— А! Ну, конечно, — бодро начал я, — но оглянувшись на дерево к которрому он меня подталкивал, осекся, — Но!.. Но я совсем не помню, как я это делал... У меня же не получится...
— Так может тебя того, подсадить? — Сидорцов оглянулся, — Эй, Плакса, Тхом, как тебя правильно?
Уж не знаю , как Плакса сориентировалась в наших отношениях, возможно Косма за моей спиной ввела ее в курс дела, но только эта зараза, внезапно зашипела прямо у меня под ногами, да так страшно, что я мигом оказался на дереве. С биноклем. Знаете , у кошек есть такая нехорошая привычка, — на нее ведь даже не наступили, даже не пол-наступили, а она на всякий случай, вдруг взревет дурным мявом, от которого сердце леденеет и проваливается в куда-то в радикулит, и ноги становятся ватными. Но кошке это все равно, кошка думает — ха! А вдруг бы наступили? Тренировать их надо! Нечто подобное , я имею в виду ноги и сердце, произошло со мной, и стоя на ветке, стараясь унять колотящееся бешено сердце, я и без бинокля уловил движение и затем с трудом различил зеленую точку , крадучись, но очень быстро пробирающуюся среди зеленых пятен составляющих в совокупности этот лес. Петрович! ОН был уже близко.
— Петрович! — заорал я радостно. -Мы здесь!
— Врагов нет? — спросил с земли Сидорцов.
Я огляделся и ни черта больше в этом зеленом месиве не разглядел
— Не вижу!
— Ну слезай тогда!
Я поглядел вниз и мне стало страшно. Высотища! Ух! Сначала я хотел уцепиться за ветку на которой стоял, повиснуть на ней и затем прыгнуть вниз. Прямо подо мной на земле стояла Плакса и запрокинув голову смотрела на меня своими загадочными медовыми глазами.
— Прыгай! — сказала она мне , причем я мог бы поклясться что она не раскрывала челюсти, но я отчетливо слышал ее голос. Это так поразило меня , что я и думать забыл о высоте, — тогда она снова сказала : Прыгай! — и толкнула меня изнутри. Да, толкнула изнутри, — других слов не подберешь. Она что-то сделала со мной , возможно своим взглядом, словно бы передала мне свою волю, свое намерение, — что я прыгнул. Прыгнул как стоял, прыгнул так, как боялся прыгать — солдатиком. Приземлился я мягко, словно притормаживая. На полпути к земле мягкая сила, как подушка поддержала меня. Что это? — спросил я у Плаксы, — что это за сила? Что это меня поддерживало?
-Это твоя сила! — серьезно ответила она и отвернулась, показывая что разговор закончен. Тут появился китаец. Все взгляды устремились на него. Я понял от чего я его сразу углядел, — его камуфляж был не зеленым , а скорее коричневым — от засохшей на нем крови. Весь он был изорван и встрепан, так что Алексей Петрович напоминал боевого кота , побывавшего в переделке и изрядно пострадавшего, но держащегося с достоинством — непобежденным. Вопреки обыкновению (а обыкновенно он выглядел как нецке — неваляшка-Дарума), на лице китайца видно было некоторое волнение. Он перешел на шаг и пошатнулся, мы бросились к нему.
— Ты ранен? — сдавленно выкрикнул Сидорцов.
— Чепуха, кровь не моя. В основном. — Он поморщился, — Только, ребята , отдыхать у нас времени нету.
— Да мы и не устали, — сказал Боря.
— Я устал, — китаец сдержанно улыбнулся. — Там... Этот черт Тимофеич. Меня взяли, но он освободил. В одиночку положил с полсотни чеков.
— Как? — Сидорцов прищурился, глядя как в прицел.
— Голыми руками. Как и обещал. ОН генерирует какое-то поле. Это было что-то... — китаец задумался , подыскивая понятную аналогию, — что-то вроде микроволновки — они просто закипали и лопались как... как...
— Как птицы под лучом радара!.. — сказал Сидорцов. — Я такое видел.
— Похоже, — спокойно согласился китаец, — перья и кровь летели во все стороны. — он переключился на другую тему:
— Он дал нам полчаса, чтобы уйти и оставить ему циркуль.
-Циркуль? — я не видел еще Сидорцова таким ошарашенным. -Но... Но...
— Но как он понял что циркуль у тебя? — китаец грустно улыбнулся. — Он побывал на базе и пошарил в сейфе. Твоего отца больше нет, Женя. Саговникова тоже. Это слова Тимофеича. Я ему верю.
Из Сидорцова словно выпустили воздух. Он медленно сел на землю, закрыв лицо руками. Широкая спина его содрогалась в сухих, беззвучных рыданиях. Удивительным образом он стал похож на маленького мальчика, одинокого и потерявшегося. Китаец осторожно коснулся его плеча.
— Прости. Нам нужно идти.
Сидорцов выпрямился и сразу стал прежним — суперкапитаном. Лицо его выражало боль но была в нем теперь и новая воля, непреклонность, мерцающая серым студеным, внешне невзрачным клинком казацкой сабельки.
— Отец для меня был всем. — сказал он. — Мать, да, но он... Да, адмирал, да, виделись мы не часто, но он был таким... таким... — спазм в горле не дал ему продолжить в прежнем тоне, и он , помолчав, закончил шепотом:
— Он был... человек...
Рука Сидорцова стиснула цевье автомата так, что побелели костяшки пальцев.
— Слушай, Лешка, — спросил он китайца неожиданно бодрым голосом, — я сам не пробовал, но, как думаешь, микроволновку прострелить можно? Из АК?
— Уверен. — сдержанно сказал тот и посмотрел на часы. — Нам пора.
И мы опять ломанулись бежать. В этом нашем беге при отсутствии усталости убивала бессмысленность или , вернее недостаток осмысленности. Прежде чем мы неожиданно остановились , я успел еще вспомнить крепостного дядьку из Капитанской дочки — куда торопимся? Добро бы на свадьбу. И в самом деле — ну прибежим мы в этот 'храм'. Если прибежим. Ну даже и помогут нам там вернуться. И что нас ждет там, дома? Судя по всему (а в частности по последним событиям и по комментариям китайца) в нашем локальном времени, в нашем добром домашнем мире произошли некие грозные перемены. Причем настолько грозные , что целесообразность возвращения выглядела весьма сомнительной. Мне вдруг до боли, до крика, захотелось знать, что происходит. Да, что , черт возьми, происходит: здесь, там, с нами и с динозаврами, с небом с этими дурацкими радугами и полями смерти?!! Понять, а потом уже бегать , драться и стрелять. Если потребуется. И услышав как кто-то кричит я остановился с неким даже интеллектуальным облегчением. И я не удивился когда оказалось что все тоже остановились. Странно только было что все на меня уставились.
— Что? Что вы на меня смотрите? Почему мы остановились? — с искренним недоумением спросил я.
Все молчали. Только лейтенант Боря , пристально глядя на меня сказал:
— Так ведь ты кричишь. Ты закричал: 'Стойте'. Ну, вот, мы стали. Говори, чего хотел.
Мне потребовалось время, — минута или две, чтобы выгнать из головы вакуум и поймать за хвост две или три мысли, норовившие куда-то ускакать. Это было с их стороны неблагородно — ведь выходит именно из-за них я и устроил весь сыр-бор. Сидорцов помог мне — взял за руку и коротко, мощно встряхнул. Зубы у меня лязгнули, в голове прояснилось, и я заговорил:
— Мне надоело бегать! Нет , я не устал. И это мне тоже надоело. Мне надоело не понимать что с нами происходит. Если кто-нибудь понимает до конца что происходит , пусть объяснит — без понимания я больше не сделаю ни шагу.
— Эмоции, Соловьев, — сказал Сидорцов, — я тоже многого не понимаю, но у нас сейчас нет времени, к нам идет этот чертов Тимофеич, про которого я тоже не понимаю , кто он и что он, и откуда он взялся. НО если мы немедленно не смотаемся, он пошинкует нас в мелкий винигрет, и понимать будет некому, так что ноги в руки — и айда, а оторвемся — тогда будем шариками шевелить.
Он прямо приплясывал на месте — весь был натянут как струна, не от страха, нет, в нем играл энтузиазм.
Я расслабился, выдохнул и сел на землю, глядя на него снизу вверх.
— Нет, товарищ капитан, в том-то и дело, Я ЧУВСТВУЮ, ПОКА БУДЕМ БЕГАТЬ — МЫ НИКОГДА НЕ ОТОРВЕМСЯ.
— Ты что-то знаешь?
-Нет, я же говорю , — чувствую!
Он присел рядом, сложил руки на коленях. Остальные , собравшись кружком , смотрели на нас.
— Что предлагаешь? — деловито спросил Сидорцов.
— Останемся. — сказал я убежденно. — Дадим бой. Возьмем языка и все узнаем.
Сидорцов закатился от смеха.
-Ох, ты, аника-воин! Леш, ты только послушай... Ну, хватит болтать — пора. Он слишком силен для нас. Ну!..
Сидорцов бесцеремонно схватил меня шиворот и рывком поставил на ноги.
— Вот, — сказал я, — обратите внимание, вы стали сильнее. Это со всеми нами здесь происходит, правильно? Или умрешь, или станешь сильнее, так? Мы не умерли из-за Плаксы, он не умер... не знаю почему, по другим причинам. Я думаю наши силы , возможно сравняются, или ... или станут сравнимы...
— Но сейчас-то мы не готовы...
Я не дал ему продолжить.
— Есть и другие моменты, — ему нужен циркуль, так? Позарез нужен. Циркуль у нас.
Лицо Сидорцова окаменело. Я замахал на него руками.
— Ладно, ладно, неважно, главное он считает что циркуль у нас. Так вот , я считаю, что нам бояться нечего пока он так считает. Сильных методов он применять не будет, будет работать , так сказать, хирургически, а вот тут-то, — я сделал паузу, ненамеренно, а потому что перехватило горло, и потряс брякнувшим автоматом — тут-то мы его и встретим, — с добрым словом и револьвером.
— О, как? — Сидорцов посмотрел на меня другими, просветлевшими и удивленными глазами (что оказалось для меня лестно, и я, как мальчишка , даже скосил глаза — видит ли Косма, какой я тут герой) — и откуда такие познания в тактике магического боя?
— А, да при чем тут... — я скромно махнул рукой, — весь мой научный опыт воззвал к применению , — знаете ведь, как у нас , палеонтологов, — сначала лопаты, потом лопатки, потом лопаточки, потом кисточки. Это ведь штука палеонтологическая — непрочная, куда ж на нее с экскаватором, тем более с фугасом?
Косма вобщем увидела какой я герой, она как-то неожиданно оказалась рядом со мной и сказала у меня из-за плеча:
— Данила дело говорит, Евгений Владимирович, давайте останемся, мы с ним справимся, я знаю. Сидорцов открыл рот, — желая что-то спросить, затем , закрыл его , и энергично рубанув воздух рукой, повернулся к китайцу.
— Что скажешь, Чжугэ Лян?
Это видимо, было настоящее имя китайца, и то , что Сидорцов назвал его так, напомнило мне сцену из какого-то фильма про военных моряков, как они перед боем одеваются во все чистое.
Китаец даже не кивнул, он снова был загадочным Дарумой (это такой китайский ванька-встанька, у которого от медитации отвалились ноги и осталось только круглое основание), только опустил веки, соглашаясь. Ну что с него возьмешь — китаец. Ну вот и кончился наш бег. Мы остановились и стали ждать.
— На живца... — азартно сказал капитан, — стойте так, по моей команде падайте, — и они с китайцем и прочими стрелками, скользнули в заросли чтолиможжевельника, окаймлявшие холмик на котором мы остановились. Я так понял что это мы будем живцом, но меня это не испугало. Вместо страха, я был как патрон порохом, набит какими-то синими искорками нетерпения и возбуждения. Я жадно смотрел в сторону вероятного приближения ужасного старика. Мне даже показалось, что я слышу потрескивание и вижу какое-то электрическое мельтешение в одежде и в волосах Космы. Вдруг, словно наведя резкость в бинокле, я понял, — мне это не кажется, потрескивание действительно слышится, и искорки проскакивают. В добавок ко всему почувствовался усиливающийся запах озона.
— Что за черт? — подумал я , и , поймав взгляд Космы, которая тоже это видела, спросил — Как думаешь? Это он приближается?
— Нет, — задумчиво, и как-то даже удивленно, сказала она, — это мы заряжаемся. Перед встречей. Наверное, адреналин переходит в какую-то электрику. Кислород...
Я действительно чувствовал как по телу потекли едва заметные токи, наполняя его некоей тончайшей субстанцией.
— И что мы будем делать? — спросил я, имея в виду, не что она предлагает нам делать, а что будут делать наши тела без нашего спроса и помимо изволения. Воленс-ноленс, так сказать.
Она пожала плечами.
— Не знаю, увидим. Вот заодно и выясним на что мы способны.
Я засмеялся,
— Рисковый способ калибровки.
— Не хочешь глянуть где он сейчас?
Косма помотала головой, —
— Я толко в воде могу видеть.
-Откуда знаешь? — удивился я.
-Знаю... — просто сказала она.
-Может Плаксу спросим?
Плакса с протяжным выдохом плюхнулась на землю. Потянула носом.
— Он везде. — Плакса была спокойна, — ничего, сейчас узнаем.
Я посмотрел на нее и решил не приставать сейчас с вопросами. Холм был очень удобным для наблюдения Тимофеича, бодро шагающего по открытому месту мы заметили издалека, но появился он, как пресловутый песец, незаметно. Видимо, это была одна из его сиддхов (чудесные способности , санскр.), которыми щедро наделяла выживших людей атмосфера времени, в котором людям, если честно, было не место. Так ведь и есть такая пословица если Вас застали врасплох и вы еще живы... ну и так далее. Короче, мы были живы, и кое-какие шансы за нами сохранялись.
Чертов Тимофеич вроде только что был прямо перед нами, в шагах тридцати. Мне казалось что я вижу его , даже когда я услышал его голос из-за спины.
— Кто не спрятался, я не виноват.
Настроение у мерзавца было прекрасное.
Мы рывком обернулись. А Плакса не говоря худого слова, с шелестом , рыкнув на выдохе, упорхнула: прыгнула, толкнувшись от земли и длинным планирующим прыжком ушла за другой склон холма, за пределы видимости. Я растерянно проводил ее взглядом.
— Низко полетела, видать к дождю... — жизнерадостно скалясь отличными зубами, прокомментировал Тимофеич, — ну что, обосрались? Вон уже крысы бегут с корабля! Кстати, о корабле!.. Где это наш отважный капитан? Отважно сдриснул? Очень мудро. А вы что же? Мы с Космой молча смотрели на него. Не знаю как Косма, а я просто не знал , что полагается чувствовать в таких случаях. Страх? Гнев? Что? Мы просто во все глаза смотрели на него, — о , здесь было на что посмотреть! Это был совсем не тот Тимофеич, с которым мы бывало делили столик за борщом на базе. Его лицо пугало не тем, что выражало готовность к убийству, не тем, что обладатетель такого лица может сделать с людьми, оказавшимися на его пути, страшно было уже то, что человеческое лицо вообще может принимать подобные выражения. Впечатление усугублялось тем, что он не ревел драконом, как на базе, в старые добрые времена, а жутко подхихикивал. И еще... это трудно описать словами, как и многое , с чем мы здесь столкнулись. В языке просто нет таких слов... В нем было что-то двойное... Как будто лицо его было прозрачно и сквозь него выглядывал кто-то... Кто-то страшный. Еще страшнее , чем Тимофеич, и шкура Тимофеича, как-будто бы часть этого ужаса поглощала, не выпускала наружу и оставляла внутри. Так сказать, для служебного пользования. Он сделал еще шаг к нам. Мне захотелось отступить но я остался на месте. Напряжение росло. ТО ли это было напряжение ситуации, то ли внутреннее мое напряжение, но оно физически ощутимо давило на меня изнутри, словно кишечные газы, или отрыжка, что во мне просилось на волю, и я чувстовал что долго удерживать его не смогу. НО было страшно выпускать его, как бывает страшно нажимать спусковую скобу пистолета.
