— Значит, ты не его любовница?
— Я не буду отвечать тебе на этот вопрос. Думай, как хочешь. Мне все равно.
— Почему?
— Это не твое дело. Не надо лезть в чужую жизнь. Ты со своей разбирайся.
— Мне надо знать.
— Нет, не надо, — Алина отрицательно качнула головой. — Я знаю, что не надо.
— Ты сказала: не хочешь говорить правду, откажись говорить... Значит, правду говорить ты не хочешь... А не хотеть говорить правду можно только в одном случае... Получается, что ты такая же, как все остальные... ничуть не лучше... он только фасад красивый тебе устроил в виде герцога.
— Исходя из твоей логики, получается именно так, — согласно кивнула она.
— И как герцог, интересно знать на это согласился? Хотя после восьми лет опалы можно и не на такое пойти.
— Я уже сказала: не лезь во взаимоотношения герцога и короля. Ни к чему хорошему это не приведет.
— Значит, ты косвенно подтверждаешь, что ты его любовница... Да еще и по собственной воле, коли то не во власти короля, как ты говоришь... А он поимел тебя и бросил. Да ты не лучше этих его шлюх... даже хуже... ты такая же продажная дешевка. Чем он купил тебя? Тем, что сохранил жизнь в своих подвалах, когда казнили твоего первого мужа? Или тем, что позволил избежать пыток, которым обычно подвергают подозреваемых? Чем он расплатился? Свободой, замком и новым мужем или еще что-то добавил?
— Ой, как у тебя накипело... — вдруг нежно улыбнулась Алина. — Не переживай так. Нельзя, Марк, так душу себе рвать... С чего ты вообще взял, что я считаю, что я лучше, кого бы то ни было? Я действительно ничуть не лучше никого...
— Значит, ты такая?
— Я не собираюсь оправдываться, Марк. Это твое право так думать обо мне.
— И тебе даже не стыдно? Ты молишься, сбегаешь в монастыри, матери моей мозги россказнями о спасении души промываешь, а сама... сама... сама прелюбодействуешь с королем при живом муже!
— Ты меня, что, видел в его постели, чтоб обвинять? — усмехнулась Алина. — Не видел. Поэтому, и обвинения твои не более чем пустой трезвон... К тому же не тебе судить меня. Я со своей душой как-нибудь сама разберусь.
— Я не обвиняю, я хочу знать, какое право ты имеешь поучать других, как жить, коли сама в грязи?
— Я никого не поучаю. Я лишь отвечаю, когда спрашивают совета, и помогаю, если просят о том. Я тебя к себе не звала. И уже неоднократно говорила, что вмешаюсь в твою жизнь, только если сам хочешь.
— Почему я не могу найти никого, кто способен противостоять ему? Я думал, хоть ты такая... а ты лишь делаешь вид. Почему?
— Потому, что он — король. К тому же, сильный, мудрый и достойный король.
— Он деспот, самовлюбленный самодур и развратник, в добавок сильно пьющий.
— Марк, я могу тебе простить любые оскорбления меня, однако оскорблять в моем присутствии короля я не позволю, — в голосе герцогини зазвучала сталь. — Или ты сейчас же извинишься и признаешься, по какой причине оскорбляешь отца, или я накажу тебя, — она резко поднялась и встала напротив принца.
— Накажешь? Это позволь узнать как? Отцу нажалуешься? — тот тоже поднялся.
— Нет, жаловаться я никому не буду, — Алина быстрым движением схватила принца за руку и, сделав шаг вбок, сильно заломила ее ему за спину.
— Больно... отпусти!
— И не подумаю, — она подтолкнула, согнувшегося от боли принца лицом к стене и распустила свободной рукой шнур, удерживающий тяжелые гардины. Потом подхватила вторую руку принца и, несмотря на его попытки вырваться, связала ему руки за спиной. Затем, ударив ногой под колени, заставила встать на колени и, еще сильнее заломив руки, привязала их к кольцу в стене таким образом, что принц не мог даже пошевелиться, не испытав сильную боль.
— Отпусти сейчас же! Мерзавка! Гадина! Распутная дешевка! Ты не смеешь так со мной обращаться! — в голосе принца слышались слезы. — Я не прощу тебя, если сейчас же не отпустишь!
— Меня можешь обзывать, как хочешь... я уже говорила, это не трогает меня, — усмехнулась Алина, отходя чуть в сторону. — А вот за оскорбление короля тебе придется извиниться, мой друг. Лучше, если ты это сделаешь добровольно, потому что в противном случае мне придется наказывать тебя до тех пор, пока ты не сделаешь это.
— Изобьешь?
— Для начала да, а если упорствовать будешь, более изощренно накажу.
— Ты не посмеешь. Я кричать буду.
— Кричи. Только как ты думаешь, кто тебе поможет: твой отец, мой супруг или из придворных кто?
— Ты злобная ведьма.
— Ты эти слова на время наказания прибереги, чтоб было кричать что. А сейчас лучше мне ответь: может, ты все-таки извинишься?
— Наказывай! Я все равно не извинюсь, хоть убей!
— Надо же какая самоуверенность... Думаешь, раз я женщина, наказывать не умею? Ошибаешься. Ты может, не заметил, как у нас все слуги вышколены? Или думаешь, в том супруга моего заслуга? Так заметь, он в замке редко бывает, это я здесь постоянно живу, — она положила ему руку на пояс.
— Ты хуже него, а еще про дружбу говорила... — принц всхлипнул.
— Не согласись я на дружбу с тобой, отвела бы я тебя к королю и рассказала, что ты о нем говоришь... Как ты думаешь, он бы быстро заставил тебя извиниться? — она усмехнулась и, немного помолчав, добавила: — Я предлагаю тебе это сделать самому, и лишь своим отказом, ты вынуждаешь меня, тебя наказать. Я не в восторге от этого. Я не люблю наказывать кого бы то ни было, но уж если меня вынудили пойти на это, я стараюсь наказать так, чтобы больше никогда желания быть наказанным не возникало. Понятно?
— Пугаешь?
— Нет, честно предупреждаю. Но если откровенно, мне уже надоело тебя уговаривать извиниться, — она решительно нащупала застежку на его ремне.
— Не надо... я извинюсь... не надо бить... — плечи принца задрожали, и он, уткнувшись головой в стену, заплакал.
Алина развязала ему руки и, повесив шнур на место, вернулась и села в кресло.
Принц, как только она развязала ему руки, повернулся и сел на пол, растирая сдавленные шнуром кисти рук.
— Унизила и довольна? — хлюпая носом, тихо спросил он, искоса взглянув на нее.
— Во-первых, чем это я унизила тебя? Тем, что требую извиниться за то, за что другим языки вырывают и на каторгу отправляют? При этом согласись ты сразу извиниться, я бы даже касаться бы тебя не стала... Ты сам инициировал эту демонстрацию моей силы, как и в большинстве случаев, когда это делал твой отец. Надо отдавать отчет в собственных действиях, и заранее понимать, какими последствиями они чреваты. Во-вторых, я жду извинений и откровенных пояснений причин, почему ты это сказал. А ждать я не люблю, поэтому не провоцируй меня дальше. И еще учти, фиглярства я не потерплю, извиняться и каяться, будешь абсолютно искренне, иначе очень сильно пожалеешь...
— Прости, пожалуйста, больше я так говорить не посмею... Сказал, потому что, разозлился, когда понял, что ты живешь с ним и прощаешь ему все... Что еще тебе сказать? Что я еще завидую отцу, ведь он намного сильней и ему дозволено все, он может в любой момент унизить меня, а я не могу ничего противопоставить этому? Так я это уже говорил.
— Ты знаешь, буйная фантазия, она до добра не доводит. Нельзя быть уверенным в чем-то, пока у тебя нет неоспоримых доказательств. Сейчас ты строишь выводы на домыслах. Это неправильно. Мне все равно, думай обо мне, что хочешь, но учти, уверенность в сделанных таким образом выводах может сыграть с тобой злую шутку.
— Почему ты не хочешь сказать, если между вами ничего нет? Почему ты молчишь, хотя он уверяет о твоей добродетели на каждом углу?
— Ты ему веришь?
— Не особо...
— Вот видишь, ты не веришь отцу... и ищешь повод уличить его во лжи. Я не хочу, чтоб ты искал повод также уличить и меня. Я просто говорю: это не твое дело, не лезь, разбирайся со своей жизнью и суди ее. Не надо судить других.
— То есть тебя все же есть в чем осудить?
— Безгрешен лишь Господь. Каждый человек грешен, но прежде чем стремиться судить других, посмотри на себя.
— Алина, я не буду судить тебя. Скажи только правду, ну скажи...
— Зачем, что б ты сделал из меня идола и поставил в угол? Я не идол, я живой человек. Хочешь, можешь верить отцу, что он мне только лишь кузен и друг... не хочешь, не верь... Дело твое.
— Алина... ну Алина.... Я столько наговорил тебе гадостей... Неужели тебе не хочется сказать, что я подонок, и обвинил тебя необоснованно?
— Ты не подонок, Марк. Ты очень ранимый и тонко чувствующий человек... Все, что ты говорил мне, лишь из-за боли, что испытываешь сам... Я знаю, ты любишь музыку, поэзию, у тебя неплохие способности к рисованию, но твоему отцу хотелось, чтоб ты развивал другие способности. Чтоб ты учился владеть оружием, скакать на лошади, увлекался чтением описаний военных сражений, стратегией и тактикой боя, фортификацией, ведением переговоров, а так же историей законодательства и законотворчества. Тебе пришлось забросить поэзию и рисование, ведь он высмеивал твои стихи и рисунки. Ты возненавидел все это за то, что это давало повод отцу насмехаться над тобой. Однако развивать должным образом то, что хотелось отцу, ты не стремился, ведь все это не интересно для тебя. Он злился, старался саркастическими замечаниями и унижениями заставить, но это дало обратный результат. Ты замкнулся и научился, глотая обиды, отыгрываться на других. Поверь, Марк у вас с отцом взаимная неприязнь только по одной причине, каждый из Вас желает, чтоб изменился другой, не желая ничего менять в себе. Его уже не переделать, это ты молод и у тебя вся жизнь впереди, прости его и постарайся понять. Ты почувствуешь, что тебе самому стало от этого легче. Любить даже без взаимности всегда приятнее, чем ненавидеть. Не посвящай свою жизнь ненависти и выискиванию его грехов. Они, конечно, есть у него, но пусть он разбирается с ними сам. Живи своей жизнью. Готовь себя стать достойным королем, а не сосудом для хранения обид. Вот не станет его, и что ты явишь своему уже государству: список грехов его прежнего правителя? Возможно, это и заинтересует кого-то ненадолго, а потом-то тебе надо будет решать насущные проблемы, принимать решения, а ты знаешь: как и какие? Что ты умеешь, что ты знаешь? Ты знаешь, опыт прежних правителей, ты историю знаешь? Конечно, на первых порах тебе будет достаточно легко жить за счет казны, собранной твоим отцом. Но дальше потребуются решения и перегиб в одну сторону: разорит казну, в другую: приведет к бунтам, восстаниям и как следствие еще к войнам с соседями, выступить против раздираемого собственными проблемами государства — милое дело, только ленивый не воспользуется этим.
— Для этого есть советники.
— Конечно, и многие из них будут решать исключительно свои проблемы за счет твоего государства. При этом, говоря очень красивые слова, а когда разорят государство, во всем обвинят тебя и возглавят против тебя какое-нибудь восстание. И в результате получат не только деньги, но и власть. Так что доверять советникам — хорошо, но проверять каждый их шаг еще лучше.
— Я буду заставлять всех доносить мне обо всем...
— И в первую очередь лишишься тех, кто честен и предан тебе. Они, как правило, доносить не умеют, а вот те, кто играют за спиной, в таких делах очень искушены. Разглядеть их обман, обычно удается лишь оказавшись на плахе, но при этом доказать уже ничего нельзя... поздно очень.
— И что делать?
— Учиться. Учиться тому, что абсолютно не интересно тебе, но необходимо будущему государю. Тебе действительно, не пригодиться мастерство художника или поэта... это может быть не более чем увлечение, не отнимающее много времени. А вот учиться политике, дипломатии, изучать военное искусство, заниматься изучением законов и законотворчеством тебе придется. Да и физическим развитием заняться бы не повредило.
— Это все так скучно и утомительно...
— А кто тебе сказал, что жизнь государя легка, весела и увлекательна? Это тяжелый труд, правда, если это действительно достойный государь.
— Ты поможешь мне стать таким? — принц, наконец, встал с пола и шагнул к Алине.
— А ты действительно хочешь?
— Хочу, только не знаю с чего начать.
— Ну с чего начать не проблема... главное, чтоб потом желание не пропало... отступиться уже не сможешь.
— Почему?
— Я, если Господь позволит, хочу дать тебе почувствовать силу, власть и любовь... отказаться от них ты не сможешь, поэтому у тебя будет выбор: или путем, что я укажу, идти или сойти с него и пропасть.
— Как ты можешь мне дать это почувствовать?
— Какая разница как... увидишь, если согласишься, и Господь призрит мою просьбу о том.
— Я хочу, Алина. Сам хочу. И слушаться тебя буду и все выполнять постараюсь... Только ты... это... — принц замялся, — прости, за то, что наговорил тебе... ты не заслуживаешь таких слов... Не обижайся, пожалуйста, и прости.
— Мне приятно, что ты извинился, конечно, но если честно, твои слова меня ничуть не обижали. Я простила тебя и без твоих извинений.
— Тебя не обижают оскорбления?
— Не обижают, и сейчас поясню почему. Вот представь себе: ты твердо знаешь, что на тебе чистый костюм, а кто-то скажет, что одет ты в грязные лохмотья. Вряд ли ты обидишься, ведь для тебя очевидно, что или человек не в себе, или у него не в порядке зрение, в любом случае ему остается лишь посочувствовать, ведь ты-то знаешь, что он говорит явный бред. А вот если на тебе действительно грязные лохмотья, тогда тем более нечего обижаться. Ведь если ты принял решение их надеть, то это твое осознанное решение, и упрекнуть тут кроме себя некого, а если ты это уже сделал сам, еще до того, как кто-то указал пальцем на то, во что ты одет, то тебе его слова не будут обидны. Ты это уже пережил и готов сам нести ответственность за то, что на тебе надето. В общем, все зависит от того, чувствуешь ли ты себя униженным и оскорбленным, снося унижения и оскорбления или нет.
— Неужели ты не стремишься, чтоб о тебе были хорошего мнения?
— На всех все равно не угодишь. Я считаю, что человек должен вести себя так, чтоб не стыдиться себя сам и быть честным перед Богом, тогда мнение окружающих уже не играет никакой роли.
— Ты научишь меня вести себя так?
— Постараюсь. Так ты точно решил?
— Да, — кивнул принц.
— Тогда поклянись, что, во-первых, будешь покорен отцу и не будешь участвовать ни в каких заговорах против него, а во-вторых, будешь следовать моим советам.
— Клянусь, — принц клятвенно поднял руку, — я буду покорен отцу, не буду участвовать в заговорах, и буду следовать твоим советам.
— Тогда пойдем, — Алина решительно поднялась.
— Далеко ты собралась?
— В церковь.
— В церковь? — непонимающе переспросил принц. — Зачем?
— Мне необходимо вымолить у Господа дозволение на то, что я собралась сделать... мне нужно его благословение.
— И как же он тебе даст его? Он что говорит с тобой? — пораженно взглянул он на нее.
— Нет, — Алина качнула головой, и повернулась к двери, тихо добавив: — но я чувствую его ответ.
— Что ж, тогда пойдем... Никогда не видел, как благословляет Господь и дает ответ, который можно почувствовать. Занятно посмотреть, — усмехнулся принц.
