Лорд Ориджин сказал:
— Мы построим плоты и найдем место, подходящее для переправы. Мне думается, вон тот островок с ивами вполне подойдем.
— Для переправы? — удивился Филипп. — Что вы задумали, молодой человек?
— Милорд, — поправил Эрвин. — Я задумал переправиться за Реку и двинуться дальше вглубь Запределья. Там может обнаружиться приток Реки, или другая речка — поменьше, пригодная для плотины.
— И до каких пор мы будем идти туда, мо... милорд?
— Пока я не прикажу иное.
Искра
2 июня 1774г.
Фаунтерра, дворец Пера и Меча
Дворец Пера и Меча, престольная резиденция Династии, сверкал миллионом огней. Сияли искровые фонари в аллеях сада, в витых канделябрах по стенам помещений, отражались в мраморе ступеней и лакированном паркете залов. Несмотря на то, что солнце еще не зашло, зажглись под потолком многоярусные хрустальные люстры. Вторя чудесному сиянию дворца, блестели украшения на одежде: бриллиантовые колье и диадемы, изумрудные серьги, жемчужные подвески, рубиновые запонки и пуговицы... Бесконечная череда карет катилась подъездной аллеей. Роскошно наряженные, увешанные драгоценностями, оплетенные паутиной золотых узоров люди вливались в парадные залы. Цвет высшего столичного общества заполнил дворец буйством жизни и красок.
Мира пребывала в смятении, близком к панике. Люди. Люди! Люди!!! Огромная масса их — напыщенных, галдящих, в пух и прах наряженных, чужих. Движение повсюду: расхаживают, шатаются, шествуют, переминаются, снуют... Подают руки, жеманно обнимаются, восклицают с деланной радостью, окают, льстят, кого-то кому-то представляют, похохатывают... Свет был слишком ярок: глаза слезились, непривычные к такому обилию искры. Звуков чересчур много: церемонно радостная музыка силилась перекрыть гомон голосов, но лишь смешивалась с ним и терзала уши. И слишком много людей. Мире казалось, что ее вот-вот затопчут... или внезапно схватят и заорут на ухо: "Я так рад! Позвольте вам представиться!" Неясно, какой из этих вариантов страшнее. В числе прочих наставлений графини Сибил звучало и такое: "Не липни к стене, как будто смущаешься. Так делают только нищие полукровки". Мира изо всех сил старалась держаться ближе к центру залы, но против воли постепенно сдвигалась на край и вот уже снова обнаруживала себя прижавшейся к бронзовой раме одного из настенных зеркал.
Она поймала одного из слуг, снующих по залу, и взяла с его подноса бокал белого вина. Отметила: это уже третий. Не заговорила ни с одной живой душой, но пьешь третий бокал вина — хорошее начало, Минерва! Продолжай в том же духе, и скоро будешь спать в укромном уголке за шторой. Мире еще не доводилось напиваться. Вот будет забава, если первый раз случится на императорском балу!
Парочка прошествовала мимо рука об руку. Мужчина так был увлечен своей дамой, что не видел ничего вокруг и чуть не столкнулся с Мирой. Боги, что за человеческий улей! И, как назло, ни единого знакомого лица! Она знала в Фаунтерре всего-то горстку людей. Итан, Марк и Ванден слишком низкородны для этого бала; сир Адамар погиб, Бекка Южанка отчего-то не появляется. Конечно, есть леди Сибил. Мира прибыла на бал в одном экипаже с графиней и первое время неотрывно следовала за нею — будто вагон за рельсовым тягачом. Леди Сибил пользовалась вниманием, к ней то и дело подходили с приветствиями. Двор чутко отслеживал настроение владыки: стоило Адриану вернуть графине свое расположение, как и придворные тут же воспылали к ней симпатией. Среди тех, кто приветствовал графиню, была и очень важная персона — архиепископ Галлард Альмера, глава Отеческой ветви Церкви. Суровый, бородатый, морщинистый, от шеи до пят укутанный в синий с серебром епископский плащ, Галлард был словно живым воплощением строгости Праотцов. Он заявил, что желает обсудить с графиней кое-какие вопросы касательно церковного сбора на Севере, и леди Сибил сказала Мире:
— Ступай, дитя мое, развлекайся.
Хм. Я вся во власти развлечений, буквально веселюсь до упаду, — думала Мира, делая очередной глоток вина. "Знакомься с людьми. Для этого балы и нужны", — говорила графиня. Этикет оставляет для этого широкие возможности. Если из группы беседующих людей ты знаешь хотя бы одного, то можешь подойти к ним, и твой знакомец представит тебя остальным. Если же человек один, не занят беседой, то ты свободно можешь заговорить с ним и отрекомендоваться.
Однако вход в группы Мире был закрыт, поскольку девушка не знала никого. А охотиться на одиночек, страдающих, как и она, от смущения, представлялось ей неоправданной жестокостью. "Сударь, вы один? Тогда позвольте, я стану рядом с вами, и мы вместе помучимся вопросом, о чем бы поговорить".
Вот, например, прохаживается среди людей одинокая девушка — по всему, из Южного Пути. Высокая, белокожая, круглое лицо, пышная грудь, широкие бедра — такую в народе назвали бы "пшеничной булочкой". Глаза мечтательно-печальные, слезливые — как у сеттера. Тоже, наверное, не знает куда себя пристроить... Однако нет: один молодой щеголь поздоровался с "булочкой", затем другой, вокруг нее образовалась стайка. Печальное выражение не ушло с лица девушки. Наверное, она ищет кого-то. Отца? Подругу? Любимого?.. Ну, уж точно не знакомства с Минервой из Стагфорта.
Вот несколько парней, расположившихся около столика с закусками, принялись поглядывать на Миру. Они были стройны, элегантны в своих черных фраках и стоячих белых воротничках... и неприятно веселы. Они улыбались, смотря на Миру, и девушка предпочла отойти от них подальше. Станет ли проще, когда начнутся танцы? Вряд ли. Слащавые хлыщи станут терзать ее приглашениями — перспектива так себе... Особенно если учесть, что в своих танцевальных навыках Мира отнюдь не была уверена. А отклонять все приглашения нельзя: прослывешь испуганной провинциальной мышью. Великолепно! Наслаждайся столичной жизнью!
Строго говоря, — улыбнулась себе Мира, — скоро в зале появится хотя бы один знакомый мне мужчина: владыка Адриан. Не прием, а театр абсурда! Я буду знать одного-единственного человека изо всей толпы, и это — император. Говорить с ним, конечно же, нельзя, пока он сам ко мне не обратится...
— Глория! — раздался знакомый голос, и Мира ахнула от радости, увидев подругу.
Бекка Южанка спешила к ней, лавируя между людьми. На ней было шелковое платье цвета слоновой кости, оттеняющее смуглость кожи; изумрудные серьги и колье — в тон зеленых глаз. Предплечье Бекки перехватывала черная лента — в знак памяти о сире Адамаре. Мира тут же обругала себя, что не обвязала руку такой лентой. Правда, она знала Адамара всего час... но он погиб по ее вине. Точней, он остался бы жив, не будь Мира такой дурой.
— Ты хмуришься? — удивилась Бекка. — Если я не ко времени, то исчезну сразу после того, как скажу, что ты прекрасно выглядишь!
Это было правдой. Надо отдать должное чувству вкуса и толщине кошелька графини Сибил: платье, туфли, украшения, даже сеточка для волос великолепно подходили Мире. Она досадливо бросила:
— Это чушь... В смысле, чушь, что прекрасно. И что хмурюсь. Нет, хмурюсь. Все дело в ленте. Тьма, Бекка, не слушай меня! Я провела час в неловком молчании и, кажется, разучилась говорить.
Южанка рассмеялась и поцеловала Миру в щеку.
— Итак, ты в восторге от приема?
— В полном и неописуемом. Спаси меня! Покажи, какой из прудов в саду достаточно глубок, чтобы утопиться. Или, волею милостивого случая, ты прихватила с собой яд?
— О, ты не разучилась говорить, а стала еще красноречивее! Молчание пошло на пользу северной леди. Может, оставить тебя еще на часок, и ты заговоришь стихами?
В глазах Миры сверкнул неподдельный ужас, и Бекка снова засмеялась.
— Идем же!
— Куда? В место, где нас не затопчут? Поверь опыту моих долгих исканий: здесь его нет.
— Все дело в выражении лица. Сделай его таким, будто ты — хозяйка мира, а все вокруг — недостойная плесень.
— Тут у всех такое выражение.
— В том и суть! Ты станешь похожа на человека, тебя начнут замечать. Смотрись надменно, и все полезут с тобой знакомиться.
— Вот уж не уверена, что мечтаю об этом...
— Дорогая Глория, мне еще ни разу не доводилось говорить эту фразу, но уверена, что это будет приятно. — Бекка глубоко вдохнула и торжественно произнесла: — Подумать только, когда-то и я была такой, как ты!
— И каково? Ты насладилась превосходством?
— О, это даже лучше, чем я ждала!
От былой скуки не осталось и следа, Мира цвела в улыбке. Бекка взяла у слуги пару бокалов вина, сунула один Мире. Взяла ее под руку, повела вдоль зала, рассказывая на ходу:
— Главное развлечение на светских приемах — глядеть на всех и сплетничать. Любимая игра придворных называется: "А это тот самый...". Сейчас я научу тебя. Видишь даму в красном платье с кринолином?
— Сложно не заметить.
— Это та самая маркиза Ллойд, которая недавно грохнулась с лошади прямо на копчик. Теперь она не может сидеть и носит свое жуткое платье, чтобы была отговорка — якобы, не хочет помять кринолин.
Мира хихикнула, а южанка продолжала:
— Худой мужчина с черными усиками — тот самый граф Рантигар. Он затеял большую войну на Западе и с оглушительным треском проиграл. Потерял больше тысячи воинов, тьму-тьмущую денег, а финального сражения и вовсе не было: когда войска построились друг против друга, граф понял, что шансов нет, и сдался. Зато теперь слывет главным злодеем Запада, и как видишь, он в центре внимания дамочек. Возможно, ради этого и устроил войну.
— А вон тот представительный лорд с гербом на груди и седой бородкой?
— Это тот самый Алексис Серебряный Лис, один из двух военачальников Короны. Он руководит половиной императорской армии, то и дело устраивает всяческие построения, учения, маневры. Еще он прочел все книги, какие только написаны о военном деле, и считает себя лучшим полководцем Империи. Сложно сказать, так ли это: Алексис не командовал войском ни в одной настоящей войне. Кроме того, он все еще не женат, и в глазах некоторых девиц он — лакомый кусочек... хотя и чуток подсохший.
— А это, — подхватила Мира, указывая на хмурого священника в сине-серебряной мантии, — тот самый архиепископ Галлард, брат герцога Альмера. Он похож на скульптуру Праотца Вильгельма Строгого работы провинциального мастера. Архиепископ позвал мою матушку побеседовать о церковном сборе, но что-то никак не может отлепить взгляд от ее груди.
— Ты быстро учишься!
Разные люди подходили с приветствиями к Бекке. Подруга представляла их Мире, принимала любезности, раздавала ответные. Вот к ним навстречу направились щеголи во фраках, которые недавно разглядывали Миру.
— А это те самые студенты-бездельники, что портят любой бал, — объявила Бекка, ничуть не боясь, что парни услышат ее. — Они являются в надежде пригласить на танец кого-то из первородных дам, поскольку это их единственный шанс потрогать первородную даму. Правда, на весеннем балу вышел конфуз: один из них перестарался с выпивкой и попытался пригласить архиепископа.
— Это был я, — не без самодовольства заявил один из щеголей. — Виконт Лоуренс из Баунтивилля, к вашим услугам. Миледи Бекка, не представите ли нам вашу спутницу?
— Я — леди, не любящая, когда на нее глазеют, — ответила Мира, — рода Праматери Язвительной.
Отделавшись от нахалов, Мира спросила подругу:
— А вон та сдобная девица из Южного Пути — кто она?
— Ооо! Это — та самая Валери рода Праматери Софьи, юная маркиза Грейсенд. Я упоминала ее, когда мы говорили в саду.
— Претендентка на корону? — вспомнила Мира. — Одна из невест императора?
— Ага. Кроме того, она набожна, как свечка на алтаре, вечно печальна и томна. Валери искренне убеждена, что плаксивые глаза — признак глубокой натуры.
— Однако, она — твоя конкурентка?
— Она?.. — Бекка усмехнулась не так уж весело.
Южанка не успела договорить — ее оборвали фанфары. Гомон утих, зычный голос герольда прогремел:
— Его императорское величество Адриан Ингрид Элизабет рода Янмэй.
Пара лакеев распахнула огромные двери, ведущие во внутренние покои, и в зал вступил владыка. Он был великолепен. Лазурная мантия струилась с широких плеч, золотые хризантемы цвели на груди, огромный голубой бриллиант сиял на единственном зубце короны. На поясе покоился в ножнах Вечный Эфес — посланный богами символ многовековой власти Династии, тот самый, что покидает ножны лишь в поворотные моменты истории. Черноглазый взгляд Адриана скользил поверх голов людей, на тонких губах играла легкая надменная улыбка. "А вот и тот самый император, который назвал меня серпушкой", — подумала Мира.
Двое лазурных гвардейцев, следовавших за владыкой, меркли рядом с ним и делались как будто ниже ростом. А следом за гвардейцами в зал вошли рука об руку седой мужчина и светловолосая девушка.
— Какая наглость!.. — выдохнула Бекка, увидев этих двоих.
Герольд продекламировал:
— Айден Эллис Гвенда рода Агаты, герцог Альмера.
— Аланис Аделия Абигайль рода Агаты, леди Альмера.
— Вот тебе моя конкурентка, — процедила Бекка, — во всей красе своего нахальства. Полюбуйся!
Мира прекрасно понимала, что разозлило подругу. Альмерские вельможи вошли в зал вместе с владыкой — так, словно были членами его семьи. Почему Адриан позволил им?.. Миновав широкий дверной проем, альмерцы вышли в лучи света, и Мира внимательно их рассмотрела.
Герцог Айден Альмера выглядел именно таким, каким девушка и представляла себе автора книги о Шутовском заговоре. Величавым, с благородным орлиным носом и седыми бакенбардами — под стать цветистым и холодным оборотам речи. Умным, трезвомыслящим, бесстрастным, глаза глядят ясно и цепко, окруженные паутиной морщин, — такой человек и смог бы точно изложить все факты, какими бы страшными они ни были. Самовлюбленным, разодетым в серебро и золото, — под стать его упоминанию о десятках эфесов, потраченных на перевозку войска поездом. Тонкогубым, скуластым — достаточно безжалостным, чтобы замучить насмерть человека, спасшего ему жизнь.
А вот его дочь... Наслышанная о богатстве Аланис Альмера и ее притязаниях на корону императрицы, Мира ожидала увидеть этакое ходячее ювелирное изделие, сплошь усыпанное жемчугами да алмазами, сверкающее так, что живого человека и не разглядеть под драгоценностями. Однако дочь герцога выглядела совершенно иначе. На ней было вызывающе простое черное платье без узоров и украшений. Короткое и очень узкое, оно обтекало каждую округлость безукоризненной фигуры. При каждом шаге стройные бедра девушки прорисовывались под тканью. Обувь леди Аланис была сплетена из тонких серебряных нитей и почти невидима. Изящные руки оставались открыты от самых плеч, на запястье поблескивал ажурный рубиновый браслет — единственная драгоценность в наряде девушки. Леди Аланис не нуждалась в украшениях, весь ее вид заявлял об этом. Одежда не могла украсить ее, могла лишь скрыть совершенство тела.
Волосы леди Аланис имели цвет платины, тонкие брови — темны. Карие глаза по диковинной задумке природы смотрели одновременно горделиво и озорно. Точеный подбородок и волевые скулы, присущие роду Агаты, могли сделать ее лицо холодным, если бы не губы. Губки леди Аланис были слегка припухшими, с намеком на капризную чувственность, и придавали ее облику трогательного тепла. Вне сомнений, молодая герцогиня была красивейшей из женщин, которых когда-либо видела Мира.
