— А кого среди баттов и эрбатов больше — мужчин или женщин?
— Хватает и тех, и других.
— А куда они, эрбаты, идут? Ты же сама сказала, что их манят дороги. А что они ищут?
— Я уже сказала, что у эрбата одна страсть, одно желание — бродить по свету, и ему неважно, один он будет, или с товарищами. Человек в один прекрасный момент просто уходит из дома и не хочет даже изредка вспоминать свою прошлую жизнь. Ему просто хочется видеть над головой синее небо, под ногами зеленую траву или белый снег, дышать воздухом свободы и знать, что волен пойти туда, куда пожелает его душа. И в то же время он прекрасно осознает, кем он стал, и что ему может грозить, если его поймают. Эрбатов ненавидят, их бояться, тем более что для этого есть все основания. Конечно, кому из людей хочется иметь дело с диким зверем, в которого внезапно может превратиться обычный с виду человек?! Вот именно поэтому эрбаты и стараются уйти как можно дальше от людей — в степи, в леса, в горы... Там, несмотря ни на что, жить им куда безопасней и свободней, чем среди людей, тем более, что срок жизни им отпущен такой же короткий, как и у баттов — не более тридцати лет от роду. Но там, вдали от людей, эрбаты хотя бы умирают свободными...
— А что будет если два эрбата встретятся тогда... Ну, когда оба не в себе будут?
— Ничего не будет. Во время этого... ну, во время безумия, они совершенно непонятным образом чувствуют присутствие возле себя другого эрбата. Даже во время приступа, встречая на своем пути такого же эрбата, они никогда не трогают друг друга.
— Но ведь не постоянно же они опасны?
— Конечно! Приступы у них чаще всего бывают в том случае, если их крепко разозлить, а иначе эрбатов никак не отличишь от иных людей. Во всем остальном они такие же, как все. Даже маги, которые всегда дежурят на приграничных постах, — и те не в состоянии отличить обычного человека от батта или эрбата — такова особенность обряда эценбат. Как мне объяснила...э — э... одна женщина, даже при просмотре ауры (не знаю, что это такое) у людей, невозможно определить, подвергался стоящий перед тобой человек обряду эценбата, или нет. Всматривайся, не всматривайся в путников — тоже ничего не поймешь. Батты, эрбаты — они такие же люди, как и все. Единственная примета, по которой их можно найти — это два шестиугольных надреза по обеим сторонам головы. Их делают при совершении обряда эценбат, при превращении человека в раба. Но, во — первых, их делают очень умело — оставшийся на голове после заживления шрам очень тонкий, и у многих почти не заметен. Во — вторых, шрамы находятся на голове, среди волос, а волосы у людей из южных стран обычно очень густые. Ну, а на приграничных постах у каждого из проходящих и проезжающих в волосах копаться не будешь! А приступы... Тут уже очень многое зависит от самого человека: сумеешь обуздать свои чувства, не станешь выходить из себя по поводу и без него — их и не будет. Вот оттого-то некоторым из эрбатов, наиболее удачливым и выдержанным, удается пройти никем не опознанными через несколько стран. Или же благополучно спрятаться в одном из тех диких уголков, которых еще так много на нашей земле. А там уже многое зависит от него самого...
— А что зависит?
— Есть еще одна деталь. Я уже говорила, что эрбатам сложно жить без постоянного чувства риска, опасность только щекочет им нервы... Даже благополучно укрывшись в более — менее безопасном месте, эрбаты безотчетно стараются находить то, что может будоражить им нервы, делать их жизнь более насыщенной. Это может быть как охота в одиночку на опасных животных, так и разбой на дорогах. Да мало ли что может придумать человек, которому, как он считает, незачем бояться за свою жизнь. Он и так знает отведенный ему жизненный срок. Естественно, симпатии властей к подобным нарушителям закона это не прибавляет.
— А если они попадают в руки стражи, то, что с ними происходит?
Ох, малышка, неужели тебе не ясно, что ничего хорошего? Если эрбата поймают, то его уже никогда не выпустят на волю. Ради безопасности других. И осуждать за это власти, конечно, никто не будет. Наоборот, порадуются, что на улице стало одной опасностью меньше.
— Ну, прежде всего, в тюрьме им очень тяжело. Я говорила, что без вида неба над головой таким людям прожить трудно. В неволе через какое-то время они умирают сами... К тому же в застенках к ним очень плохо относятся. Глупо, но на этих беднягах многие пытаются отыграться за собственные неудачи — за подобных людей никто не вступится. Впрочем, за людей их никто не считает. Или же те, кто хоть раз видел последствия безумия эрбата, устраивают попавшемуся к ним в руки просто собачью жизнь. В неволе пойманные эрбаты не протянут и нескольких месяцев. Да вот только нечасто они попадаются стражникам. Обычно, если возникает угроза поимки, эрбат сражается до конца — знает, что его ожидает, попади он в застенок. Ну, а если приступ у такого случится на улице... В общем, это последний день его жизни. Уйти с улицы ему не дадут...
— А вот если поймают эрбата... Ну, допустим, он не успел сделать никому ничего плохого... А почему его тогда снова не сделать баттом? Ну, таким же, каким он был раньше? Пусть хоть в рабстве, но живет! Ведь жалко же их! Они не виноваты в том, то с ними сделали!
— Даян, это необратимо. Превратить, кстати, можно, но это уже будет не человек, а существо с погашенным и стертым сознанием. Он уже не сможет ни работать, ни есть, ни пить самостоятельно, забудет речь и сам язык, на котором говорил раньше. Такие люди никому не нужны. На них просто машут рукой, и человек сам умирает через какое-то время от голода.
— Ужас! А в нашей стране есть батты? Или эрбаты?
— Да как тебе сказать... Еще в те давние времена, когда ритуал эценбата вовсю применяли в дальних странах, Правители нашей страны поняли, какими последствиями он может грозить. Тогда же был издан указ о запрещении применения этого ритуала в нашей стране под угрозой смертной казни ослушникам. Но дураки всегда находятся... Кстати, иноземцам запрещено въезжать в нашу страну, если они везут с собой батта или эббата. Но за всем не проследишь...
— А если кто-то из жителей нашей страны ослушается? Тоже решит сделать себе помощника по хозяйству. Такие случаи были?
— Как не быть? — усмехнулась я, а про себя подумала — вот же он, помощник по хозяйству, сидит за столом и рассказывает всем, что же такое он из себя представляет! — Конечно, бывали, и не раз! Но это не так легко провернуть, Даян. Прежде всего, требуется найти знающего человека, того, кто владеет знанием исполнения этого ритуала, кто может сделать из человека батта, а это не так просто. Не станешь же вывешивать объявление с просьбой проходящим мимо колдунам из дальних стран заглянуть к себе на огонек для выполнения запретного обряда! И потом, в нашей стране никто не отменял старинный указ: если некто, нарушив запрет Правителя, все же применит в отношении своих близких обряд эценбата, то смертная казнь ждет как подвергнутого этому обряду ( то есть батта), так и всех тех, кто причастен к этому преступлению. А ведь это действительно преступление! Человеку с детства своей волей родные отмеряют срок жизни, ломают его судьбу, и при этом никого не волнует, что с этим человеком будет дальше!
— А сделать так, чтоб они снова стали обычными людьми, избавились от нанесенного им вреда — это возможно?
— Даян, — вздохнула я, — это тот особый случай, когда легко напакостить, но очень трудно исправить содеянное. Да, это исправимо, но очень сложно. Как мне сказали, существует всего три способа превратить эрбата в обычного человека.
— А какие?
— Не знаю, — покривила я душой. — Но в нашей стране этим обычно не занимаются. Нет в том нужды.
— А где делают? Ну, превращение в обычного человека?
— Всего в одном храме в южных странах. Еще, говорят, этим занимаются святые маги — отшельники, но до этих добраться еще сложней. Но, увы, подобное превращение получается не всегда. Только в половине случаев.
— Но все — таки получается! А другая половина?
— Если обряд не получается, то, к сожалению, человек умирает.
— Но иногда же получается! И как потом такой человек живет?
— Даже если обряд проходит благополучно, то и дальше все не так просто. Пусть эрбат сумел найти деньги, пусть сумел пережить обряд, пусть стал таким же, как все люди... Но на нем всю жизнь будет как бы стоять незримое клеймо — бывший эрбат. Такого человека неосознанно сторонятся. Пусть, дескать, все вокруг и говорят о том, что эрбат сумел стать обычным человеком, пусть ведет себя, как все, пусть, наконец, у него даже дети появятся, но в дальнейшем никто не может быть уверен, не перекосится ли что в голове бывшего эрбата в один далеко не прекрасный день?! Так что на всякий случай от подобных людей стоит держаться подальше. Поэтому бывшие эрбаты уезжают туда, где их никто не знает, часто даже в другую страну, только чтоб никто не знал, кем они были в прошлом.
— А если...
— Ну, все, Даян, хватит тебе слушать всякие ужасы, — мне вдруг стало очень тоскливо на душе. Не хватало еще, чтоб я сейчас опять завелась и чтоб вновь повторилась утренняя история. — Хватит. Иначе, не приведи того Пресветлые Небеса, еще по ночам спать не будешь.
— Я только хотела еще узнать...
— Нет и еще раз нет! На сегодня все страшные истории закончены. А если будешь вести себя хорошо, то после ужина получишь подарок.
— А какой? — Даян мгновенно забыла обо всем предыдущем разговоре.
— Увидишь.
— Ну, Лия, ну, скажи, ну что за подарок — начала было ныть Даян, но я была непреклонна.
— Подождешь.
Сразу же после ужина я поднялась к себе и открыла стоящие там сундуки. Что из находящегося в них подойдет Даян? Пожалуй, вот это платье, и это, и вон та рубашка, и посмотрим, что еще лежит вон в том сундуке...
Остаток вечера я просидела с Даян. Бедный ребенок был несказанно рад нежданно-негаданно внезапно свалившимся обновкам. Без остановки она примеряла новую одежду, и от зеркала ее было просто не оторвать. Заглянувшая к ней в комнату Райса только руками развела, но ничего не сказала.
Поздно вечером я пошла в сарай при доме — надо было посмотреть, как там Медок. Бедный, совсем я тебя забросила! Но Вен каждый день ухаживал за ним, чистил, кормил... Мне оставалось лишь смотреть со стороны на чужую заботу...
Я стояла, обняв коня за шею и прижавшись к ней щекой. Как всегда в таких случаях, Медок брал на себя часть тяжести с моей души. Вопросы девочки всколыхнули во мне все те думы, которые я старательно загоняла внутрь себя, о чем старалась не вспоминать лишний раз. О, Пресветлые Небеса, наверное, немало грехов набралось у меня за уже прожитую жизнь, да только, несмотря ни на что, не хочется мне ее, эту жизнь, терять! Или все заранее расписано в книге судеб, и ничего уже изменить нельзя? Если так, то знать об этом я ничего не хочу! Буду жить так, словно впереди меня ждут долгие — долгие годы жизни. Может, смилостивится надо мной Всеблагой, хотя бы даст мне одну, но великую милость — окончить свои дни на свободе. От жалости к себе снова засвербило в носу, на глаза навернулись слезы...
— Лия!
Я обернулась. Райса! Бедная женщина была смущена сверх всякой меры.
— Лия, я пришла извиниться перед тобой за Даян. Как нехорошо все вышло за ужином...
— Райса, перестань! У меня в голове даже мысли такой нет — сердиться на Даян. Ребенок просто спросил, а я ответила.
— Все равно извини. И еще... Прости, но я так не могу: ты притащила Даян целую гору очень дорогой одежды. Да и мне утром принесла немало. Я хорошо представляю, сколько она, такая одежда, может стоить! Это же огромные деньги! Ты должна забрать ее назад, ну, если не всю, то хотя бы часть! Давай говорить прямо: деньги тебе самой очень будут нужны для поездки... Ну, в общем знаешь, куда... А ты отдаешь моей дочери...
— Райса, — перебила я ее, — твоя честность меня убивает. По сравнению с тобой я чувствую себя напрочь погрязшей в темных делишках. Перестань! У ребенка и без того в жизни немного счастья, так пусть хоть немного порадуется. Надеюсь, вспомнит меня позже добрым словом. А одежда... Так это же просто красивые тряпки. Не более того.
— Тряпки?! А ты знаешь, например, что только за одно платье, то желтое, из кхитайского шелка, с вышивкой золотом, которое сейчас надела на себя Даян, можно у нас на рынке купить годовалого бычка, да еще тебе и сверху приплатят? Это же редкая работа: мало того, что сшито замечательно, так и вышивок искусней я не встречала, хотя на своем веку повидала их немало.
— Об этом я не знала... Зато теперь буду знать, — я усмехнулась, — сколько примерно в столице стоит одна мужская рубашка с моей вышивкой.
— Не понимаю...
— Это я так, вспомнила о своем... Знаешь, все эти вещи и так были предназначены для подарков несостоявшейся родне. Так что мне будет очень приятно, если хоть что-то оттуда достанется Даян. А будешь возражать, тогда пойду сейчас к себе и посмотрю, нельзя ли что еще принести девочке!
— Ох, Лия...
— Райса, не стоит меня жалеть. Я сама пытаюсь, насколько возможно, этим не заниматься. Все одно без толку. Наоборот, надо всегда надеяться на лучшее, иначе жить невмоготу станет. Как только благополучно закончим здесь все свои дела, я поеду дальше.
— Куда?
— Туда, где, надеюсь, мне сумеют помочь. Так что, — улыбнулась я, — учти на будущее: когда вернусь обычным человеком, буду выходить замуж, ты у меня подружкой невесты будешь. Причем главной. Это не обсуждается.
— Да ты что?! В мои-то годы? Какая из меня подружка невесты? Да я от стыда глаз от земли поднять не смогу! Люди ж меня на смех подымут! Помоложе кого найдешь!
— Ну, уж дудки! Ты самой лучшей подружкой будешь! И не вздумай отказываться!
— А почему бы и нет? — Райса внезапно озорно улыбнулась. — Только жениха себе хорошего найди!
— Знать бы только, где его, хорошего, искать...
Райса ушла, а я все стояла около Медка, обнимала его за шею, и мне вспоминался наш разговор с ведуньей в день свадьбы Вольгастра. Вернее, в вечер того дня... Именно тогда, в тот, уже кажущийся бесконечно далеким вечер, я узнала от нее много такого, что перевернуло мою тихую, налаженную жизнь с ног на голову. Сколько же дней прошло с того разговора? Не больше десяти, но мне кажется, что это было очень давно, и не в моей, а в чьей-то другой судьбе. Тот день, день свадьбы Вольгастра, бесповоротно разделил мою жизнь на две половины — прежнюю, пусть и тяжелую, но спокойную и налаженную, и нынешнюю, в которой меня не узнал бы никто из поселковых. Слишком большая разница между молчаливой тихой женщиной, почти безвылазно сидящей в своем доме, и охотно влезающей во все немыслимые истории бесшабашной девицей.
Перед моими глазами, как будто наяву, вновь встал тихий теплый вечер, высокая трава в человеческий рост возле небольшого лесного домика, старая женщина на лавочке рядом со мной... Я, только что снявшая с шеи жемчужное ожерелье невесты — не мое оно отныне, и не мне его носить. И без того у меня на душе тяжело: только что с Вольгастром в душе распрощалась, от сердца его с кровью отдирать надо, а тут еще ведунья добила окончательно... Я — эрбат? Бред! Полный бред! Не может этого быть! Почему не может? Да просто — не может, и все!.. Ведьма от старости в своем лесу совсем с ума сошла, не понимает, что несет! И зачем я эти бредни свихнувшейся старухи слушаю? Тоже, видно, не в своем уме! И неудивительно: после сегодняшнего... Но, тем не менее, сижу, вслушиваюсь в негромкий голос ведуньи, рассказывающий мне такое, о чем я раньше и помыслить не могла, такое, что одним махом вычеркивает меня из числа обычных людей:
