Почему у них для краснорыбицы два разных названия, Стемид не понял, но это и не важно, главное — рыбина и в самом деле здоровенная. Он даже и не представлял себе раньше, что краснорыбица бывает и такой. Зато понятно, что делать — правильно, помягче вытягивать, без рывков, а то ведь точно сеть порвёт. Почему на хрен, тоже непонятно, как и то, при чём тут у запорожцев гулящая баба по целой куче самых разных случаев, но сеть поберечь всё равно надо. В самом деле тонкая, и как её такую чинить, если порвётся?

Плавно, чтобы не всполошить большую, да сильную рыбину, подтянули сеть к лодии, и тут старший Стемиду трезубец протягивает — добротный, даже не из железа, а из доброго оцела, если не вообще из булата. Слыханное ли дело? В родной веси у всех были самодельные деревянные остроги, в Вышгороде только и увидел впервые железную, да и то, мало у кого они есть и там, а тут такая ценность — и для рыбалки! И вчера ему только и дали, что посмотреть, а сегодня — сам старший в руки даёт. Как так и надо — работай. И не один он, конечно, в три гарпуна накололи эту здоровенную краснорыбицу, но и он — тоже в их числе. Накололи, подтянули из сети к самому борту, дотащили и сеть, перекидали из неё остальной улов — ещё несколько сазанов такими оказались, что и их трезубцами брать пришлось, но с ними-то уж, конечно, в один трезубец с каждым управлялись.

А краснорыбицу эту запорожцы почему-то сразу затаскивать в лодию не стали, а добуксировали до мелководья, а там и вовсе, как с ума все посходили. И сам старший, и ещё двое с ним в воду за борт спрыгнули, даже не раздевшись, а как есть, в одёжке. Зачем мочить её было, когда раздеться можно? Обычай у них такой племенной, что ли? А в воде, встав ногами на дно, приподняли эту тяжеленную краснорыбицу из воды на руках, так что вся она стала видна, а другие, кто в лодии остался, дощечки какие-то достали из странного материала, которые у них почти у всех есть, повернули в сторону этих троих, и сами через них на тех глядя. И чего-то помудрили со своими дощечками такого, что те защёлкали, те трое после этих щелчков в такой восторг пришли, что аж приплясывали, и все загалдели с такой быстротой, что Стемид только и понял, что про гулящую бабу, ну и ещё отдельные слова, главного смысла не несущие. На берегу только уже, когда вернулись и в заводь со всем уловом, показали и ему — нажимает запорожец что-то на своей дощечке, там что-то светится, он ещё нажимает, и появляется картинка — все эти трое стоят в воде и держат в руках эту краснорыбицу. И они — те самые, не спутаешь ни с кем, и рыбина, и место.

Ну да, и красиво, и хвастаться удобно, на такой чудодейственной дощечке свой успех показав, но смысла в таких восторгах по этому поводу Стемид так и не понял. Рыба же и сама на берегу выглядит ещё внушительнее, а весь экипаж лодии — свидетели. Потом его самого и двух других, кто тоже вместе с ним эту рыбину гарпунил, вручив им троим и эти трезубцы, попросили встать с ними за этой рыбиной в ряд, затем присесть и трезубцы наклонить, чтобы все они куда-то там у них поместились, навели дощечку и тоже сделали картинку. И конечно, приятно было узнать на ней и себя, но и в такой восторг приходить от неё, как эти запорожцы — этого Стемид не понимал. Впрочем, у каждого племени свои обычаи, в которых они видят какой-то свой понятный им смысл. Наверное, какой-то для этих запорожцев есть и в этом, и когда-нибудь он его, возможно, даже поймёт. А пока не понимает — довольно и того, что нет от этого обычая и никакого вреда. Если русы правду говорили, что раньше этого городка с этими людьми здесь не было, то значит, они здесь и сами недавно? Каким чудом они тогда здесь взялись, и не поймёшь, но у них всё какое-то странное и непонятное. Наверное, и они краснорыбицу такого размера добыли впервые, а раньше не ловили даже мелких? Может, они у них большая редкость?

Когда в их речушке попалась краснорыбица аж в руку длиной — это было целое событие, которым хвастались даже в Искоростене. Типа, не только у вас, и у нас тоже. Ну а мелюзга до локтя длиной попадалась ежегодно, хоть и нечасто. И другая рыба в речушке у них была мельче здешней, намного мельче, но зато её было полно. Урожай зерна только в сезон, орехи, да ягоды с грибами тоже только в сезон, лесная дичь в сезон, и только рыба в реке доступна всё время, пока река не скована зимним льдом. Да и то, удить её, а иногда даже острожить можно и через прорубь, просто много её так не добудешь. Со старшими в роду не спорят, и если сказано, что хлеб всему голова, то так оно и есть, но на самом деле древлянская весь больше с реки кормится, чем с пашни. Даже если это и такая небольшая переплюйка, как у них. Тем более, что и не весь год она переплюйка, а только в межень. В половодье — очень даже приличная река. Как раз в половодье, старики говорили, попалась та краснорыбица в руку длиной, которой потом хвастались. Стемид тогда совсем ещё был сопляком, так что толком и не помнил. В межень-то и мелкая редко когда попадётся, и это тогда тоже целое событие. И таких он помнил аж целых четыре, и два из них — в один год.

Так что везёт в этом плане запорожцам, очень везёт. Вот что значит сила! И от русов-киян отбились, пускай даже и от малой части дружины хёльга Эрибулла, но всё-же отбились. Дадут боги, и от русов-артанов отобьются, если те ещё рискнут напасть, да и от печенегов, если и они не одумаются. Жаль, что они не аланы, к тем попасть было бы ещё лучше, но хвала богам и за этих. И силу имеют, как у аланов, и диковинки всякие похожие по молве, и с людьми обращаются хорошо. А что трудно им пока, так первое время всегда и всем трудно. Дадут боги — обживутся сами, а вместе с ними — и они. А вокруг — и земли плодородные, если верить старикам, и Днепр этот нижний — благодать, а не река. И на юге вон уличи не просто же так в Буг свой вцепились, хоть и нет им там спокойного житья ни от Киевщины, ни от печенегов. Благодатная земля, жалко оставить. Ну так и здешняя тоже такая же, и очень хочется удержаться на ней. Если сумеют это запорожцы, то недолго им тогда и в малом числе оставаться. Потянутся к ним люди, отовсюду потянутся, как только уверятся в безопасности жизни под защитой запорожцев. А они — уже, они — самые первые из всех, и надо только это первое трудное время пережить, да запорожцев поддержать.

Ведь земля на родной Древлянщине — тощая, лесная. Мало того, там ещё и лес этот вырубить надо, да пни выкорчевать. Нет, можно, конечно, и прямо между деревьями ячмень посеять, и он взойдёт. Но какой он даст урожай, и какой с того ячменя хлеб? Ну а полбу так вырастить — нечего и думать. И поэтому удобрить надо землю золой и вспахать, а для этого и подсечь лес, и высушить, и сжечь дотла, и пни повыкорчевать, сделав ровное поле. И получишь с него отменный урожай в первый год, хороший во второй и терпимый на третий, в который надо уже и новый пал готовить, если не хочешь остаться без хлеба. И за поколение весь лес вокруг веси так сведёшь, что проще уже всей весью переселиться на новое место, чем ходить на дальние поля. Оттого и ютятся все древляне в тесных курных полуземлянках, что нет смысла отстраиваться хорошо. Всё равно ведь потом переселяться и строиться на новом месте, и здесь твои дети, а тем более внуки жить уж точно не будут. Ну и ради кого тогда обустраиваться? Да и дань ведь хёльгу с веси от видимого достатка зависит. Увидят, что живёшь хорошо — больше платить заставят. Собраться, да подальше тогда переселиться? Это только кажется. Когда-то так оно и бывало, но теперь — куда ты с родовой земли уйдёшь? Там другие роды, для которых ты чужак, и на своей земле они и в своём праве. И разорят тебя, и самого похолопят, да тобой же и расплатятся с хёльгом при уплате дани. А совсем в глушь — найди ещё эту глушь, когда люди размножились. А если и найдёшь, то проживи ещё в ней без соли, да без железа. А главное — без реки.

Ни с пашни в лесу теперь не проживёшь, ни с даров самого леса, и только река остаётся для людей надёжной кормилицей. Воды-то и в лесном роднике наберёшь, только и камыш ведь нужен, и рыба. А они — только в реке. И только по реке доплывёшь на лодке до городища в родовые празднества, да в торговые дни, когда прибывают купцы. Соль-то и железо у кого ещё раздобудешь? Без них — разве это жизнь? А без рыбы и вовсе с голоду подохнешь в первый же год. Как ни мала речка, как ни малы самодельные сети, но кормят они надёжно, а если есть соль, то и на зиму рыбы впрок заготовишь, без которой голодно зимой будет. И куда ты денешься от кормилицы-реки?

А значит, никуда ты не денешься и от русов. Ведь где река, там и их лодии как раз в поисках данников плавают. Со старого места из-под их власти уйдёшь, так на новом всё равно тебя найдут, да ещё и все недоимки взыщут. И радуйся тогда, если найдётся чем их заплатить, чтобы самому за них в холопы не пойти. Старики говорят, что и раньше, при своих кённигах из рода Амалов, вольготно не было, да и с северными русами из Словении нужно было держать ухо востро. Хоть и мимо Припяти шёл их торговый путь, но могли и в Припять с Днепра наведаться, чтобы поразбойничать заодно. Но к этому приноровились, а вот когда с моря южные русы приплыли, артаны с хёльгом Ингваром во главе, от них и житья уже никакого не стало. И много их приплыло, и северные к ним ещё добавились, и вооружены хорошо, и к боям привычны — сила солому ломит.

Так ладно бы хоть вымогали в меру, но куда там! Незадолго до того их Ингвар сперва от хазар за какую-то пакость схлопотал, потом и ромеи ему добавили — пошёл, как говорится, по шерсть, вернулся стриженым, да ещё и нельзя ему было на море оставаться, вот и поднялся он вверх по Днепру, обосновавшись в Вышгороде. А отыгрываться ему на ком? В двух шагах, у Киева перевоза — хазарский Самбат, и полян тамошних не тронь, они под хазарской защитой. Уже огрёб от них разок, и повтора не хочется. Ну и кого тогда ему примучивать, если не окрестных древлян с северянами?

И хотя доигрался вскоре Ингвар со своей неуёмной жадностью, древлянам от этого легче не стало. Русы вдову его, болгарку Прекрасу, хёльгой над собой в Вышгороде усадили, пока Свентислейф был мал годами, и вдвойне обидно было быть примученными бабой. Но было кому и при ней русами верховодить, и сила их никуда не делась, а против силы, оружия и выучки дружины что могло поделать ополчение племени? Пока сопляком ещё Стемид был, не понимал, как же так, всем миром, да за правое дело, и не одолеть этих разбойников. А попав в дружину отроком, да присмотревшись к гридням, да подучившись немного у них, понял и сам, что иначе и быть не могло. Правое дело, не правое, но гридни всегда одолеют смердов. Только бежать от них и можно, если есть куда, а если некуда? А куда ты уйдёшь с земель рода и далеко от реки? Давно уже не осталось ни рек ничейных, ни лесов. Все — чьи-то, и чужакам пришлым нигде их хозяева рады не будут. Самим мало, особенно с этой данью киевским русам. И другим древлянским родам, и северянам, и всем прочим вдоль Днепра и его притоков, кого успели примучить русы из Киевщины. Куда ни переселись, везде найдут, где только проплывут хотя бы малые лодии.

Была надежда освободиться от них после гибели Свентислейфа и его дружины у Порогов. Изгнали уцелевшего и вернувшегося Льота, да пригласили хёльга из Моравии, чтобы правил справедливо, брал умеренно и защищал от русов, вслед за ними отложились уличи, и даже удалось отразить карательный поход Льота, убив и его самого. Но дружина самого Эрибулла, сына Свентислейфа, оказалась сильнее, и не сумел отразить её их хёльг из Моравии. Рассчитывали ведь на что? Что и северяне от Вышгорода отложатся, и уличи помогут. Да только не осмелились восстать северяне, а на уличей Эрибулл натравил орду печенегов, и не до помощи древлянам оказалось уличам — свои веси защищать пришлось. И не дождавшись помощи, снова пал древлянский Искоростень, уже новый, отстроенный вместо сожжённого ещё Прекрасой старого, и снова по всем рекам и речушкам засновали лодии русов, грабя и примучивая городища и веси, а непокорных — сжигая дотла, и снова сила ломила солому. Нет, где-то кому-то иной раз даже удавалось и отбиться, но надолго ли? Следом приходил отряд посильнее и карал за сопротивление сурово.

А после гибели своего хёльга и моравы его уцелевшие сдались, да к Эрибуллу на службу поступили, восполнив и его потери, а у древлян не осталось больше и никаких сведущих в военном деле гридней. Родная весь Стемида тогда и насиженное место решила бросить, дабы под горячую руку русам не угодить, вернулась на своё предыдущее место, давно заброшенное и полузаросшее подлеском — понятно, что и земля не восстановилась, и удобрить её нечем, и хорошего урожая ожидать от неё не приходится, но тут уж и не до жиру было, быть бы живу. Русы и восстанием разъярены, и потерями в боях, а в веси двое раненых в этих боях, один стрелой, второй франкским мечом, так гридням и само оружие знакомо, и то, какие раны оно наносит. Разве отбрешешься от них, что это на охоте дикий зверь мужиков поранил? За попытку обмана ещё пуще ведь освирепеют, и тогда пощады от них тем более не жди. Незавидной была участь тех, кто попался русам в те первые дни.

Их веси повезло больше. В самые первые дни их ещё не нашли, и под горячую руку они не угодили. Позже нашли их русы, когда и сами уже поостыли, и не запугивали уже, а просто обкладывали данью. Проплыла по их речке сперва малая лодия, да прошла мимо, на следующий день обратно сплавилась, и только ещё через три дня большие лодии подошли, да сразу к их берегу пристали. Совсем без смертей не обошлось — убили одного рыбака на берегу, который тревогу хотел поднять, но затем уже, захватив весь, особо и не лютовали, раздав только вдосталь пинков, да зуботычин. Даже тех двоих раненых трогать не стали, хоть и поняли сразу же, что участники восстания. Но на том везение родной веси и кончилось. Дань-то наложили обычную, по кунице с дыма, но потребовали её ещё за эти годы отложения от Киевщины, да ещё и виру за поддержку восстания, объявив её размер в сотню гривен. А мыслимая ли это для веси сумма, когда и корова полгривны стоит, а конь упряжной от одной гривны до двух? Но возмутившиеся получили новую порцию пинков с зуботычинами, а всё серебро, собранное со всей веси, включая все женские украшения, не превысило и четверти требуемой суммы. Нет больше? Так и быть, два года вам рассрочки.

С немалым трудом упросили старики дать такую же рассрочку и на дань за все эти прежние годы. Мало ли, что вы там хёльгу этому из Моравии платили? Это — не в счёт, и чтоб больше не смели об этом вякать, если не хотите и за это ещё виру схлопотать! Дань за этот год, да за два из предыдущих — выньте и положьте! А где их тут возьмёшь, столько этих ценных шкурок разом, да ещё и не в сезон? И у соседних весей не займёшь, те и сами в таком же положении. Естественно, не наскребли и половины требуемого. А за недоимку — извольте теперь головами расплатиться. Молодой парень или пригожая девка — двадцать пять куниц или одна гривна серебра. Намёк поняли, кстати, что будет на следующий год, если серебра до половины оставшейся виры у вас не хватит? Нет, можете хоть куницами, хоть соболями, хоть лисами-чернобурками по справедливой обменной норме, это нам без разницы, но если не соберёте — опять же, головами недоимку возьмём. Тебя похолопят, а ты не бунтуй супротив законной власти! Нет, можете, конечно, и к уличам на Буг сбежать, если уверены, что у них там будет лучше, да только вот незадача — их там сейчас как раз и печенеги родину, да родную власть любить учат.