Вероника нащупала завязочки плаща и с облегчением избавилась от него. Оставшись в своём строгом деловом костюме и туфлях, она слегка размяла ноги, прогуливаясь по бестравной верхушке и слегка увязая каблуками в почве.
— Ну, раз экскурсия закончилась, давайте по домам. — бодро предложила директриса.
Валькирия, однако, никуда не торопилась. Она небрежно провела рукой в воздухе, и прямо посреди вытоптанной площадки образовался массивный стол с резными завитками на толстой ножке, а также оскаленными волчьими пастями по четырём углам, возникли также два тяжёлых деревянных кресла с высокими прямыми спинками. На столе образовались две чаши и старинная бутыль. Видимо, колдунья решила продолжить встречу. Делать было нечего — не спорить же с ведьмой! — и Вероника уселась в кресло, ничего хорошего от продолжения банкета не ожидая.
Разлив вино по чашам, валькирия некоторое время сосредоточенно вдыхала аромат букета. Вино и в самом деле было необыкновенно хорошо — Вероника, которая умела ценить качество, признала это. Она не без удовольствия прихлебнула из широкого сосуда, который представлял из себя совершенно антикварную вещь, пряно-терпкий напиток, отдающий одновременно и ночным лесом, и солнечным теплом.
— Что за вино? — спросила она у ведьмы.
— Вы не поверите. — усмехнулась та. — Эту настойку умела бесподобно делать Кривельда, причём из обыкновенных терновенных ягод. Жаль, больше мне не пить его.
Вероника с пониманием покачала головой, соглашаясь с ведьмой: действительно жалко. Такого бы винца себе бутылочку домой — чтобы потягивать из хрустальной стопочки вечерком перед телевизором в своей уютно оборудованной квартире. Вероника обожала комфорт.
"Ну давай, говори, чего хотела." — мысленно подбодрила она ведьму, прекрасно понимая, что неуступчивая карга не просто так сотворила кресла, стол и выпивку.
— У меня только один вопрос к вам, коллега, — произнесла Брунгильда, словно отвечая на мысли гостьи. — за что вы так обошлись с нашим парнем?
Директриса скривила лёгкую гримасу, словно говорила: я так и знала!
— Понимаете, он мне мешал. — призналась она. — Я столько лет трудилась, продвигала свою школу, добивалась звания образцовой, выбивала финансирование. Теперь же, когда настало время пожинать плоды, он мне начал портить показатели. Он единственный, кто не укладывался в схему. Изолировать его на время было решением, а потом эта проблема осталась бы кому-нибудь другому.
— Это как? — удивилась валькирия.
— Я иду на повышение. — сообщила директриса. — Перехожу в департамент образования, благодаря своим заслугам, а потом намереваюсь баллотироваться в депутаты городского собрания.
— Вот оно что! А что же вы не спихнули нам его раньше, ещё в прошлом году, когда он вам мешал?
— Большая разница, коллега! Одно дело необъяснимое исчезновение — это уже криминал, а другое дело — диагноз!
— У меня большое желание превратить вас в гадюку. — вкрадчиво призналась ведьма.
— Не думаю, что вы так поступите. — небрежно отвечала Вероника. — Я уже заметила, что вы человек принципа. Вы же сами сказали, что гостеприимство в вашем мире свято, особенно в такую ночь. Я ваш гость, хоть и невольный. Вы ничего не сделаете мне.
— Ваша правда. — тут же согласилась Брунгильда. — Вы озабочены карьерой?
— Да. — прямо ответила директор. — Я помню наш прошлогодний разговор. Вы идеалистка, а я не питаю иллюзий в отношении педагогики: она нужна лишь, как средство сдерживания юношеских масс. Открою вам тайну тайн, моя наивная коллега: само существование педагогики невозможно без повсеместной моральной неполноценности человеческих масс. Для нормального функционирования военной машины нужно мясо. Для политики нужен кризис. Медицине нужны больные. Карающим органам нужны преступники.
— Я думала, вы недалёкая и ограниченная женщина, а вы сознательно циничны.
— Завуч Кренделькова тоже думает, что я примитивный функционер с одной извилиной в мозгу. — засмеялась Вероника. — Я нарочно обставила себя таким ущербным коллективом. Неважно, что они плохие учителя, главное — они послушны.
— А Маргарита Львовна?
— Она больна. — после минутного раздумья ответила директор. — Она не дотянет до пенсии. Мы проводим её с почестями.
— У вас всё продумано.
— Всё. — с твёрдой убеждённостью ответила Вероника Марковна и, видя, что ведьма не отвечает, продолжила:
— Судя по всему, ваш мир устойчиво пребывает в состоянии раннего средневековья. Может, быть, и того ранее. Не тем ли объясняется ваш наивный идеализм? Вы всё ещё верите в силу разумного воспитания, в золотой век? Я помню наш прошлогодний разговор, когда вы так решительно осуждали нашу несовершенную педагогику. Скажите, коллега, у вас есть абсолютно гуманный метод регулирования отношений в обществе, избегающий всякого насилия и подавления личности?
— Коллега, вы забыли, что население нашего мира живёт в раннем средневековье — тут тоже есть войны, злодейства и убийства. Люди есть люди — они живут так, как умеют. Нет, мы не клонируем сознание.
— Так, я неверно поставила вопрос. Могу с абсолютной уверенностью сказать, что после продолжительного периода мелкофеодальных распрей в вашей стране начнут формироваться крупные державы, потом пойдёт процесс колониального поглощения, потом состоится техническая революция, а далее начнутся гонки технологий. Это закономерный путь развития человеческой цивилизации. Вы возражаете?
Валькирия отрицательно покачала головой.
— И вот придёт момент. — продолжала директриса. — когда вы неизбежно окажетесь перед той же ситуацией, что и у нас — перед глобальной катастрофой. Что вы сделаете? Начнёте разруливать ситуацию сверху, беря на себя роль богов? Уйдёте молча, оставив неразумное человечество на произвол судьбы? Ведь, что ни говори, человек по своей сути существо агрессивное, недальновидное и алчное.
— Согласна.
— Однажды кто-то случайно изобретёт порох. Потом кто-то откроет явление электричества, а дальше покатится лавиной. Прогресс остановить невозможно, можно только возглавить его и направлять в нужное русло.
— Кому нужное? Человечеству?
— Тому, кто может возглавить.
— А кто сможет?
— Тот, кто сможет. — со смешком ответила Вероника.
— Тирания?
— Да. Это неизбежно. А, следовательно, неизбежен и закономерный конец, когда сумма ошибок управления перевалит за некоторый критический рубеж. И это путь многих жертв, которые лучше просчитывать заранее. Человеческое стадо не в состоянии саморегулироваться — нужен координатор. И думаю, что у вас происходит то же самое, только сознаваться не хотите.
Брунгильда промолчала, а директриса продолжала охотно распространять:
— Скажите честно: вы верите в человеческое здравомыслие? Я говорю о человечестве в целом. Вы верите, что они способны выносить уроки из ошибок истории? Что они способны верно оценить и сами ошибки и сам путь, которым идут? Они способны на массовое самоограничение ради спасения себя как вида?
Валькирия подняла голову, посмотрела на директора странным взглядом и обронила:
— Нет.
Директриса не обратила внимания на потемневшие глаза собеседницы — она как раз приводила в порядок причёску, заново перекалывая шпильки и укладывая пышные волосы.
— Так, стало быть, уроки истории ничему не учат будущие поколения? — небрежно спросила она. — Так что же такое история, как не коллекция фактов? Я говорю вам это как историк.
— Разве вы не химик? — удивилась ведьма.
— Нет. Я историк. И потому знаю, что во все времена, в любом месте, в любых условиях человек есть то, что он есть — животное. А животным нужны пастухи, которые призваны и регулировать численность и определять род занятий.
— И к этим высшим существам вы причисляете себя? — догадалась ведьма. — Скажите, а почему у вас нет детей?
— Не хочу, чтобы после меня осталось что-то, о чём я могла бы сожалеть. — призналась Вероника. — Ведь я тоже понимаю, куда ведёт этот путь.
— Вы понимаете?! — изумилась Брунгильда.
— Да, понимаю, что наступают времена, когда верховное правление будет подобно пиру во время чумы, но я с готовностью желаю в нём участвовать. Откровенность за откровенность: как вам удаётся удерживать ваш мир в состоянии стабильности? Только честно!
— Мы искусственно сдерживаем развитие цивилизации. — глухо ответила Брунгильда. — Ни порох, ни электрический ток в этом мире не изобретут. Мы изъяли некоторые физические составляющие, без которых явление невозможно. Но сверх того мы в жизнь людей не вмешиваемся.
— Вот оно что! — расхохоталась Вероника. — Кастрировали целый мир?! Ради их же блага?!
— Нет. — произнесла валькирия. — Мы отняли у детей опасные игрушки.
— Тогда ждите своего Прометея. — резко ответила директор.
Глава 26. Визит в Эдем
Ступени широкой лестницы восходили вверх по склону, словно неровные волны дышащего огня. Казалось, по высокому холму уступами стекает лавовая река, но вместо убийственного жара — лишь таинственные тени перемещались внутри пламенеющих пологих ступеней.
По обе стороны от лестницы и ниже по холму, насколько хватало взгляда, пышно разрослась роскошная растительность — и ни одного знакомого вида. Причудливые деревья, травы, кустарники, цветы, лианы — всё это буйно цвело, тесня друг друга. Самые нетерпеливые пытались захватить и лестницу — длинные стебли распластались по её бокам, но не нашли ни единой зацепки, чтобы ползти дальше, так идеально гладкими были ступени. Жадные до света листья диковинных форм и расцветок только чуть трепетали на янтарной поверхности.
День засыпал, уступая место ночи, и небо окрасилось в длинные полосы сиреневого и малинового цвета. Всевозможные оттенки заиграли на стеблях и листьях, не трогая лишь лестницу, которая сама в себе была источником света, теперь освещала холм, словно огромная лампа.
На небе засветились три луны — оранжевая, жёлтая и голубая.
Два человека стояли у основания лестницы и озирались. Один был одет в великолепные одежды из материала напоминающего шёлк — густо-фиолетовый и глубоко-пурпурный были основные его цвета. Второй был одет в чёрно-золотое.
— Волшебники сказали, что первый полёт в такую ночь может преподнести совершенно фантастические впечатления. — сказал одетый в фиолет и пурпур. — Глубоко скрытые желания и подавленные мотивы летящих определяют выбор. Очевидно, мы попали в то, что соответствует твоим и моим тайным желаниям, Кирилл.
— Это и есть твой другой мир? — спросил чёрно-золотой, прекратив оглядываться по сторонам. Он обратил внимание на свой необычный костюм.
— Это тоже дар волшебной ночи. — ответил Лён. — Очевидно, это самое подходящее одеяние для назревающих событий. Давай не будем медлить и пойдём по этой лестнице, поскольку ночь коротка, и с рассветом чары рассеются.
Тогда оба шагнули на первую ступеньку и двинулись вверх по холму к причудливым строениям, виднеющимся в буйных зарослях на его макушке. Лестница начиналась прямо у подножия холма, и к ней не подходила дорога — ниже первой ступени была трава со светящимися в ночи белыми цветами, а ещё дальше — сплошные джунгли.
Ночь между тем всё более овладевала этим странным миром — она разбудила в диком лесу ночных птиц, пронзительные крики которых наполнили пространство. Длинная рука ветра пронеслась по утонувшим во мраке широким листьям, вызвала нестройный гул и шёпот, зажгла огоньки ночных цветов. Алые, жёлтые, голубые, зелёные флуоресцирующие лепестки разворачивались, выкатывались, выползали из бутонов, выбрасывали пушистые ресницы тычинок, вытягивали жадные пестики, и те алчно раскачивались на слабом ветру, словно искали добычу. Запахи шли отовсюду — нежно-волнующие, пряно-требовательные, знойно-соблазнительные, терпко-настойчивые, горько-пьяные, сладко-обманчивые.
Лестница извилистой змеёй уходила верх, изгибалась, как лиана, обегала узкой золотой лентой непроницаемо-пышные кусты, сплошь усаженные, как диковинными птицами, белыми цветами.
— Они поют... — потрясённо обронил Кирилл, прислушавшись к тихому жужжанию, исходящему от похожих на магнолии цветов. Но спутник увлекал его выше — впереди уже виднелось окончание лестницы. Она снова расширилась, словно торжественно приближалась к финишу, и выходила на широкую площадку без перил — та возвышалась над колдовскими ночными джунглями. Высокие колонны всё того же янтарного цвета, с медленно текущими внутри них тенями поддерживали лёгкую крышу, на которую взбирались самые дерзкие из растений и оплетали лианами карнизы, украшения, столбы. За чешуйчатой покатой крышей виднелись сияющие мягким светом строения — это был дворец необычайной архитектуры — сплошь состоящий из широких окон и колонн, из множества крыш разнообразных форм. Казалось, здание парит над вершиной холма, исторгая изнутри потоки золотого света. И среди этого вольно извивались лианы, тёмные на фоне этого сияния и лишь украшенные множеством цветочных звёзд.
Из дворца доносился приглушённый гул многих голосов, а под сводом патио в мягком свете колонн стояли и смотрели на прибывших две особы.
Одна особа была одета в тёмно-синее платье из какого-то изумительного материала, который, казалось, имел глубину. Длинный подол охватывал тонкую фигуру, отчего казалось, что девушка заключена от талии в узкую амфору, украшенную россыпями мелкого и крупного жемчуга. Из длинного разреза спереди виднелись стройные ноги в синих атласно сияющих чулках под цвет платья. И высокий лиф, и плотно облегающая плечи мерцающая ткань, и облегающие рукава были того же цвета. И, как ни странно, волосы, украшенные жемчугом, тоже синие! И лишь лицо девушки было белым — оно чуть светилось тем же удивительным белым светом, который испускали цветы.
Вторая девушка была одета точно так же и похожа внешностью на первую, словно близнец. Только цвет платья и волос был глубоко-зелёным, густо-изумрудным. Обе не шевелились и только следили глазами за подходящими гостями.
По мере приближения Лён и его спутник увидали, что глаза у девушек необыкновенны. У синей глаза были синими, у зелёной — зелёными, но широкая радужка вся искрилась и переливалась, словно в калейдоскопе!
— Меня зовут Газуелла. — сказала синяя, протягивая руку Лёну.
— А меня Ливиоль. — произнесла зелёная, точно так же беря за руку Кирилла, который от изумления потерял дар речи.
Они одновременно повернулись с необыкновенным изяществом, и протянули приглашающим жестом тонкие руки ко входу во дворец. От этого синхронного движения подолы прошуршали по полу и разошлись сзади, обнаружив длинные разрезы — это делало их похожими на узкие крылья.
Вблизи девушки были ещё тоньше — как будто две живые статуэтки из синего и зелёного драгоценного камня со вкраплениями жемчуга. Они провели двоих гостей под завесу из цветов, свисающую над высоким входом, и оба молодых человека оказались в просторной зале, освещённой всё тем же знойным янтарным светом, среди высоких тонких колонн в которой танцевали пары под нежную музыку, идущую непонятно откуда. Стрельчатые окна выходили в ночь, в зал вползали разные лианы, оплетали столбы, стелились вдоль стен, свисали с янтарных потолков.
