Реналь сжав зубы, старался не сорваться на крик. Две Малкани в одной комнате это было слишком тяжким испытанием даже для Персоны уровня Корина. Молнии в прямом смысле слова сверкали с интервалом в пять минут, а концентрация озона, скопившегося в комнате, могла парализовать нервную систему обычного человека. Реналь это точно знал, ибо такое уже случалось не раз, когда Ремиза теряла над собой контроль, пусть и при более привлекательных обстоятельствах. Поймав себя на последней мысли, Корин Шагрин постарался взять себя в руки. При всей трагичности ситуации, нельзя было забывать о том, что его длительное общение с возлюбленной может повлечь за собой крайне плачевные последствия. Стоит позволить вспыхнуть искре страсти, в мгновение все вокруг будет охвачено разрушительным пламенем. И помня об этом каждую минут, Реналь старался контролировать себя. В данный момент внимание его прекрасной Малкани было сосредоточено на Монике, и это давало ему возможность, бороться только с собственными страстями. Моника и Ремиза уже больше часа не могли прийти к единому мнению, что же делать дальше. Ремиза требовала как можно скорее вывести из игры их деток, пока они не обрели могущество и власть, с которыми родители не смогут справиться. Моника настаивала на том, что это ни в коем случае нельзя делать, дабы не дать врагу понять, что они в курсе происходящего. Реналь сам не мог определиться, что лучше, поэтому пока старался занять пассивную позицию. Хоакин давно перестал пытаться вставить хотя бы слово и, размышляя над чем-то глобальным, пялился в потолок. Хулиан был мрачен, как никогда. Похоже, его мысли были заняты малоприятными вещами, и Реналь мог биться об заклад, что последние пятнадцать минут его друг вспоминал Касиано.
— Хоакин, — резкий голос Моники заставил вздрогнуть всех присутствующих мужчин, — а ты не хочешь, высказаться на сей счет? Что-то ты не жаждешь принять участие в нашем споре.
— Моник, дело в том, что я вообще не желаю участвовать в спорах, ибо считаю их крайне не продуктивным действом. Бесконечным крикам я предпочитаю молчаливые размышления.
— Ну и насколько продуктивны твои размышления, — в бешенстве сверкая глазами, поинтересовалась белокурая Малкани Темо.
— Ни насколько. — Вынужденно констатировал Хоакин.
Чувствуя, что обстановка вот-вот снова накалится, Хулиан негромко прокашлялся.
— Гм..., гм..., собственно, тот вопрос, который вы в данный момент столь рьяно обсуждаете, не имеет особого значения. Это маловажная деталь, которую можно решит потом. Куда важнее, что конкретно мы будем делать для того, чтобы спасти наш мир. Надеюсь, последователей Густаво среди нас нет, и все согласны с тем, что этот мир стоит того, чтобы его спасти. — Выдержав небольшую паузу, и убедившись, что с последним все согласны, Корин Фоли довольно кивнул и продолжил. — Логичнее всего продолжить воплощать в жизнь план Габриэллы и Хоакина. Яго получил силу отца, и, судя по тому, что мы видели в последние дни, у парня отличная хватка. Он учится на лету, и с каждым разом его способности раскрываются с новой силой. Но, как бы силен он ни был, он просто неопытный мальчишка в сравнении с Фараной и Нифреей. Мы не можем выставить его одного против них обоих. Мы даже не можем его выставить против одной Нифреи. Вы отлично знаете, что опыт, как правило, побеждает голую силу, а опыта у этой парочки не занимать. Яго нужен тот, кто сможет ему помочь. И в этом мире есть только два существа, которых потенциально могли бы сыграть с ним на одной руке — это Нихуш и Габриэлла.
— Одна в отключке, другой на всю голову больной сын Нифреи, — презрительно фыркнула Моника.
— Нихуш абсолютно здоров, — сквозь зубы прошипела Ремиза. — А то, что он сын Нифреи не имеет никакого значения. Если ты не забыла, Габриэлла дочь Фараны, но от этого мы не сбрасываем ее со счетов.
— Ты защищаешь Нихуша, только потому, что он влюблен в тебя, как мальчишка. Габриэлла основную массу времени была адекватна. По крайней мере, степень ее безумия ненамного превышает данный показатель многих других.
— Дамы, можно прекратить ваши бессмысленные пререкания, — зло выплюнул Хулиан. — Повторяю, единственные, кто может помочь Яго это Габриэлла и Нихуш. Поэтому мы должны направить свои силы на то, чтобы вывести из комы Габи и уговорить Нихуша, приложить усилия для спасения мира.
— Как я понимаю, — высокомерно вздернув бровь, заметила Моника, — все вы пытались привести в чувства Габриэллу и ни у кого не получилось. У тебя появились новые идеи на этот счет?
— Может и появились, — задумчиво заметил Хулиан.
— Брось, все мы прекрасно понимаем, что есть только один способ заставить Габи проснуться, это убить Джельсамину. Пока сила Малкани Куори уютно дремлет в теле этой девчонки, шансов, поднять с кровати Габриэллу, нет никаких.
— Не хотела бы я смотреть на то, что сделает Габриэлла, когда придя в себя и узнает, что мы убили ее любимую дочурку, — усмехнулась Ремиза. — Да, она первая разнесет этот мир на кусочки, просто покинув его.
— Если ты так хорошо это понимаешь, — прищурился Реналь, — то зачем пыталась отравить Джельсамину у себя на балу?
— Не говори ерунды! Мне бы и в голову такое не пришло!
— А вот и пришло! Я прочитал твою мысль о том, что тебе проще избавиться от нее, чем терпеть то влияние, которое она оказывает на твою жизнь и жизнь твоего сына, — еле слышно заметил Хулиан.
— А подслушивать нехорошо, — поучительным тоном ответила Ремиза. — Все вы Корины такие, вечно слышу звон, не знаю где он. Я подумала, что ее надо спровадить с моего бала! Мне совершенно ни к чему наживать такого врага, как Габи. Кому такое вообще может прийти в голову? Ах, ну да! Нашей единственной и неповторимой приме Малкани Монике.
— Я не боюсь Габриэллу, — словно змея бросилась в атаку Малкани Темо.
— А я боюсь. И тебе следовало бы, — парировала Ремиза.
— Дамы, дамы, — в очередной раз попытался погасить конфликт Хоакин, — нам придется обсудить очень много вариантов, и мне не хотелось бы, чтобы это растянулось на вечность, вы и так спорите уже часов восемь. В данный момент предлагаю отставить все наши разногласия и спокойно выработать дальнейший план действий. Итак, на повестке дня вопрос номер один, каким образом вывести Габриэллу из комы?
— Убить Джельсамину, — беззаботно пожала плечами Моника.
Эрик возвращался в Куори-Сити. Разговор с бабкой серьезно задел его. То, что рассказала Шантэль, выбивало из колеи. Всю жизнь ему внушали только одну мысль, "убей или убьют тебя". Николь жила по этому принципу сама и в том же духе растила своих детей. И хотя, доктрина матери была глубоко противна Эрику, он был вынужден признать, что часто это утверждение было верным. Сегодня же ему предложили поступить вопреки всему тому, чему его учили всю жизнь. Ему предложили умереть, чтобы жили другие. "Пожертвовать собой ради спасения мира" звучало красиво, благородно.... Именно так, как он мечтал всю жизнь. С малых лет он жаждал быть героем, а не злодеем. Мать всегда одергивала его и говорила, что герои долго не живут. Первое время Эрик пытал отца на эту тему, но быстро понял, что это бесполезно. Корин Темо всегда настаивал на том, чтобы его дети жили своим умом. "Свобода волеизъявления" была навязчивой идеей Мартина. Порой, Эрик думал, что они даже чисто теоретически не могли вырасти нормальными, когда родители пропагандируют столь разные доктрины. Николь могла с легкостью убить собственного ребенка, если он был не согласен с ее точкой зрения, и в чем-то перечил. Мартин не желал озвучивать свои мысли, чтобы не навязать их детям. Иногда, Эрику казалось, что отцу просто лень ими заниматься, а все что говориться о свободе волеизъявления, лишь слова, чтобы он него отстали. Но иногда, казалось, что отец искренне верит в то, что говорит. И вот сейчас, когда перед ним встал выбор всей его жизни, Эрик растерялся. Он не думал о том, что если не пожертвует собой, весь мир погибнет и ему все равно не жить. Этот вопрос занимал его меньше всего. Его волновало совершенно другое. Неожиданно для него самого в нем боролось два настроения. С одной стороны, он был готов с радостью пожертвовать своей бессмысленной, пустой жизнью, подарив существование миллионам живых существ. И эта мысль казалось ему такой притягательной и манящей. А с другой стороны в его голове колокольным звоном стоял менторский голос Шантэль. Ее манера общения доводила его до ручки. Эрик был готов послать к Фаране весь этот мир, лишь бы не подчинится ее воле. Вернуться домой, посоветоваться с.... С кем? С отцом бессмысленно. С матерью опасно. Друзей ни у него, ни у его братьев никогда не было. Как ни странно, единственным человеком, к которому он мог обратиться, оказался Дэймон, ненавистный старший сын его матери.
Яго танцевал с Жаннин, когда почувствовал неприятное гудение. Первые несколько секунд он судорожно пытался понять, на что это похоже, и только интуиция подсказала ему, что это может быть. Найдя удаляющееся от бала сознание кузины, он как можно осторожнее коснулся ее разума.
— Мина.
— О! Ты меня услышал. — Ее восторгу не было предела. — Ты меня услышал!
— Да, я сам удивлен. Это было похоже на писк назойливого комара. Впрочем, чему ты удивляешься, один раз ты уже смогла до меня достучаться, когда я был на границе.
— Мне тогда не надо было тебя искать, ты уже был в моей голове.
— Гм.... Вот значит, как это ощущается.... Надо запомнить.
-Разберемся с этим потом. Слушай, я забыла тебя предупредить, Эсте, Эйрин и, похоже, Стэйси могут ментально общаться.
— Этого не может быть. На это способны только Персоны.
— Такие как я или Дэймон, или такие, какими были Касиано и Морган? Напомню тебе, что троих, из перечисленных, объединяет кровное родство в лице Хулиана.
— Фарана, ты как всегда права. К нашим бесчисленным загадкам добавилась еще одна.
— Согласна.
— Это надо обсудить. Дождешься меня?
— Конечно. Только постарайся не задерживаться. Я слишком устала.
— Постараюсь. До встречи.
Оборвав связь с кузиной, Яго пытался справиться с очередным потрясением, и с легкостью это сделал, когда изящная ножка Жаннин мстительно отдавила ему пальцы на ноге.
— Ох, прости! — расплылся в самой милой, на какую был способен, извиняющейся улыбке Яго.
— Прости? Это, по крайней мере, оскорбительно танцевать с одной девушкой, а думать о другой! — ехидно резанула сестра Дэймона. Корин Куори мысленно отчитал себя за столь непозволительное легкомыслие и взял себя в руки.
— Прости, Жаннин, но ты сама виновата в моей рассеяности. Разве может здравомыслящий мужчина остаться равнодушным к такому очарованию и красоте?
— Яго, ты, кажется, забыл, с кем имеешь дело. Я не одна из твоих пустоголовых поклонниц. Так что не надо флиртовать со мной. Я вовсе не претендую на звание той, кто разделит с тобой жизненный путь, да и разбитое сердце мне ни к чему.
— Создатель, тебя послушать так я просто бездушный монстр.
— А разве это не так?
— Нет! Я тонкая, легкоранимая натура. И твои нападки причиняют мне боль...
— Ага, и вообще я растоптала твою нежную душу, — усмехнулась девушка.
— Создатель, как же я люблю, когда ты выпускаешь свои когти, расставшись с ролью образцово-показательной старшей сестры! — улыбнулся Яго.
— Рядом с тобой это происходит непроизвольно. Присутствие таких самовлюбленных, эгоцентричных бабников, вызывает у меня естественную защитную реакцию, — не задержалась с ответным выпадом Жаннин.
— Между прочим, некоторые девушки находят меня очаровательным и легкоранимым.
— Некоторым девушкам не мешало бы обратиться к мозгоправу. Впрочем, каждый волен жить так, как ему больше нравится.
— Как обычно, мудра и милосердна.
Яго искренне наслаждался этой легкой пикировкой со старой знакомой. С тех пор, как он стал Корином Куори, никто не разговаривал с ним столь беззаботно, будто в его жизни ничего не изменилось. Взяв небольшую паузу, девушка с неприязнью взглянула на своего партнера, но все же решилась, спросить.
— Яго, скажи честно, какие отношения между тобой и Джельсаминой?
— Не понял. К чему такой личный вопрос? — опешил от очередной смены разговора молодой Корин Куори.
— Хочу понять, есть ли хоть какая-то надежда, что любовь Дэймона к Мине найдет ответ. Вы Куори всегда играете в игры, разобраться, что правда, а что ложь, не представляется возможным. Мы же Д'Артуа не знаем полумер. Если любим, то на разрыв. И судя по всему, мой дорогой братец не на шутку влюблен в Джельсамину. Если ваша помолвка имеет под собой реальную основу...., возможно, ему стоит держаться от вас обоих подальше. Сколько еще боли он должен испытать, находясь рядом с девушкой, которая никогда не ответит на его чувства?
Яго с любопытством взглянул на Жаннин. В ее глазах разгорался огонек, способный превратится в пожар гнева. Она действительно всерьез волновалась за брата.
— Ага, к нам вернулась вечно серьезная, обо всех заботящаяся Жаннин, — улыбнулся Яго. — А в кого сейчас влюблена самая ответственная из сестер Д'Артуа сама?
— Думаю, это мое личное дело, — ехидно резанула плутовка.
— Ну, мне-то ты можешь сказать! — возмутился Яго.
— Чем же ты так отличаешься от всех остальных? — усмехнулся, очередному приступу самомнения своего собеседника, Жаннин.
— Брось, уже забыла, к кому прибегала со всеми своими бедами и у кого просила совета, очаровывая очередного кавалера?
— Яго, мне тогда было двенадцать лет!
— Это не мешало тебе сводить с ума окружающих молодых людей. И, кстати, в советах ты не сильно нуждалась. Так что смысл наших бесед, мне был не понятен еще тогда.
— Может быть, мне просто лишний раз хотелось побыть наедине с очаровательным другом моего брата? — многозначительная улыбка проскользнула по губам Жаннин.
— Ну, давай-давай, издевайся. Можно подумать, что ты не знала, что я каждый раз являлся, чтобы насладиться блеском твоих глаз.
— Еще раз скажешь мне одну из твоих идиотских заготовок для безмозглых барышень, и я лишу тебя возможности стоять прямо, будешь корчиться в полусогнутом состоянии, — звучавший нараспев голос Жаннин не обещал ее партнеру по танцу ничего хорошо.
— И ты мне еще угрожаешь? Только не говори, что не замечала, как я сох по тебе, — Яго возмущенно взглянул на сестру друга.
— Яго, это не смешно, я, кажется, тебя предупредила, — начала злиться Жаннин.
— А кто смеется? Нет, я готов принять все эти несправедливые обвинения, про разбитые девичьи сердца и так далее, но я отказываюсь говорить, что моя светлая, юношеская любовь к тебе была ложью.
— Знаешь, ты, как был шутом, так и остался.
— А какой смысл мне так шутить?
Жаннин на мгновение усомнилась в своей правоте, и с недоверием взглянула на Яго.
— Ну и почему ты тогда не признался в своих чувствах?
— Создатель, подумай сама! Мне было семнадцать лет, я был лучшим другом твоего брата! Разве мог я тогда во всеуслышание объявить, что влюблен в двенадцатилетнюю сестренку Дэймона?
— В таком случае, тебе удавалось очень хорошо скрывать свои чувства, — ехидно продолжила обороняться Жаннин.
