И в этот день всё было вроде как всегда. Что Ворон пришёл на обед мрачный, будто ему скажи дважды по двадцать пять "горячих" влепили, хотя какие там "горячие" на умственной работе, и о чём-то тихо говорил с Матерью, явно встревоженной его словами, Гаор внимания не обратил. Тем более, что ему сказали после обеда ехать на малом трейлере с Гархемом, и эта перспектива его не очень радовала. Любой разговор с Гархемом теперь начинался и заканчивался оплеухами или пощёчинами, а это уже здорово надоело.
Поездка прошла благополучно. Он получил только одну оплеуху в начале, перед заданием. А потом уже всю дорогу Гархем молчал. Гаор довёз его по указанному адресу, как и было велено, зашёл следом в склад без вывески, взял указанные коробки, перенёс и загрузил их в трейлер, отвёз обратно, высадил Гархема сразу по въезде за линию охраны, притормозил у входа в склады, скинул коробки на тележки бригады Тарпана, отвёл трейлер в гараж, подготовил его на завтра и сдал механику под заливающийся звонок сигнала на ужин. Гархем, конечно, сволочь, но, похоже, время рассчитывать умеет.
А после ужина, Гаор только в спальню зашёл, как его позвал Старший.
— Рыжий, пошли.
Он сразу сунул обратно в тумбочку сигареты и подошёл к Старшему.
— Чего такое?
— Матери зовут, — озабоченно ответил Старший, — пошли.
Они пришли в кладовку Матуни, где уже собрались матери, Асил, Юрила, Мастак и... Ворон? Матуня задвинула за ними самодельный засов.
— Ну, — спросила Мать, глядя на Ворона, — зачем звал?
Ворон кивнул и как-то неуверенно повёл плечом.
— Даже не знаю, как объяснить, но залететь все могут и всерьёз.
— Ну, так по порядку рассказывай, — сказала Матуха. — Узнал ты чего?
— Да, — кивнул Ворон, — лучше начать с этого. Я работаю в бухгалтерии, и мне там рассказали, как, вернее, за что уволили ту сволочь. Дело повернули так, что Рыжий на него не нападал, а он сам побился, что у него был припадок, он упал на пандус, бился о бордюр, а уволили его за то, что он убил Кису. Называется это — умышленное уничтожение чужого имущества. Так что никаких разговоров, как Рыжий ему врезал, и прочего быть не должно. Понятно?
— Ни хрена непонятно, — сказал Гаор.
Мужчины согласно кивнули, недоумённо пожала плечами Маманя, кивнули, соглашаясь с Гаором, Маанька и Мамушка, явно не поняла Ворона и Матуня. Только Мать и Матуха стояли спокойно, но явно ждали продолжения объяснений.
— Я за это в "ящике" отлежал и ещё молчать должен? — стараясь сдерживаться, сказал Гаор.
— В "ящике" ты отлежал за то, что вошёл в запретную зону. Ты был не в себе, рвал на себе рубаху, что-то кричал, вошёл в зону, и тебя вырубили и отволокли в "ящик".
— Охренел? — начал злиться Гаор. — Там до зоны ещё бежать и бежать было. Ты вспомни...
— А что тебя за нападение должны были пристрелить, ты помнишь? — перебил его Ворон.
— А мне по хрену! — заорал в ответ Гаор.
— А децима тебе тоже по хрену?! — так же бешено, что уж совсем не походило на него, заорал Ворон.
— Чего?! — опешил от его крика и услышанного Гаор. — Ты что, Ворон?
— В сам деле, Ворон, — кивнул Старший, — это чего такое?
— Он знает, — Ворон смотрел на Гаора, — ты, вояка хренов, по истории что имел?
— Десять, — нехотя ответил Гаор, уже начиная соображать. — Ворон, ты что, её уже в обед сто лет не применяют.
— А бастардов в рабство сколько лет не продают? — ехидно спросил Ворон. — Что-то ты для двухсотлетнего неплохо смотришься. Даже первую категорию имеешь.
— А это ты откуда знаешь?
— Отвечу, но сначала ты, именно ты, сам про дециму всем скажи, — потребовал Ворон. — Ну, что это такое?
— Расстрел каждого десятого по жребию, — глухо ответил Гаор. — Применялась при отступлении части без приказа или... — он остановился, задохнувшись от пришедшего понимания.
— Или, — беспощадно потребовал Ворон, — договаривай.
— При неповиновении, — упавшим голосом закончил Гаор.
— В армии децима, а рабам могут и каждого восьмого, и пятого, или вообще каждого, понял, наконец?!
— Подожди, Ворон, — сказала Мать, — это выходит... — она запнулась, не в силах договорить до конца.
— Да, — устало кивнул Ворон, — по правилам прямо там же должны были застрелить Рыжего, а нас всех выстроить, вывести каждого десятого и расстрелять. И если будем языками трепать и орать так, что в верхней надзирательской слышно, так и сделают.
— Ни хрена себе, — потрясённо выдохнул Старший.
— А чего ж Гархем...? — Асил не договорил, но его поняли.
Ворон пожал плечами.
— Не знаю, скорее всего, потерять столько рабов сразу им невыгодно. Но с охраной очень хорошо поговорили и приказали держаться этой версии. У сволочи был припадок, а Рыжий вошёл в запретную зону.
— Понятно, — кивнул Асил, — ну ладноть...
— И ещё, — Ворон перевёл дыхание, — если вдруг начнут спрашивать, то всем надо держаться одного. Как Кису убивали, мы видеть могли. Как Рыжий к ней побежал, тоже. Тут можно правду говорить, а дальше, чтоб не запутаться. Крики слышали, но ничего не видели. Далеко это было. Только и видели, как Рыжего мимо нас в "ящик" проволокли. И всё. И на этом стоять вмёртвую.
— Сделаем, — кивнула Мать. — Мужики, всё поняли?
Старший, Юрила, Асил и Мастак кивнули, а Гаор мотнул головой.
— А у меня ещё вопросы есть. Ну, со мной, ладно, понял. Кису убили, не в себе стал, куда-то бежал, чего-то кричал, очнулся в "ящике", ладно. Ещё три вопроса, Ворон. Ответишь?
— Спрашивай, — усмехнулся Ворон.
— Чего тогда эту сволочь весь день потом ловили и припирали? Раз.
— Дурак, — улыбнулся Ворон, — этого не было. Обычная неразбериха и плохая работа. За это все и получили. Так, Старший?
— Так, — кивнул Старший, — я понял, по-другому и не говорим.
— Ну, — Ворон насмешливо смотрел на Гаора, — ещё вопросы.
— Откуда ты знаешь про дециму? Ты ж не военный. Или историком был? — позволил и Гаор себе насмешку.
— Нет, — серьёзно ответил Ворон, — я всегда был бухгалтером, интересовался историей, читал кое-что, но так... для себя. А децима... я дважды через неё прошёл. Уже рабом. Один раз оказался третьим, а отбирали пятых. А другой раз девятым из десяти. Ну, ещё вопрос.
Остальные смотрели на Ворона с плохо скрытым ужасом. Но Гаор упрямо, отбросив всё ненужное сейчас, продолжал своё.
— Кто и зачем нас будет спрашивать? И откуда ты всё про меня и это дело знаешь?
— С арифметикой у тебя напряг, — сожалеюще оглядел его Ворон. — Обещал три вопроса, а задаёшь... Ладно. Я бухгалтер, сижу на документах, и могу оказывать кое-какие услуги, не входящие в мои обязанности. Например, так составить налоговую декларацию, чтобы любимое государство получило со своего свободного гражданина как можно меньше. А в обмен на услугу, я могу кое-что иметь.
— Например? — жёстко спросил Гаор.
— Не то, что ты думаешь, информацию. Мне, пока я пишу и считаю, рассказывают. И сначала все охранники, а им как раз сейчас надо сдавать декларации, говорили, как пехтуру опасно доводить до крайности, и что жидка спецура против пехтуры. Понимаешь, о чём речь? А потом замолчали, будто им выключатель повернули. И мне стало не по-хорошему интересно. И я попросил об ответных услугах. Кто и за сколько это сделал, ни тебе, ни кому ещё знать незачем, но я посмотрел регистрационный журнал и твою карту. А кое-что я и раньше знал.
Он говорил, обращаясь только к Гаору, будто никого больше рядом не было, и остальные слушали их разговор, не вмешиваясь, и, кажется, даже дышать перестали.
— Рабское ведомство проверяет содержание и использование рабов. Обычно раз в год. У каждого владельца живого имущества, то есть рабов, есть карты на всех рабов. Обычно, это выписка из основной регистрационной карты, вручается при покупке и является документом на право владения. И есть регистрационный журнал, куда записываются самые крупные и опасные проступки раба и соответственно наказания. Понял?
— Содержание и использование на усмотрение владельца, — возразил Гаор.
— Верно, — усмехнулся Ворон, — но есть общие правила. Запрет на бритьё и обязательно открытая шея, чтобы был виден ошейник, например. Хозяин может одевать тебя в шёлк и бархат, но твой ошейник при этом должен быть виден, морда небрита, а волосы не закрывают глаза и шею. И должны быть свои, уже придуманные самим хозяином правила и запреты, и за их нарушения тебя должны наказывать. Должны, понимаешь? Но без членовредительства. Потому что умышленно необоснованная порча раба слишком рано приводит к его утилизации, а ведомству это невыгодно, оно имеет свой процент с каждой продажи. Ему невыгодно, чтобы мы дешевели. Как попустительство, так и необоснованная порча штрафуются, вплоть до конфискации нерационально используемого имущества. А использование записывается в карту. Здесь, да, простора больше, я бухгалтер, а был и грузчиком, и... много чего было, но посадить тебя за руль, если в твоей карте не отмечено, что тебя можно так использовать, нельзя. Ты обучишь Махотку, и в его карте сделают соответствующую запись, цена Махотки поднимется, поэтому практическим знаниям учить можно. Но по хозяйскому приказу. Махотку дали тебе в подручные, значит, разрешили учить. Салагу учат на кладовщика. Ещё или понял? А за тобой особый присмотр. Потому что ты на выплате. И хозяин, если тебя убьют или покалечат по его недосмотру, отвечает. Поэтому ты и получил "ящик" вместо пули. И в журнале это так отмечено: за выход в запретную зону.
— И что? — спросил Юрила, — каждая порка так отмечается?
— Не каждая, — пожал плечами Ворон, — но что-то наверняка. Если никого ни за что не наказывают, значит, хозяин не следит за рабами и попустительствует им. Теперь вот ещё. В этом году проверки ещё не было. Когда она будет, будут нас о чём спрашивать или просто просмотрят документы и пройдутся по спальням, я не знаю и узнать не могу. Это надо напрямую даже не с Гархемом, а со Сторрамом говорить. А я почему-то ещё хочу жить. Но ждать можно и нужно всего. — Ворон оглядел всех чёрными блестящими сейчас как зеркало на административном корпусе глазами, — они могут всё. Я такое видел и знаю, что все бомбёжки и танки, и что ты ещё там орал, это так... детские игры на лужайке. А смерть будет не наказанием, а благом, спасением от мук, — и снова в упор на Гаора. — Ты, фронтовик, шибко храбрый и хочешь геройствовать, хрен с тобой, валяй, но один, понял, не тяни за собой остальных. Я, что знал, сказал, а дальше сами решайте.
Ворон резко повернулся и вышел из кладовки, оставив их одних. Наступило долгое молчание. Они стояли, избегая смотреть друг на друга. Первым не выдержал Старший.
— Что будем делать, Мать?
— А ты не знаешь? — ответила вопросом Мать. — Что говорить надоть, нам сказали.
— Это-то понятно, — прогудел Асил, — это мы сделаем.
— Приструню девок, — кивнула Мамушка.
— А ты, Рыжий, — Мать строго посмотрела на Гаора, — тоже язык придержи.
— Понял уже, — хмуро сказал Гаор.
— И кончай Махотку бою учить. Парень глупой ещё, сорвётся по пустяку, а не дай Судьба, протрепется кто...
— Тогда точно, эта, — кивнул Юрила, — децима.
— Если не каждого, — кивнул Мастак.
— Коли все всё поняли, тады пошли, — решила Мать, — отбой скоро.
— А чо непонятно, потом у Ворона расспросим, — сказал Мастак, — что это за хренотень такая, налоги. Рыжий, ты знашь?
Гаор только молча кивнул в ответ.
Ему никто ничего не сказал, но он сам чувствовал себя сейчас виноватым, хотя... всё равно, нет, не мог он устоять, когда Кису убивали, его сестрёнку, первого его родного человека, да, голову он потерял, да, нельзя жить без оглядки, но... но он ещё встретит эту гадину и придавит её, и его уже оттащить не успеют.
Кто что кому сказал, прошло как-то мимо него. Но о том случае теперь молчали. Было, прошло, и поминать незачем. Жить надо, а не поминать, да помнить. Гаор принял эти правила, как принимал остальные.
День за днём, от вечера до вечера, от выдачи до выдачи. Забот да хлопот и так хватает. Гаор работал в гараже, бегал по всяким поручениям: шило в заднице у Гархема явно никуда не делось — учил Махотку, делал разминку, а в выходные крутился на турнике. А в голове крутилась дурацкая, слышанная давным-давно в училищном детстве песенка, вернее одна строчка из неё: "...Ты к сердцу только никого не допускай..." И Старший ему объяснял, и, оказывается, ещё когда ему даже спели, а он... допустил. Кису, смешную зеленоглазую девчонку, что дразнила его теперь понятной дразнилкой про рыжего-конопатого, дважды подвернулась под руку, когда его как сила какая-то швыряла на всякие сумасбродства, и стала его сестрёнкой. Да, он всякое видел, терял и приятелей, и друзей, и, случалось, терял по-страшному, так, что Кисиной смерти они пожалуй и позавидовать могли, и потерял Седого, именно так, как говорил Старший — на торгах, но... но вот эта смерть как-то слишком ударила его. Может и потому, что одно дело мужчина на войне, даже пацан-новобранец в своем первом бою, и совсем другое дело — женщина, девчонка. С женщинами у него вообще как-то странно складывалось всегда, хотя внешне всё было как у всех, как положено. И папку он свою забросил, вечером теперь ложился и сразу засыпал. А всё остальное... как у всех, как положено...
Гаор сидел на койке Ворона и играл с ним в шахматы. Доска та же, а фигуры он вырезал из пайковой пачки от сигарет. В шашки теперь играли многие, но шахматы показались слишком сложными, и потому болельщиков было немного. Ворон оказался неожиданно сильным игроком. И сейчас он не только играл, но и, пока Гаор обдумывал свой ход, рассказывал Юриле, которого это почему-то очень интересовало, о налоговой системе. Что это такое, какие налоги бывают, и как от них уходить, чтобы не вышло нарушения законов.
— Если ты такой умный, — не выдержал Гаор, — то почему... — и запнулся, увидев вдруг интересную крмбинацию.
— Такой бедный? — усмехнулся Ворон. — Если ты думаешь атаковать левого ферзя, то получишь мат через три хода.
— Почему?
— Потому что этот вариант известен уже лет сто пятьдесят, а ты играешь только головой, а не знаниями.
— Умыли тебя, Рыжий, — хохотнул Мастак, так же интересовавшийся шахматами.
— Умыли, — согласился с очевидным Гаор. — Но я о другом. Если ты такой умный и так всё знаешь, то, как здесь оказался?
— Перекупили, — спокойно ответил Ворон, — мой прежний хозяин задолжал Сторраму и расплатился мной, хотя очень жалел об этом.
— А ты жалеешь?
— Что попал сюда? Нет, — Ворон усмехнулся. — У меня на родине говорят, что когда ни помирать, всё равно день терять. Ходи давай, а то до отбоя не успеем.
— Там тебе было лучше?
— На пятом хозяине поймёшь, что разница непринципиальна.
Гаор сделал ход. Ворон удовлетворённо кивнул, переставил свою пешку и улыбнулся.
— Считай, мат тебе в четыре хода. Что у тебя оригинально, то неправильно, а что правильно, то неоригинально.
— Как-как? — переспросил Мастак, — Это ты чего загнул?
Гаор огорчённо кивнул и смешал фигуры. Выиграть у Ворона удавалось нечасто, вернее совсем не удавалось, а в училище он ведь считался сильным игроком. Наверное, просто за пять лет фронта и два года дембеля разучился, перезабыл многое. Он как-то так и сказал Ворону после очередного проигрыша. Тот пожал плечами.
