Ворон покружил над озером, а потом опустился на толстый сук дерева, стоявшего на гребне морены и громко каркнул, будя затаившееся в камнях эхо. Старик улыбнулся и помахал ему рукой. Шаспу задвигал хвостом, переступая с ноги на ногу, и снова прокричал, еще более громко, с вызовом.
— Ну вот, — произнес Котла Вей"нья, подымаясь с колен и вытягивая над головой руки. — Краска готова. Теперь не мешало бы проверить бубен. Ты как: скоро закончишь? Мне твоя помощь потребуется.
— Тут еще много, — Чаа"схе подбородком указал на клубок спутавшихся шнурков.
Старик почесал живот, надавил ладонями на поясницу и закряхтел. Выплеснул окрасившуюся охрой воду из чаши и пошел к воде. Вернулся с полной чашей и стал жадно пить. Утирая капли с клочковатых усов и бороды, подошел к Чаа"схе и склонился над ним, наблюдая за старательными движениями юноши.
— Руки у тебя умелые, как у женщины, — сказал он. Чаа"схе зарделся. — Ты не обижайся, тахэ. Это я так сказал. Просто получается у тебя очень хорошо. Обычно я просил это делать жену Джья-сы. Теперь вижу, что вполне могу обойтись без её помощи.
Он по-доброму улыбнулся и пошел к палатке. Вскоре оттуда донеслось ворчание, а потом он снова вылез наружу, сжимая в руках старый потертый бубен.
— Вот только этот взял. Остальные залобазил на озере Танчу-ын. Надо было другой взять, да не уследил, когда отбирали что взять с собой, а что оставить. Прохудился уже, — костлявые пальцы скользили по туго натянутой на обруч коже. — А, — махнул рукой, — сгодится...
Чаа"схе отложил иглу и подсел к Котла Вей"нья.
— Надо смочить кожу, — сказал жрец, крутя бубен перед глазами, — подтянуть, а после — просушить. Тогда сойдет.
Юноша взял бубен у него из рук и спустившись к озеру, опустил его в воду.
— Пусть чуток полежит, — крикнул ему жрец. — Я сам просушу.
Чаа"схе придавил бубен камнем, чтобы подводное течение не утащило его к водяному, и вернулся к оставленной работе. Котла Вей"нья сидел перед слабо дымящимся кострищем и скучающе крутил головой.
— Шаспу полетел к лагерю, — заметил он, следя за полетом большой птицы. — Наверное, еду почуял.
Чаа"схе, не отвечая, кивнул. Старик что-то еще говорил, что юноша пропустил мимо ушей, крепко задумавшись о своем.
— А когда мы дойдем, наконец, до Озера Малого Народа? — спросил он, отложив иглу и разминая уставшие пальцы. Котла Вей"нья обратил на него взор и ответил, покручивая прядь волос:
— Думаю, если чего не приключится, дня через два будем стоять на его берегу. Немного осталось. Хорошему ходоку хватило бы и одного дня, но мы идем с большой поклажей, с нами дети и... старики, — он криво усмехнулся, — а это, как понимаешь, сильно задерживает продвижение. Там будет болото, тропа забирает далеко в сторону. Если б не это, то дошли бы гораздо быстрее. Да...
Он закусил ноготь и замолчал. Молчал и Чаа"схе.
Старик и юноша разом оглянулись, заслышав шум крыльев: Шаспу летел к ним. А наверху, на гребне, они увидели стройную девушку, торопливо скакавшую по камням.
Чаа"схе вскочил. Старик сощурился, пытаясь разглядеть девушку.
— Кто это? Что стряслось? — бормотал он, силясь подняться, но слабые ноги его не слушались. — Чего молчишь? Кто идет?
Ответить Чаа"схе не успел. Девушка была уже рядом.
— А, Кэлтэ! — приветствовал её жрец, поспешно принимая степенный вид. — Что привело тебя к нам? Тхе-хте послал?
Девушка запыхалась. Она подошла к ним и протянула небольшую корзинку, укрытую куском шкуры. Глубоко вздохнув, ответила:
— Нет, тхе-хте меня не посылал. Мама просила передать вам вот это. Здесь свежее мясо. Утром мальчишки ходили на зайцев. Еще горячее, только с огня. Поешьте.
— Спасибо, — поблагодарил старик, принимая корзину. — Спасибо. Скажи Джья-сы, чтобы привел людей, когда на небе появится первая звезда.
Кэлтэ зыркнула горячим взглядом на юношу. Чаа"схе растерялся. Неужели за что-то сердится? А что он сделал? Вот так всегда, её не поймешь: то улыбается, журчит как куличек, а то ощетинится рысью и смотрит как на назойливого комара.
— Я передам, — сказала девушка, отводя взор от Чаа"схе. — Обязательно передам. А вы ешьте, а то совсем заработались, так и с голоду немудрено...
Котла Вей"нья недовольно покачал головой.
— Не клич беду, дочка, — заметил он наставительно. — Мы поедим, не беспокойся. Ступай назад. Нам еще многое нужно успеть до вечера. Матери скажи, что мы благодарны ей за заботу. Ну все, иди.
Кэлтэ вздернула носик, еще раз посмотрела на оторопевшего юношу (в её взгляде сквозила усмешка) и зашагала прочь.
Прокричал ворон: Шаспу опустился на островерхую глыбу возле палатки и с высоты поглядывал на людей, поворачивая голову то так, то этак.
Собака, хитро опустив уши, подлезла под локоть жреца и, облизываясь, заглядывала в корзину, с которой он уже скинул шкуру.
— Садись, тахэ, пока горяча еда надо поесть, — старик захихикал и протянул Чаа"схе зажаренную заячью лапку. — Сегодня много дел, забудь на время о ней, — он кивнул вслед удаляющейся девушки. — Еще успеешь, придет время!
Чаа"схе взял мясо, но оно показалось ему безвкусным, сухим. Невеселые думы вновь охватили его и тень печали легла на лицо. А старик украдкой все поглядывал на него изподлобья и беззвучно посмеивался.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
Глава четырнадцатая
Как-то, погожим утром, мы проснулись рано; солнце едва встало и лучи его играли на влажной поверхности равнины. Ойты развела огонь и воткнула вокруг очага ивовые прутья с нанизанными ломтиками сушеного мяса, чтобы немного подогреть их. Она хранила загадочное молчание, лишь мельком хитро поглядывая то на меня, то на маму, пока мы поспешно растирали озябшие плечи, подымаясь с теплого ложа. Что у неё на уме? Может кости болят? Я вышел из шалаша, а когда вернулся, то старуха протянула мне прутик с дымящимся мясом. Пока ели — молчали. Со лежала у входа, свернувшись клубочком, пряча черный нос в пушистом хвосте.
— Ну что, — заговорила Ойты, отирая руки о потертую юбку, — наш молодой охотник готов?
Я вскинул голову. Ойты, прищурившись, смотрела на меня смеющимися глазами. Вспомнилось, как вчера вечером я говорил, что пойду гонять глухарей. Сидел и хвастался: мол, возьму копье и набью их сколько угодно. Я — то уже забыл об этом, а вот Ойты все помнила.
— А что, кто-то видел глухарей? — недовольно спросила мать и глянула на старуху. — Кто видел? Нет их. Значит, и ходить не зачем.
Я отложил последний недоеденный кусочек и посмотрел на прислоненое к стене копье.
— Я посмотрю, — буркнул я, досадуя на самого себя: кто же вытягивал из меня вчера опрометчивые слова?
— Ищи их на вершине, — напутственно сказала Ойты отворачиваясь.
Я отхлебнул воды из бурдюка и, прихватив простенькое копьецо, выбрался под яркое осеннее небо.
Сверху тянуло холодом. Здесь, на склоне гряды, было еще сумрачно; косые тучи солнца пригревали лишь Сау-со, едва касаясь дальнего берега болота, где отчетливо виднелись пасущиеся стада косматых лошадей и короткохвостых куланов. Мамонтов видно не было: очевидно, паслись в каком — нибудь распадке, что во множестве вклинивались в Ге-эрын, образуя узкие и короткие долины, богатые кормом. Я потоптался на месте, выбирая направление, куда можно было бы пойти, пожал плечами и зашагал просто наверх: там разберусь. Над головой, перепархивая по верхушкам деревьев и по кустарникам, чирикали птицы; по траве сновали бурундуки и мыши, а с осыпей доносился звонкий свист сеноставок. Поигрывая копьем (единственным, что уцелело после того, как стрела Ге-тхе обрушила на нашу хижину старое дерево), я неспеша подымался к гребню, не забывая зорко оглядываться вокруг. Вскоре я вышел к утесу, где недавно мы провели ночь под завывание ураганного ветра и хлещущими струями дождя. Я обогнул скалу и по крутому склону достиг её вершины, где присел передохнуть на мягкую подстилку из пышно разросшегося мха. Отсюда, сквозь редколесье, спускающееся донизу, открывался великолепный вид на болото и его окрестности. На воде покачивались бесчисленные стаи перелетных птиц; с такого расстояния отдельные птицы казались точками, которые постоянно перемещались, обходили одна другую, волновались и всей массой двигались вдоль кочковатого берега. Следовало бы не переться в гору, а спуститься туда и, вооружившись камнями, попытаться добыть хоть одну птицу. Но винить было некого: сам же говорил, что добуду глухаря. Табун лошадей вошел в воду, и потревоженные гуси и утки всем скопом взмыли вверх. Справа, из-за кустов тальника, вывернула небольшая группа Старших братьев. Я почувствовал, как вспотели мои ладони. Я находился высоко на склоне, а сердце мое стремилось вниз, навстречу мамонтам. Но, помня, что настоящий мужчина обещает лишь то, что в силах выполнить, я не смел поддаться манящему соблазну, а значит должен хотя бы попытаться найти и подбить глухаря. Таково было мое решение и я не мог отступиться от него. Больше всего, конечно, меня пугали насмешки старой Ойты, что обязательно посыпятся на мою голову; откажись я от своих слов. Придется идти наверх.
От утеса я свернул влево, забирая в сторону от ручья. Я намеревался взойти на гребень несколько севернее, и потом вернуться. Я обследовал открытый бугор, где, как мне казалось, обязательно должны были находиться глухари, но не обнаружил даже их следов; одни только разбитые дятлом шишки, устилали землю под уродливым обрубком сухостоины. Вдоль отрога я поднялся на гребень и здесь еще раз отдохнул, выставив взмокший лоб встречь холодному ветру. Ну, все, подумал я, с охотой на глухарей покончено, здесь я их не найду; они слетели в долины и спрятались в самой чаще леса. Вокруг было пусто и тихо, только деревья шумели. Я встал и направился к рябиннику, где собирался полакомиться ягодой. Потом спущусь на болото, в обход лагеря, чтобы меня никто не заметил. Хорошо бы, конечно, Со прихватить, ну да ладно, как-нибудь обойдусь. Попытаю счастья в другом месте.
Пролетевшая над Ге-эрын буря сдула с рябин их красный наряд и только у самой земли на нижних ветках еще трепетали редкие уцелевшие листочки. Некоторые кусты были сильно изломаны: на земле лежали целые стволы, к которым я и направился, завидев доступные красные гроздья, выглядывающие из примятой травы. Я улегся на выступающий камень и, отломив усеянную ягодами веточку, стал неспешно жевать горьковатую мякоть.
Взгляд мой медленно скользил по округлым вершинам опушенных лесом гор: буро-зеленые вблизи, холмы вбирали в себя сизую синеву и где-то вдали почти сливались с голубым небом. Страна лесов и озер, Ге-эрын, раскинулась передо мной во всем своем великолепии. Лес шумел и раскачивался, точно звал меня вернуться в его душные объятия. Где-то там, далеко — далеко, укрытое вековыми елями и кедрами, находилось озеро, на берегу которого приютился мой дом. Духи Ге-эрын звали меня к себе, прочь от голой равнины, поближе к могилам предков, туда, где была моя родина, в единственное место, где душа моя могла найти такой желанный покой и отдохновение.
Я устал от режущей глаз пустоты Сау-со, от её широких просторов, лишенных всего привычного, от ветра, вечно гуляющего над степью, от запаха полыни, от неопрятного вида взбирающегося по каменистым отрогам криволесья. Душа моя томилась, не чувствуя рядом закрывающих небо ветвей деревьев, не ощущая дразнящего запаха пихтовой смолы. А ведь все, по чему я соскучился, было совсем рядом — нужно лишь спуститься в низину, чтобы вновь оказаться в привычном мире. Но мы вынуждены прятаться на окраине его, дабы избежать плена врагов, вторгшихся на нашу землю. Сидя на холодной и твердой поверхности камня, я ловил в дуновении ветра дразнящие запахи леса и чувствовал, как что-то сдавливает горло, мешает дышать. Засвербило в глазах; я торопливо почесал их кулаком, боясь прослезиться (только этого не хватало!).
Я поднялся на ноги. Посмотрел на свое копье. Пора идти. Напоследок я еще раз окинул далекие холмы печальным взором и вдруг, неожиданно для самого себя, вскрикнул. То что я увидел, заставило меня позабыть о своих неудачах, про хитрую ухмылку Ойты и о стаях перелетных птиц, отдыхающих на болоте.
Над ближайшим холмом подымался легкий, похожий на струйку тумана, прозрачный дымок. Он стремился вверх, но ветер пригибал его к земле и разметывал по верхушкам деревьев. Он возник внезапно — ведь только что я оглядывал Ге-эрын и ничего не видел — и своим появлением сильно испугал меня, удивил. Дым означал одно: где-то совсем близко от нашего прибежища были люди. Я стоял и хлопал глазами, пытаясь сообразить, кто были те люди, что развели огонь, и что мне нужно предпринять. Копье выскользнуло из моих дрожащих пальцев и упало на влажную траву. А дым все наползал, цепляясь за вершины кедров, опадая в низину, и вновь взмывал к небу; вскоре устойчивый запах гари достиг моего носа.
Это как удар, вернуло мне силы. Я быстро подхватил лежащие у ног копье и бросился к гребню. Надо бежать и скорее предупредить маму и Ойты. Привести их сюда и показать дым. Мои мысли путались в голове. Кто эти люди? Свои или чужие? Кто развел этот огонь: может быть те, кто ищет нас, кто, как и мы, жаждет вернуть утерянное счастье; а быть может, это враги, рыщущие в надежде чем-нибудь поживиться на чужой земле, алчущие крови невинных? Я бежал вниз, перепрыгивая через камни и кустарник. Вскоре я увидел дымок нашей стоянки, плавно растекающийся над гремящим ручьем.
Я остановился в ужасе. Этот дым, клубящийся над нашим очагом, могли заметить и те неведомые люди. Я закричал и побежал дальше. Послышался грозный лай Со. Собака кинулась мне навстречу, щетиня рыжий загривок, но, признав своего, остановилась, поводя носом. Как бешеный вихрь я влетел в тхерем, перепугав женщин.
— Что с тобой? Что там? О, духи, говори же! — закричали они, когда я плюхнулся на землю перед самым огнем.
— Люди... — выдавил я из себя слабый хрип.
Мама вмиг подлетела ко мне и вцепилась в плечо, затрясла.
— Какие люди, где? Говори же, сынок, — взмолилась она, не разжимая пальцев, стиснувших мое плечо. — Говори!
Старуха неуклюже забарахталась на ложе.
— Я видел дым, — ответил я, робко посматривая на маму. — Я был у старых рябин. Оттуда увидел дым. Кто-то жег огонь.
— Где?
— Это за холмом. — Я почувствовал, как к глазам подступают слезы. — Мама! Я боюсь! Они тоже могут заметить нас по дыму...
Я заскулил как щенок и ткнулся ей в грудь. Но она отстранила меня и заглянула в глаза. Ойты торопливо плеснула на огонь из бурдюка. Повалил густой пар, смешанный с удушливой копотью. Старуха зачихала и начала причитать.
— Теперь-то уж точно увидят, — глухо сказала мама и потянула меня наружу, где прыгала взволнованная собака. Ойты последовала за нами. — Жди здесь, бабушка, — сказала мама оглядываясь. — А мы с Сикохку полезем на гору.
Старуха, протирая ужаленные дымом глаза, кивнула. Мама подобрала оброненное мной у хижины копье и подтолкнула меня.
— Веди.
Мы быстро пошли вверх.
— Надо что-то делать. Нельзя сидеть и ждать. Это может кончиться плохо.
Так говорила мама, когда мы с ней вновь спустились к тхерему. Ойты, будто пришибленная, сидела у входа и смотрела в землю. Над тхеремом все еще вился слабый дымок. Мы с мамой не могли усидеть на месте и ходили по площадке, оглядываясь по сторонам.
