватало свободных рук, чтобы управлять всеми обзорными камерами или делать все сопутствующие записи в журнале, и команда Куртэйны приветствовала любую помощь, которую он мог предложить. Как только ему продемонстрировали элементарные принципы, пользоваться стереоскопическим обзорным оборудованием стало легко. После этого он загрузил и экспонировал сотни снимков, отмечая положение дирижабля и высоту над уровнем моря по приборам штурманской рубки, так что каждая двойная экспозиция могла быть соотнесена с составляемыми одновременно картами, нарисованными от руки. Он сосредоточился на тех особенностях местности, которые были в какой-то мере примечательны: более крупные озера, яркие пятна не обесцвеченных минералов или выступающие скальные породы, которые однажды могли бы стать навигационными ориентирами, если пересечение Проклятия когда-нибудь станет обычным делом.
Но ночью никаких измерений проводить было нельзя, и существовал практический предел того, сколько работы можно было выполнить в лаборатории, прежде чем его собственная усталость начинала одолевать его. Когда он сделал все, что мог, и воздушный корабль летел в темноте, он нашел Куртэйну на мостике. Мирока управляла гелиографической станцией, Эграфф был рядом с ней, когда она отправляла и принимала передачи. Кильон вгляделся в ночь и различил мерцающий огонек одного из отправляющихся кораблей, и он казался таким же далеким и недосягаемым, как самая дальняя звезда.
— Есть хорошие новости и есть не очень хорошие новости, — сказала Куртэйна, слегка скорректировав курс, прежде чем зафиксировать штурвал.
— Сначала хорошие.
— Рикассо говорит, что ему удалось спасти из лаборатории больше, чем он ожидал. Часть сыворотки-15 была уничтожена вместе с запасами других веществ, необходимых нам для ее переработки, но могло быть и хуже. Он потерял почти всю сыворотку-16, но это спорно: без воргов у него не было возможности выйти за ее пределы.
— А ворги?
— Обнаружены и нейтрализованы. Никто из них не пережил бурю Нимчи. Но если Рикассо захочет чего-то большего, ему придется начинать с нуля.
— По крайней мере, у нас есть сыворотка-15. Сколько нам удалось сэкономить, включая колбы, которые я принес сюда?
— Примерно две трети. Мы спасем не так много жителей Копья, как надеялись, но, как я уже сказала, могло быть и хуже.
— Полагаю, что да, — сказал Кильон. — И если бы это был несчастный случай, я бы почти смирился с этим. Но нам не нужно было терять ни грамма этого лекарства. Спата и его сторонники должны заплатить.
Куртэйна бросила на него лукавый взгляд. — Ты возвращаешься к идее смертной казни, не так ли?
— Я этого не говорил. Но он должен быть привлечен к ответственности за жизни, которые мы не спасем в Копье, а не только за людей, убитых воргами. Кстати, каковы были окончательные потери?
— Четверо. Мы нашли еще два тела, оба высосанные. И мы чуть не потеряли еще одного человека во время поисков просто потому, что ползать внутри воздушного корабля опасно.
— Четыре человека убиты, чтобы подчеркнуть свою правоту в отношении Рикассо.
— Спата будет привлечен к ответственности, уверяю тебя. И пластинки определенно доказывают, что он был в лаборатории — твоя невиновность не вызывает сомнений.
— Полагаю, как моя истинная личность и личность Нимчи.
— Рой знает. И большинство из них готовы принять тебя — или примут со временем. Терпение, Кильон — они всего лишь люди.
— Ты упомянула не очень хорошие новости.
Ее лицо напряглось, как будто она позволила себе забыть об этом до тех пор. — Полагаю, это было неизбежно. При других обстоятельствах Рикассо раздел бы несогласные корабли и набрал бы на них экипажи из лоялистов, мужчин и женщин, на которых, как он знал, можно положиться. Но даже если бы это был нынешний вариант, это не было бы постоянным решением. У него есть Спата и горстка его сторонников, но сколько еще других прячутся там, ничего не показывая, ожидая другого шанса взбунтоваться? Полагаю, Проклятие было испытанием. Если ты с Рикассо, ты последуешь за ним до самого конца, что бы ни случилось. Если нет... — Она замолчала, что-то застряло у нее в горле, прежде чем она взяла себя в руки. — Рикассо предоставил им возможность уйти, и по меньшей мере двадцать капитанов уже выстроились в очередь, чтобы уйти. Если они не хотят лететь с нами, они могут забрать свои корабли и топливо, оружие, еду и медикаменты, которые есть у них на борту, и делать все, что захотят, при условии, что они будут держаться подальше от Роя. И под этим Рикассо подразумевает, что он не хочет видеть даже проблеска одного из этих кораблей на горизонте. Потому что, если он это сделает, Рой вступит в бой.
Кильон подумал об этих красивых, щеголеватых кораблях, вгрызающихся друг в друга, как стая воргов-каннибалов.
— Это настолько серьезно?
— Копье предало нас в трудную минуту. И теперь Рой предает себя. Это почти еще хуже. Нет, почти ничего об этом не было. У меня кровь закипает от того, что они вообще об этом подумали.
— Ты была не такой уж милой и беззаботной, когда переходила через Проклятие, — сказал Кильон.
— Нет, я такой не была. Но потом я взяла на себя обязательство. — Куртэйна разблокировала руль, готовая внести еще одну крошечную поправку в их курс. — В этом-то и разница. Я взяла на себя обязательство. И теперь я собираюсь довести это дело до гребаного горького конца.
— Аминь, — сказала Мирока.
Рассвет высветил несколько облаков на горизонте, но никаких гор или холмов, и уж точно ничего, что указывало бы на то, что Рой преодолел более ста лиг за темные часы. Это было так, как если бы они остановились и только сейчас возобновили движение вперед. Кильону требовалось заверение персонала штурманской рубки, прежде чем он был готов признать, по крайней мере на интеллектуальном уровне, что они все еще идут по графику. На основной карте — той, в которую вносились поправки по мере того, как они завершали пересечение, — синяя линия, нанесенная чернилами, показывала их прогресс на сегодняшний день, пересекая в остальном пустой пробел. Вдоль линии и по обе стороны от нее было нанесено множество поверхностных объектов, но в самом широком месте эта полоса нанесенной на карту местности имела ширину не более пятнадцати лиг. Во всяком случае, полоса служила лишь для того, чтобы подчеркнуть, как мало Проклятия они увидели бы к тому времени, когда снова пересекли бы Омертвение.
Тем не менее, прогресс, несомненно, был достигнут. Они преодолели почти половину пути без происшествий, и как с технической, так и с медицинской точки зрения непосредственных причин для беспокойства было немного. "Раскрашенная леди" и другие корабли работали хорошо; экипажи и граждане были здоровы, и те случаи зарождающейся зональной болезни, о которых сообщалось Кильону, можно было с уверенностью отнести к психосоматическим эффектам. Кильон даже обнаружил, что его собственные симптомы со временем отступают, и реальность перехода через Проклятие стала казаться менее возмутительной. В конце концов, это была всего лишь территория.
Кильон вошел в каюту с балкона. Он изучал Рой в бинокль, подсчитывая корабли, насколько это было возможно.
— Несогласные все еще с нами, — сказал он. — Либо это, либо мои подсчеты неверны.
— Пока что, — сказала Куртэйна, — но ультиматум Рикассо все еще в силе. Я думаю, они просто выжидают, взвешивая все "за" и "против". Действуя самостоятельно, они смогут делать все по-своему. Но тогда каждое решение, которое они принимают, должно принадлежать им и только им — они не могут полагаться на технический и навигационный опыт сотни и более других кораблей.
— Здесь, без ориентиров, я не виню их за осторожность.
— Черт бы побрал их осторожность. Мы делаем здесь что-то новое — конечно, это пугает. В этом-то все и дело.
— Ты сменила тему.
— Если Спата чего-то и добился, так это того, что заставил меня понять, что Рикассо нужен нам больше, чем когда-либо. Он был прав с самого начала. И мы прокладываем здесь путь, по которому пойдут другие. Однажды, если тектоморфный сдвиг будет постоянным, это пересечение станет совершенно обычным делом. Там будут путевые станции и сигнальные посты. Там будут точные карты и прогнозы погоды. Возможно, там даже зарождается более крупная цивилизация. Отныне все не должно быть таким разрозненным.
