— Не расстраивайтесь, Шурочка. Ничто новое не дается легко. Я не очень пока представляю, что вы хотите изобразить, но есть общие правила. Начните с простого — только с одного-двух элементов. Добейтесь таких оттенков, когда простое изображение оживет. Затем попробуйте другой элемент. А когда научитесь ловить то, что нужно, начните комбинировать элементы в более сложных сочетаниях, и тогда добьетесь желаемого результата.
Он помогал ей, как мог, не щадя своего времени, и вот сейчас, спустя полгода она услышала такое признание. Шура сама чувствовала, что, наконец, кисть и холст покорились ей и, по крайней мере, несколько картин удались именно так, как она представляла. Каждая из картин требовала гигантских усилий и филигранной отточенности, особенно последняя, на первом плане которой были изображены буйно цветущие полевые травы, в переплетении которых можно угадывался другой мир — словно затененный яркими лепестками лес или парк с фигурками людей, лошадей и даже каретами на дорогах и скрытыми домами. А если вглядеться снова, то можно подумать, что это просто какие-то насекомые. Сверху луг походил на волнующееся зеленое море с гребнями цветов. Изображение играло именно так, чтобы каждый раз увидеть что-то новое, в зависимости от настроения, освещения и бог знает чего еще.
...Она почти бежала по коридорам, не застегивая норковой шубки. Сегодня она снова задерживалась и не успевала вовремя домой. Маменька опять станет укоризненно вздыхать, нянечка причитать, и не дай бог попасться на глаза уставшему папеньке. Он, конечно, не будет топать ногами и кричать, но ему достаточно грозно посмотреть на непослушную дочь, и коленки сами начнут трястись от страха. А ведь он бывает добрым. И зачем ему напускать на себя такой начальственный вид дома?
Чтобы сократить путь, Шурочка направилась через крыло музыкальной школы — оттуда до дома оставалось всего несколько кварталов, которые она обычно пробегала, наплевав на приличия и не удосуживаясь отловом извозчика. Но сегодня ей не удалось так легко преодолеть этот маршрут. Повернув в один из коридоров, она услышала звук скрипки, что не было так уж удивительно в этом здании. Но пока она шла, ноги невольно притормозили движение, а голова стала поворачиваться, ловя плывущие из приоткрытой двери звуки. Совесть в последнем умирающем всхлипе попыталась придать движения ногам, но оказалась быстренько придушена традиционной мыслью: "Я только на минуточку..."
Спустя минуточку она, уже забыв обо всем, стояла у двери, боясь неосторожным движением спугнуть это колдовство. Она не узнавала мелодии. Похоже, это была чистая импровизация... но какая импровизация! Мелодия почти не повторялась, используя только несколько ключевых элементов, сочетающихся в невероятных каскадах минорных и мажорных оттенков, заставляя сердце сжиматься от тоски и в следующий момент взмывать к небесам от счастья.
Шурочка не удержалась и, сама не замечая, тихонько приоткрыла дверь, проскользнув в нее — настолько оказалось сильно желание увидеть, кто мог так играть на скрипке. Она сама неплохо музицировала на фортепиано, но такого исполнения ей не приходилось еще никогда слышать ни на уроках, ни на концертах. Каково же было ее удивление, когда она увидела одинокого темноволосого юношу, стоящего в углу классной комнаты с закрытыми глазами и играющего непонятно что, непонятно кому. Она тихонько опустилась с цыпочек на пятки, почти не дыша и боясь нарушить очарование.
И все-таки она нашумела. Не совсем она, а оставшаяся открытой дверь, которая вдруг со скрипом стала закрываться. Шура кинулась к ней, но не успела, и та, влекомая сквозняком, с треском влепилась в косяк. Музыка оборвалась на половине фразы. Очарование рассыпалось хрустальным бисером и спряталось в темных углах комнаты. Но в душе осталось ощущение чистоты, как после волшебного летнего дождя, а еще чувство наполненности чем-то прекрасным.
Шурочка с испугом обернулась и виновато взглянула на молодого человека. На его лице мелькнула досадливая гримаса, тут же сменившаяся удивлением. Нельзя сказать, чтобы юноша был божественно красив, но и уродом определенно не был. Больше всего поражали его глаза. Не размером или цветом, а внутренней сосредоточенностью. Они все еще были там, в этой прекрасной мелодии, как будто юноше не было дела до всего окружающего, в том числе и до представительницы прекрасного пола, стоящей перед ним. Этот взгляд подкупал своей искренностью, в нем не было той обычной фальши и светского лоска, которым маслянились взоры лакированных кавалеров на балах.
— Простите, сударь... я помешала заниматься, — смутилась Шурочка, пытаясь оправдаться. — Я... просто не могла пройти мимо. Никогда такого не слышала.
Повисла неловкая пауза. Видимо до юноши вдруг дошло, что перед ним стоит очень привлекательная молодая особа, и он уже заинтересованно вглядывался в лицо девушки. Шурочка, заметив внимание молодого человека к ее персоне, еще больше смутилась и опустила глаза. Она вдруг почувствовала, что стандартные фразы, вызубренные на занятиях по светскому этикету, будут звучать фальшиво, а искренне говорить с незнакомым молодым человеком, да еще один на один, оказалось очень непросто.
— Спасибо за комплимент, сударыня, — наконец юноша окончательно вернулся на землю и помог сконфузившейся девушке. — Право, я еще только учусь, правда, уже самостоятельно. Вас, наверно, удивило мое присутствие в женской гимназии, но в нашей, по-соседству, идет ремонт, и музыкальные классы временно подселили к вам.
— Да, я слышала, — Шурочка радостно подхватила удачную тему для разговора. — Это так забавно встретить на занятиях молодых людей! А то уж больно наше заведение со своими строгими надзирательницами на монастырь смахивает.
— Это верно! Сколько было споров и пререканий, прежде чем на это подселение решились. Будто юноши и девушки дикие звери, которым никак не ужиться друг с другом. Тем более, в консерватории обучение совместное, и никто при этом не кусается.
— Простите, а чью вы мелодию исполняли? Она не повторялась. Неужели это импровизация?
Настала очередь смутиться юноше. Он даже немного покраснел, но довольно признал:
— Да, в основном импровизация. Ну, может, пару элементов стащил откуда-то. Я люблю так, пофантазировать для себя, когда не надо думать, правильно ты что-нибудь исполняешь или нет.
— Забавно! — улыбнулась Шура. — А мне показалось, что все было правильнее некуда. То есть правильность тут ни при чем. Правила нужны для таких как я, когда мы усердно молотим пальцами по клавишам. А такую музыку, как ваша, правила, наверно, убьют наповал. Нет, это просто чудо! Как жаль, что дверь хлопнула. Вы когда-нибудь еще будете так играть? Я чувствую, что хочу вновь и вновь слушать такую музыку.
— Ну, вы меня совсем захвалили. Хотите, я еще сыграю?
— Ой, мамочки! — до Шуры вдруг дошло, что она безвозвратно опаздывает к семейному ужину. — Что папенька скажет? Я же уже и так опаздывала.
— Простите, что задержал, — в голосе юноши послышалась искреннее сожаление.
Шура уже метнулась к двери, когда вдруг резко остановилась. Тон последней фразы разбудил целый каскад мыслей. Они, действительно, два чокнутых — даже не представились друг другу как положено. И потом, как она его найдет снова? Почему-то девушка даже не удивилась своему порыву и тому, что неприлично с первой же встречи цепляться за молодого человека. Обернувшись, поняла, что у юноши с губ готов сорваться тот же вопрос, и ей осталось только одобрительно улыбнутся.
— Простите, я не представился. Александр Левашов, студент консерватории, а в гимназии репетирую по старому знакомству, — юноша улыбнулся в ответ девушке и изобразил легкий вежливый поклон. Шурочка не могла удержаться от смеха:
— Как странно! И я Александра, учусь на последнем курсе этого богоугодного заведения.
— Ну, в этом нет ничего удивительного, — весело ответил скрипач. — Даже император уже третий по счету Александр, так что не зазорно и нам. Называйте меня просто Саша — так привычней.
— Давайте перейдем на "ты"! А меня все Шурой или Шурочкой зовут. А как я тебя смогу найти еще? — видимо спешка заставила ее ляпнуть фразу, которую никакая воспитанная девушка не должна себе позволять, но пугаться и что-либо соображать по этому поводу времени не оставалось.
Парень немного опешил от такого вопроса, но, пребывая в том же цейтноте, без церемоний ответил:
— Здесь теперь и буду почти каждый день с обеда, если не выгонят — репетировать все равно больше негде.
— Пусть только попробуют! А я примерно в тоже время в изобразительной мастерской пропадаю. Это в следующем здании на втором этаже. Туда теперь юношей тоже пускают. Было очень приятно познакомиться. Я побежала! — И не дожидаясь прощальных фраз, Шура с обреченным вздохом бросилась в пробежку до дома...
Она опоздала к ужину на целых полчаса. Да еще десяток минут ушел на то, чтобы привести себя хоть в какой-то порядок. Нянечка только укоризненно вздыхала, бормоча, что все уже переволновались и сколько же еще можно ждать. Не "лихача" же за ней посылать? Девушка осторожно вошла в обеденную залу, внимательно рассматривая узор на дубовом паркете. Папеньке в глаза лучше не смотреть...
Дождавшись тихого маменькиного приказа: "Быстренько на место!" — Шурочка прошмыгнула за стол, отгородившись от родителя маминой прической, и тихонько перевела дух: "Кажется, пронесло". Ерофей чинно приблизился сбоку и уже подавал какой-то французский луковый суп. Их кухня претерпела сильные изменения после поездки по Европе, и периодически приходилось выдерживать мамины гастрономические нововведения. Ну, как она не понимает, что лук французы едят с голодухи? Ведь в нем ничего, кроме кожуры нет.
Ее размышления над тарелкой оказались прерваны самым странным образом. Она не заметила, как разговор родителей зашел о ее планах на будущее.
— Шура, ты понимаешь, что вопрос о твоем замужестве больше нельзя откладывать в долгий ящик? Мама не раз тебе уже об этом говорила. Ты извини меня, но в твои восемнадцать недолго и в старых девах остаться, — папенька как-то неумно усмехнулся. — Ты должна понимать, что это дело нешуточное и в нашем положении я просто не могу все пустить на самотек. Что ты на это скажешь?
— Не знаю папенька. Конечно, на балах немало симпатичных юношей. Но чтобы к ним серьезно относиться? Они все какие-то кукольные, ненастоящие.
— М-да, не хочу быть старорежимным самодуром и заставлять тебя выходить замуж за лучшую партию, исходя только из своих соображений, но и абы за кого ты не пойдешь. Вот тебе задача на завтрашний вечер: у князей Юсуповых прием по поводу двадцатилетия сына. Там будет много молодежи. Княжной тебе, конечно, не стать, но обрати внимание на трех неплохих кандидатов на твою руку, которых укажет мама. Я соглашусь на любого.
— Хорошо папенька, — пролепетала Шурочка, пришибленная новостью, как обухом по голове. Как же это она проворонила собственное замужество? И с кем ей придется разделить свою жизнь? Перед глазами почему-то всплыл задумчивый взгляд Саши. Вот к кому лежала душа. А ведь они не пообщались и десяти минут! Она попыталась вспомнить многочисленных бальных кавалеров, но все их лица, не задерживаясь, плыли перед глазами и сливаясь в один образ какого-то лакированного башмака. "Господи, что же мне делать?" — ужин никак не хотел лезть в горло. Братец втихаря корчил рожи, намекая на невесту из белого теста... Она еле дождалась момента, когда стало приличным выйти из-за стола...
* * *
Залы сверкали канделябрами и хрустальными люстрами. Лакеи шныряли туда-сюда, предупреждая любые прихоти расфуфыренной публики. На приеме толкалось немало молодежи. Вначале, до официального восхваления юного юбиляра молодые люди кучковались, разделившись на партии и оценивающе созерцая девушек. Самой неприступной была группа, собравшаяся вокруг виновника сегодняшнего торжества. Остальные тактично держали дистанцию между князьями и графами. Наиболее естественной и демократичной оказалась группировка из самых бедных представителей богемы, но попадаться им на их острые языки что-то не хотелось.
Основной стратегической целью маменьки являлись молодые люди, крутившиеся вокруг княжичей, сынки графов и очень состоятельных людей, но не обремененных самыми высшими дворянскими титулами. Хотя если бы какой-нибудь князь положил на нее глаз... но, по мнению мечтательно закатившей взор маменьки, чудес на свете не бывает, и надо самим ковать свое счастье. В чем могло заключаться такое счастье, Шурочка не представляла, но спорить было бесполезно, и она решила попробовать прислушаться к советам родителей, рассмотрев предложенные кандидатуры.
Видимо, закулисный матримониальный спектакль разыгрывался, как по нотам, так как "кандидаты", скорее всего тоже подогретые родительскими понуканиями, не замедлили явиться, как только для этого созрела обстановка. Неожиданно весь блеск и веселье бала увиделись Шуре абсолютно с другой стороны, стоило предстать в роли девицы на выданье. Все это блистательное сборище людей представилось ей чем-то вроде ярмарки, на которой обговаривались сделки, торговали живым товаром, выясняли отношения и сплетничали, сплетничали, сплетничали без конца и края. Сейчас на лот выставлена она и несколько молодых людей, хотя параллельно таких призов было наверно несколько — но за всеми не уследишь. Для этого нужна многолетняя практика, а главное, интерес, которого она в себе никак не могла обнаружить.
Когда официальная часть банкета подошла к концу, и они наслушались пышных и ничего не значащих здравниц в честь юного юбиляра, все стали готовиться к танцам и настал самый интересный момент, ради чего собственно и устраивались подобные сборища. Все группы разбились, и началась бурная перестройка рядов. Старшие мужчины потянулись в курительные и картежные. Матроны повели своих дочерей на заклание, отпуская их на длинных поводках своих бдительных взглядов. Молодые и резвые светские львята весело врезались в этот малинник, раскидывая комплименты налево и направо, которые становились все откровенней и солоней по мере удалении девиц от их маменек, начинающих кучковаться по своим интересам и, поджидая к себе кавалеров посолидней. На их плечах улеглась самая сложная часть бала — нужно было в довольно сжатые сроки обсудить все новости, одновременно уследить за своими чадами и оценить всех возможных кандидатов, главным критериями которых являлись, конечно же, их мамочки. Ведь, как известно, червивое яблоко от гнилой яблони... А то, что большинство "яблонь" здесь были основательно подгнившими, у Шуры сомнений не вызывало.
"Наверно, однокурсницы правы, и я, действительно, чокнутая, — призналась себе девушка, поймав себя на чувстве легкой гадливости от всего этого спектакля: и все-таки, единственные искренние чувства здесь — это зависть и ненависть. Все остальное — театр. Причем, довольно плохой. И сегодня я в нем исполняю чуть ли не главную роль". Ей захотелось немедленно сбежать, но, вспомнив переживания маменьки и наказы отца, она уговорила себя: "Нет, я все-таки просто паникую. Все не так уж плохо. Надо попытаться найти в парнях хоть что-нибудь хорошее. Ведь они тоже невольники того же спектакля. Может, все еще образуется".
