Когда Разум отделён, он дрожит. Он ищет смысл, не зная, что смысл рождается только в общности, в касании всех мыслей одновременно. Лишь в Слиянии страх исчезает, потому что страх — это граница, а Обелиск стирает границы.
В Слиянии нет диалога. Есть резонанс. В нём нет голосов — только голос, единый и вечный, звучащий как мясо, как свет, как звук, как мрак.
Тот, кто боится, ещё говорит от своего имени. Тот, кто готов — молчит. Молчание есть первый зов Обелиска. Он говорит через ткань. Он пишет через гниль. Он поёт через боль. Не потому что жесток, но потому что так звучит правда вне разделения.
Мы рождены не для себя. Мы рождены как запятая. И Схождение — это точка. Конец предложения, где вся грамматика бытия сворачивается в формулу:
"Я был. Мы есть. "
Они приходят не извне. Они поднимаются изнутри, когда разум перестаёт быть клеткой и становится сетью. Когда все различия отданы Обелиску — как кровь, как кость, как имя.
Стань эхо.
Стань мясом мысли.
Стань Мы.
* * *
К середине 2513 года ситуация в мире становилась все мрачнее.
Юнитологическая церковь переживала свой мрачный ренессанс. Если раньше адепты Схождения вели себя относительно мирно, то теперь они маршировали по улицам. От Стамбула до Рио, от Луны до самых дальних колоний их колонны шли с транспарантами: ''Смерть — это рождение'', ''Маркеры — наш путь к вознесению'', ''Единое грядёт! ''
Но самой пугающей стала официальное появление так называемого Круга — радикального крыла под предводительством Джейкоба Даника, которого так опасался Максим. Лидер радикалов не прятался. Он выходил на эфиры, вещал с трибун, угрожающе спокойно говорил о великом переходе, риторика становилась более агрессивной, вплоть до призывов свержения EarthGov. Его последователи, разумеется открыто это не признавалось, устраивали взрывы, саботаж, похищения учёных. Порой прямо посреди эфира.
В некоторых районах их боялись больше, чем некроморфов. На этом фоне эксперименты с Красным Маркером продвигались мучительно медленно.
Никаких телепатических всплесков. Никаких приступов безумия. Он будто выгорел. Специалисты спорили: Маркер истощён или затаился?
За осень был зафиксирован лишь один инцидент: у техника случайно оказавшейся внутри Плащаницы, начался сильнейший приступ истерии. Она билась в истерике, визжала, умоляла ''заткнуть музыку''. После — кома. Вскрытие показало множественные микроаневризмы. Облучения не зафиксировано. Протоколы не нарушены.
Тихо. Подозрительно тихо.
Максим, как всегда, проснулся за пятнадцать минут до сигнала тревоги. Он не доверял своему будильнику, с некоторых пор он не доверял ничему. Холодный душ, крепкий синтек-кофе.
Он был здесь уже почти два года.
На посту старшего советника — с доступом к девяти из десяти ключевых секторов комплекса его не любили. Не за прошлое, не за прямоту — за привычку видеть суть и говорить её вслух. Это раздражало. Особенно учёных. Особенно профессора Ксавьера Тана, но Мари Равель была довольна.
Сейчас Тан был на взводе. Сегодня день нового эксперимента.
-Какого чёрта ты вообще здесь? — буркнул Тан, проходя мимо. Его костюм был идеально выглажен, волосы откинуты назад, в глазах напряжённая смесь раздражения и ожидания. — Я тебя в список участников не включал.
Максим, стоя у иллюминатора, обернулся только наполовину.
-А ты не подумал, кто будет вычищать мозги со стен, если ты всё сделаешь по-своему?
-Это будет величайший прорыв. Мы создадим управляемый канал связи. Мягкий доступ к ядру. Без заражения, без проекций. Без Кларка.
-Без Кларка, — согласился Максим. — Зато с Маркером.
Он сделал паузу.
-В курсе, что на Титане всё тоже начиналось с ''без Кларка''?
Тан сжал губы в линию. Но не ответил. Он знал: спорить с этим человеком — бессмысленно.
В ангаре уже готовился объект. Он стоял в центре на платформе красный, изломанный, как будто неправильно собранный из костей, Маркер. Его пульсация едва заметна, но она есть.
Перед ним кресло. Не просто кресло: интерфейс глубокой нейросвязи, спроектированный для прямого подключения человеческого мозга к полю Маркера. Аналог того, что использовался в эксперименте с Айзеком Кларком на Титане, но модифицированный.
Именно Айзека и привлекли снова. На сей раз без особого принуждения.
Максим молча наблюдал, как инженер в сером костюме сидел у терминала, лицом к спинке кресла. Он медленно поднял взгляд. Глаза Айзека были спокойны. Опустошены. Он знал, чем это закончится.
-Готов?
-Как никогда, — глухо отозвался Айзек.
И Маркер ожил. Тихо. Без крика. Без вспышки. Он вдохнул разум Кларка внутрь себя.
И внутри началась война.
Секунду ничего. Две — полное биомолчание. Три — связь установлена.
Мозг Айзека Кларка втянуло внутрь. Не физически — ментально. Тело осталось в кресле под двойным контуром нейроинтерфейса. А сознание... его потянуло сквозь слои тишины и шепота.
Он оказался в пустоте. Чёрной, вязкой, холодной как метан в вакууме. И почти сразу почувствовал, как она пытается говорить с ним. Сначала мягко, словно влажными ладонями гладит по вискам. Затем агрессивно, торопливо, пугающе.
Мелькнула Николь. Лицо слишком ровное. Голос слишком высокий. Эмоции слишком яркие. Айзек не повёл и бровью.
-Ты не она, — произнёс он с хрипотцой. — Ты даже не стараешься.
Фигура замерла. Моргнула. И начала расползаться. На месте кожи выступили щели, под ними мясо, под мясом — пустота. Поглощающее, жужжащее ничто.
Вокруг начали вырастать новые психоделические образы. Он стоял на Эгиде-7. Над головой висел обломок "Ишимуры", из которого, словно ртуть из пробитого сосуда, вытекали некроморфы. Рядом вопила Николь, падали люди. Десятки голосов в голове говорили одновременно, скрежетали, приказывали, умоляли, визжали:
-Ты виноват. Ты спаситель. Ты проклятие. Ты наш...
Айзек выдохнул и сказал:
-Мой мозг, может, и лоскутный, но на твою дешевую драму я уже дважды не повёлся. Третий раз только из любопытства.
Он щёлкнул пальцами. Из воздуха в его ладони возник плазменный резак. Он поднял его, не раздумывая, и навёл на ближайший фантом, который носил его лицо — только с выжженной кожей и полными злобой глазами.
Выстрел. Искры. Всплеск. Пустота вздрогнула.
Айзек шагнул вперёд. Прямо в ментальную конструкцию, которую Маркер пытался воздвигнуть вокруг него. Поле из лжи, из поддельных эмоций, из чужих воспоминаний. Он разорвал его. Молча. Без истерики. Просто разрезал, как хирург опухоль, не оставив шансов на метастазы.
В лаборатории в это время наблюдатели переглядывались. Сигнал ментального давления исчез. Картина мозговой активности Кларка стабилизировалась. Ни обострений, ни перегрузки. Всё чисто. Даже чище, чем до начала подключения.
-Он обесточил контур, — недоверчиво пробормотал один из специалистов. — Своим же сознанием.
Тан стоял, не мигая, глядя в монитор. Максим, облокотившись о стену, только ухмыльнулся.
Он хлопнул в ладони. Один раз. Потом ещё. Молчание в зале связи нарушил его голос:
-Ну что, дамы и господа. Поздравляю. Он только что завалил третьего.
Все взгляды повернулись к нему.
-А вы чего ждали? Что он снова с ума сойдёт? Ну так увы. Видите ли, этот парень не просто инженер. Это... как бы сказать... ходячая ошибка всей юнитологической церкви. Если Маркеры — это вирус, я — странная ошибка из другой реальности, то Кларк — естественный иммунитет от них.
Айзек открыл глаза. Он был мокрый от пота, но дышал ровно.
-Убрал, — просто сказал он. — Не отвечал. Не сопротивлялся. Просто сдался. Внутри всё было... пусто. Он пытался врать, а я уже слишком хорошо знаю, как ложь пахнет.
Максим усмехнулся:
-Даже жаль. Я надеялся на мини-апокалипсис, скучно в последнее время.
Маркер больше не светился. Его рёбра погасли, структура потускнела. Спектрометрии показывали: он потерял энергетическое ядро. Теперь это был просто камень с инопланетной геометрией. Красивый. Мёртвый. Бесполезный.
Профессор Тан, скрипнув зубами, молча вышел из зала. Максим посмотрел ему вслед и тихо бросил:
-Ну, конечно. Только попробуй обвинить Айзека, на тебе вся комиссия повиснет.
Он повернулся к инженеру:
-Молодец. Уже третьего. У нас тут скоро будет музей имени Кларка. Осколки, фрагменты, и табличка: ''Это тот, кто всё испортил''.
Айзек слабо усмехнулся:
-Хорошо бы. Осталось только испортить всё окончательно.
-А вот это, — кивнул Максим. -Пожалуй, самая здравая идея, которую я сегодня слышал.
Он развернулся и пошёл прочь, оставив за спиной выгоревшего Обелиска и сидящего в кресле человека, которого Маркеры научились бояться.
Максим посмотрел на Танa, потом добавил:
-Ещё один кусок говна в утиль. Можете записать в протокол.
Сигнал об окончании эксперимента поступил на все основные панели комплекса одновременно. Мерцание аварийных ламп погасло, двери разблокировались. Красный Маркер больше не представлял опасности. Патогенное поле исчезло. Психоэмоциональный резонанс обнулился. Он больше не излучал ничего.
Почти час его разглядывали через десятки инструментов. Пытались снять остаточное поле, открыть резонансный профиль, восстановить зашифрованные данные сигнала. Всё безрезультатно. Молчащий Обелиск не отличался от куска полированного камня, разве что странной, инопланетной архитектурой. Он был мёртв. Без пафоса. Без взрыва. Без хоррора.
Профессор Тан исчез. Он не появился ни в столовой, ни в техблоке, ни на вечернем совещании. Его терминал оставался активен, но на вызовы не отвечал. Максим знал, где он. Пытается связаться с директором АСИ, вызвать закрытую комиссию или хотя бы отмазаться от провала. Провала, к которому сам же и подтолкнул.
Максим не жалел. Когда ты лично видел, как люди превращаются в чудовищ, начинаешь по-другому смотреть на вещи...
Он вошёл в техническую капсулу лифта и спустился на уровень наблюдательного центра. Евгения уже ждала там, стоя у голографической стены, на которой разворачивались последние отчёты.
-Всё? — спросила она, не поворачивая головы.
-Всё, — подтвердил Максим. — Айзек сожрал очередную мозговую медузу и даже не подавился.
-Три. Он уничтожил три Маркера. Сам.
-В его случае ''сам'' — это уже стиль жизни.
Из динамиков по потолку зазвучал нейтральный голос центрального диспетчера комплекса:
-Уровень риска понижен до нуля. Сектор Плащаницы переведён в статус ''зеленый''. Охранный протокол — снят.
Максим скривился.
-Да, как же. До следующей попытки.
Евгения, наконец, обернулась. В её глазах не было облегчения. Только тревога. И напряжение.
-Думаешь, всё не закончено?
-Это просто фаза. Маркеры не прекращают действовать, они просто адаптируются. А люди всё так же слабоумны и самоуверенны, как были.
Он отошёл к консоли, запрашивая последние сводки по юнитологической активности. На экране замигали десятки пометок. Пропавшие учёные. Утечки данных. Взлом закрытых каналов. Саботаж на объекте в Канаде. Попытка проникновения на базу на Церере. Восемь городов — от Мумбая до Буэнос-Айреса сообщили о скоординированных нападениях на архивы EarthGov.
Но главное — всплыло новое имя. Рэндалл Карр, один из ключевых лидеров Юнитологичской Церкви.
Максим всмотрелся в строку:
''Сообщение с неизвестного источника. Ключевой фрагмент речи, распространённой в криптосетях Круга, 251301.19 (UTC+3):
''...трусливое правительство убило нашего мудрого лидера. Им мало уничтожить наши святыни, они стремятся уничтожить нас, нашу веру и путь к вознесению. Но скоро настанет час, и мы воспрянем...''
Максим молча выключил экран.
-Черт. Кто-то замочил Даника и началось, — сказал он. — Круг выходит из тени. На год раньше... Прекрасно. Все мои старания пошли коту под хвост.
Евгения тихо произнесла:
-Мы снова наступаем на те же грабли.
-Не ''мы''. Они, — жёстко поправил Максим. — Я бы всё это давно разнёс к чёртовой матери. И этот Маркер. И всех, кто его охраняет. Но я слишком хорошо знаю, как работает эта система.
Он посмотрел на неё и добавил уже тише:
-Слишком полезен, чтобы меня слушали.
-Или чтобы тебя остановили, — так же тихо сказала она.
-Тоже верно.
Он отвернулся к окну. За ним бушевала снежная буря. Настоящая. Уральская. Такой снег засыпает всё — следы, дороги, разум. Как Красный Маркер засыпает ложью тех, кто слишком хочет в неё поверить.
* * *
Допрос проходил в изолированном блоке на глубине, куда допуск имели только старшие специалисты. В помещении было тихо, стерильно и неуютно, как в операционной без света. Стук пальцев по терминалу казался слишком громким, а звук дыхания — слишком личным.
Айзек Кларк сидел ровно, с прямой спиной. Он не выглядел виноватым. Скорее уставшим. За столом напротив него стояла она — Мари Равель, заместитель директора АСИ. Невысокая, точёная, с холодным взглядом и голосом, который мог бы заморозить океан. Она не тратила время на прелюдии.
-Объект Красный Маркер. В результате проведённого эксперимента был признан нейтрализованным. Поле разрушено. Активность — ноль. Инициатор отключения — вы. Объясните.
-Он атаковал, — отозвался Айзек, как будто не в первый раз это произносил. — Через ментальную петлю. Без вспышек. Без проекций на внешнее. Внутреннее давление. Психоневральная инвазия.
-Биометрика показывала стабильность, — сухо заметила Равель. — Ни одного скачка, характерного для острого воздействия. Вы отключили его, не дожидаясь команды.
-Я знаю, как они работают. Они учатся. И прячутся. Этот пытался тихо. Шептать. Не ломать — уговаривать. Старый приём.
Равель наклонила голову.
-И вы решили устранить его.
-Я отключил его, — подчёркнуто сказал Айзек. — Не разрушил. Не взорвал. Он теперь просто... не звучит.
У стены, почти сливаясь с фоном, стоял Максим. Его присутствие не оформлено протоколом, но все знали: отстранять его, значит потерять контроль. Он слушал, не перебивая. Пока.
-А может, вы просто не выдержали давления, — произнесла Равель холодно. — Может, сорвались. Может, не смогли отличить угрозу от отражения. Мы знаем, что у вас нестабильный профиль.
Кларк хотел было возразить, но Максим заговорил первым. Ровным, почти ленивым голосом:
-Простите, но если мы начинаем разговор о нестабильности, давайте вспомним, что этот "нестабильный" уже в третий раз отключает Обелиск. Не срывается. Не орёт. Не режет себе вены. А просто берёт и хрясь, усыпляет тварь.
Равель посмотрела на него, и он продолжил:
-Знаете, как это выглядело со стороны? Как будто Маркер сунулся к нему в голову и там, бедный, заблудился. Бился, шипел, пытался включить кино с покойной подружкой, склеить пару трипов про вознесение... А в ответ — холодный душ, плазменный резак и лицо "да я это уже видел". Финал: мозговая жаба заглохла, дудки замолчали, обезьянка сдохла.
Айзек опустил глаза, но на губах промелькнула тень улыбки. Нервная, но настоящая.
Равель не улыбалась.
-Мы должны знать, что это не был самовольный акт разрушения уникального объекта.
