— Твою ж мать... — с заметным испугом пробормотал Ван Ален, безуспешно пытаясь изобразить усмешку, и медленно уселся на свое место. — Ты не пугай, Молот Ведьм, а? Я уж за это время успел подумать и что тебя траванули, и что обвинят наверняка нас, и что надо отсюда делать ноги, и что по чести-то надо найти того, кто траванул, да глотку ему порвать... А вот что просто подавился — и в голову не пришло почему-то.
— Жизнь у нас такая, — с усилием ухмыльнулся Курт, снова кашлянув, и повел плечами, расправляя грудь; легкие, казалось, съежились, точно напуганные зайцы, и теперь с трудом возвращались в норму. — Самое простое на ум приходит в последнюю очередь, и первым делом ищем сознательную пакость со стороны врага, тем паче, что недостатка в оных нет... Даже когда приключаются просто случайные бытовые неприятности.
Нессель бросила на него быстрый взгляд, однако ничего не сказала, лишь отвернувшись, и уставившись на розарий в своих руках, медленно и как-то нарочито вдумчиво перебирая бусины.
— Отвечу на твой вопрос, — продолжил Курт, посмотрев в кружку с пивом и чуть отодвинув ее от себя. — Приятно мне подозревать Хальса в чем-либо или нет, а виновность его я допускаю, пока не доказано обратное. Хотя ad imperatum[87] и надлежит поступать наоборот. Но, откровенно говоря, Господню кару в его случае я рассматриваю в последнюю очередь; pro minimum потому, что накануне гибели он намеревался раскрыть нечто важное, а мне сдается, что Господь обождал бы с гневом и дал бы ему возможность выговориться, а мне — довести до конца расследование.
— А оно ведь все еще над нами висит, как тот меч, — вздохнул Ван Ален, с сожалением глядя на пустую тарелку перед собой и явно прикидывая, влезет ли в него еще одна порция, подобная первой, каковой можно было, откровенно говоря, накормить половину наемнической шайки. — И делать с этим висяком что-то надо, покуда дело не протухло и последние следы не исчезли... Есть мысли?
— У вас, я так понимаю, ни единой? — не ожидая ответа, спросил Курт; поколебавшись, переглянулся с Нессель и кивнул, понизив голос: — Да. Есть. Опасная мысль и, прямо скажем, для инквизитора неподобающая, за каковую начальство меня по головке не погладит, но иной возможности я не вижу.
Охотники исподволь огляделись вокруг и придвинули табуреты ближе, хотя и так сидели, почти упершись грудью в столешницу.
— Что за мысль? — понизив голос, уточнил Лукас, и Курт так же негромко пояснил, кивнув на Нессель:
— Готтер. Она может помочь.
— Твоя эскулапша? — непонимающе и чуть растерянно уточнил Ван Ален-старший, поспешно оговорившись: — Я ничего не хочу сказать, обидеть тоже никого не хотел, но...
— Она не лекарь, — так же тихо возразил Курт, и охотник запнулся, непонимающе нахмурившись. — Точнее, Готтер, разумеется, умеет врачевать, и это у нее получается лучше всего — попросту потому, что именно в сей области у нее был самый серьезный и частый practicum, однако этим ее умения не исчерпываются. Кроме прочего, она умеет видеть... то, что мы видеть не можем. И проникать разумом и чувством в такие сферы, каковые простым смертным не доступны.
— Опа... — тихо проронил Лукас во всеобщей тишине. — В напарницах у инквизитора — нежданно ведьма.
— В Конгрегации мы зовем их expertus'ами, — поправил Курт. — Методы же работы у каждого из них свои, но в одном они едины: никто из них не использует никакого чародейства, только природное дарование и, как предел допустимого, magia naturalis[88].
— Как у твоей лекарши, — договорил Ван Ален-старший; Курт кивнул:
— Да. Методы Готтер — это то, чем она одарена от рождения, и немного усвоенных знаний в довесок.
— И, — осторожно уточнил Лукас, — какими же такими знаниями она намеревается воспользоваться, что это способно обозлить твое начальство?
— Прежде всего — должен предупредить: об этом я не говорил и не скажу никому, кроме вас двоих, — одарив братьев многозначительным взглядом, произнес он. — Ульмер об этом не знает, и я хочу, чтобы так все и оставалось.
— Не хочешь ставить в известность даже своих? — хмыкнул Ван Ален-старший. — Видать, и впрямь задумал что-то непотребное.
— Расскажи им, — тихо попросил Курт, кивнув ведьме, и та вздохнула, тоже украдкой оглядев полупустую трапезную залу:
— Хорошо... Дело в том, что человеческая душа не всегда уходит сразу же из нашего мира — к Господу ли, в адские бездны ли; по крайней мере, когда речь о том, кто умер не своей смертью — самоубийцах или убитых, особенно убитых так, что их возможно счесть невинно убиенными. Какое-то время они пребывают здесь, чаще всего — на месте своей гибели, и порой могут оставаться там годами, десятилетиями... Курт говорил, что в одном из старых протоколов читал о неупокоенной душе, которая оставалась в своем жилище, где был убит несчастный, около трех столетий. Их это, понятное дело, вовсе не радует, и это не их прямой выбор: попросту чувства в момент гибели были настолько сильными, обстоятельства смерти были такие, что они не могут уйти, эти чувства как бы привязывают их к нашей грешной земле.
— Та-ак... — протянул Ван Ален, переглянувшись с братом. — Что-то и впрямь нехорошие подозрения у меня возникают... Молот Ведьм, а разве не запрещает Церковь говорить с мертвецами? Я, конечно, понимаю, что начальствующие на многое, что ты вытворяешь, смотрят сквозь пальцы, но некромантские забавы — как-то чересчур даже для тебя.
— Некромантия — это другое, — твердо возразила Нессель, бросив на майстера инквизитора короткий смятенный взгляд. — Я не намереваюсь призывать чей-то дух оттуда, где ему Господом определено быть, и не буду поднимать чье-то умершее тело.
— Уже лишь то, — хмуро добавил Курт, — что есть подтвержденные случаи, когда дух умершего сам обращался к живущим, прося достойного погребения, наказания убийцы или исполнения последней воли, и эти случаи Церковь не считает проявлением дьявольских сил — говорит о том, что к некромантии все это отношения не имеет.
— Порой случается так, что душа умершего не может уйти, — продолжила Нессель тихо, — но не может и собраться с силами, чтобы дать знать о себе. Это может быть потому, что человек даже не понял, что умер, это... это что-то сродни сумасшествию. Он просто не знает, что делать и где он, а порой даже забывает, кто он. Или это может быть потому, что смерть потрясла его так, что убитый... или умерший... пребывает в унынии и... Ты бывал когда-нибудь в таком расположении духа, когда все валится из рук? Когда знаешь, что надо делать что-то, но делать не можешь — нет сил, и даже кажется, что физических сил тоже, хотя ты не устал, не болен, не ранен?
— Разумеется, — кивнул Ван Ален. — Но в вопросах жизни и смерти на такое принято плевать и делать, что положено.
— Это потому что ты еще жив и в себе. А когда от тебя остается один лишь дух... Это тяжело. И со временем все тяжелее и тяжелее. Бывает и так, что такая душа остается вечно скитаться и в своем унынии забывает, почему осталась здесь, и окончательно сходит с ума... если так можно сказать. Но ей можно помочь, можно как бы протянуть такой душе руку навстречу — туда, в смертный мрак, и на время вывести ее к свету, чтобы человек мог поделиться своей болью, мог сказать, что заставило его остаться и что поможет упокоиться.
— И... — уточнил Лукас, — ты хочешь вызвать дух убитого inspector'а, что ли?
— Не 'вызвать', — строго возразила Нессель. — Я уже говорила, что вызывание духов — это другое. Я хочу узнать, здесь ли он. Ушел ли или остался...
Ведьма запнулась, снова скосившись на Курта, и он кивнул:
— Да. Говори всё.
— 'Говори всё?' — опасливо переспросил Ван Ален. — Я правильно понял, что идея побеседовать с мертвецом — еще не самое дикое, что вы задумали?
— Есть еще одна причина, по которой оставшаяся среди живых душа не может дать знать о себе, — пояснила Нессель. — Это когда некто, обладающий особой силой и особыми умениями, запрещает ей это делать. Словно ставит ей преграду, отнимает силы, и тогда душа по-прежнему не может уйти, куда ей полагается, но и ничего не может изменить. И... Я уже пыталась узнать, здесь ли убитый и можно ли его услышать. По-моему, мы имеем дело именно с таким случаем: кто-то не позволяет ему это сделать. Я хочу попытаться пробиться через стену, которую он возвел.
— То есть, так, — подытожил охотник мрачно спустя несколько мгновений тишины. — Ситуация такова: есть убитый, чья душа все еще витает среди живых, здесь, в этом городе. Есть убийца, колдун, который... связал его?.. запер за стену?.. не суть, препятствует ему обратиться к живым и назвать имя своего убийцы, чтобы упокоиться. И вы хотите сделать нечто, что даст ему такую возможность. Я все понял правильно?
— Да, — отозвался Курт, игнорируя молчаливый скептический взгляд Лукаса. — Готтер может попытаться это сделать. Это может получиться или нет, но если получится — убийство будет раскрыто. Или, если он там уже начал лишаться рассудка и вывалит набор бессвязных сведений, хотя бы даст мне ниточку, за которую я смогу потянуть. Но Георг Штаудт — не единственная наша цель и надежда. Есть еще Катерина Юниус.
— Самоубийца... — понимающе кивнул Ван Ален, и Нессель уточнила все так же негромко:
— Сейчас даже не слишком важно, наложила ли она на себя руки сама или была убита: в том и другом случае есть вероятность, что ее дух остался там, где упокоилось тело, в жилище судьи, в той комнате, где наступила смерть. И судя по тому, что удалось выяснить Курту, пропавший инквизитор тоже, видимо, был убит там же — в том же доме.
— То есть, будете хватать двух зайцев сразу? Не отзовется один — отзовется другой? На это рассчитываете?
— В общем и целом, если вкратце — да, — подтвердил Курт ровно. — Звучит несколько грубовато, но в данном случае неважно, с кем из них удастся побеседовать и какую информацию получить: судя по тому, что оба происшествия связаны, раскрыв одно, я разгадаю и другое.
— И дух обоих упокоится, — добавила Нессель наставительно. — Посему, как бы это ни звучало, а в итоге принесет облегчение и ей, и ему... Если, конечно, я не ошибаюсь и оно им действительно нужно. Но думаю — я не ошибаюсь.
— А наша задача какова? — спросил Лукас и пояснил, не услышав ответа: — Навряд ли все это нам рассказали просто потому, что вам обоим страшно захотелось поделиться вашим маленьким секретом. Выходит, нам в этом деле тоже отводится какая-то роль; так какая? Мы просто временные хранители знания, и если поутру найдут ваши трупы или не найдут вас вовсе, мы должны будем рассказать вашему начальству, почему так случилось? Или мы нужны для охраны — защитить вас от взбесившегося духа покойника или от того, кто запер его за эту стену? Или нужны какие-то ингредиенты для какого-то обряда, и мы должны их достать?
— Нет, этого не нужно, — качнул головой Курт. — Все, что необходимо, у Готтер есть с собой. Но да, вам я все это рассказываю потому, что мне не помешала бы небольшая помощь. Готтер считает, что самым верным будет провести соответствующую процедуру в доме Юниуса.
— 'Процедура', — повторил Ван Ален-старший сумрачно. — Забавное словечко для обряда вызывания духа умершего... Да-да-да, я уже понял, что 'это другое'. Но уж больно мне не по себе от подобной мысли.
— Нам тоже, — заметил Курт многозначительно, — потому и обращаемся за помощью. Епископ, разумеется, успокоил горожан; по крайней мере, так это сейчас выглядит... Но как знать, что им взбредет в голову к вечеру. И учитывая то, с какой проницательностью наш неведомый противник угадывает многие из моих шагов, а также странные и внезапные смерти тех, кто хоть как-то связан с моим расследованием — я бы все же предпочел прикрыть нам спину. Alias[89], нам требуется попросту охрана.
— Просто охрана? — переспросил Лукас с сомнением. — В прямом смысле?
— Да. В самом что ни на есть обыденном. Готтер придется остаться в доме одной — иначе она не сумеет сосредоточиться и вычленить из окружающего мира присутствие души умершего: будут 'мешать души живых' (не спрашивай, понятия не имею, что это значит). И к тому же, он сам (или она, если запертой в нашем мире окажется все же дочка судьи) может не пожелать или не суметь отозваться в присутствии посторонних. А поскольку оставить Готтер без присмотра я не могу — стало быть, охранять придется дом целиком, все входы и выходы, держать под контролем каждое окошко и каждый угол. Один я этого сделать не смогу.
— А если что-то случится прямо внутри? — хмуро спросил Ван Ален. — Все-таки духи... Нам, конечно, не доводилось принимать участие в таких делах, но опыт мне подсказывает, что с ними шутки плохи. Или вдруг, скажем, тот, кто не позволяет им проявиться перед живыми, при попытке пробиться к ним... выкинет что-нибудь скверное?
— Я готова рискнуть, — тихо, но непреклонно выговорила Нессель.
— И... каков риск? — осторожно уточнил Лукас. — Что может случиться, если что-то пойдет не так?
— Все что угодно, — отозвалась ведьма все так же негромко, но подчеркнуто спокойно. — Если тот, кто оградил от нас душу убитого, решит помешать мне, все будет зависеть от того, как далеко он решит зайти, что сочтет нужным сделать. Если просто отбросить меня — могу обойтись утомлением, слабостью и беспамятством. Если решит ударить посерьезней — могу слечь на неделю. Если же он увидит во мне опасность и вознамерится решить ее одним махом...
Нессель не договорила, и Лукас лишь вздохнул, кратко подытожив:
— Понятно.
— Но помимо опасности с той стороны, сохраняется и вероятность того, что никто не станет выделываться и тратить силы на невидимые брани, — повторил Курт. — Так куда проще, чем устраивать сражения в поднебесных сферах. То, что задумала Готтер, придется делать ночью: во-первых, меньше свидетелей, которые увидят, как мы входим в дом, а во-вторых, так ей будет проще работать — днем мешают сосредоточиться людские мысли... Не знаю, что это значит, я в этом ничего не понимаю; когда город спит — ей легче, и это главное.
— Будет проще спрятаться так, чтобы нас не увидели, — без особенного воодушевления заметил Ван Ален, и Лукас недовольно покривился:
— Угу. И вероятному убийце прокрасться мимо нас — тоже.
— Стало быть, — наставительно заметил Курт, — стоит наведаться к жилищу Юниусов днем, присмотреться к нему, заранее выбрать себе местечко поближе к дому и прикинуть, что к чему. Поэтому я сообщаю об этом сейчас, дабы у вас было время все обдумать... И главное — повторяю: об этом не знает никто, кроме вас. Ни Ульмер, ни... а, вообще говоря, более мне тут секретами делиться и не с кем, не с епископом же откровенничать.
— Если никому, кроме нас четверых, об этом не известно, с чего ты ожидаешь нападения? Понимаю — опасность... иного плана, но простое, физическое покушение — с чего бы?
— Учитывая все происходящее до сих пор, — вздохнул Курт недовольно, — я не удивлюсь, если наш противник внезапно окажется в курсе того, что я говорил сам себе в пустой запертой комнате. Посему будьте готовы к любому повороту и не расслабляйтесь.
* * *
